Он разглядывал её с самого начала разговора, и хотя неправдоподобно нежный цвет её лица был всё так же привлекателен, всё же она немного побледнела, как только потух румянец удивления. Она выглядела усталой, печальной, и глаза её не так сияли, как прежде — что-то ушло, погасло, испарилось.
— Дайте-ка я взгляну на ваш язык, моя дорогая, — сказал он, беря её за запястье. — Какой приятный в этом доме аромат, — заметил он, машинально считая пульс. — Фиалковый корень, так? В доме моего детства везде был фиалковый корень — запах встречал вас уже у дверей. Да-да. Так я и думал. Вы плохо питаетесь. Какой у вас вес?
— Восемь стоунов пять фунтов, — сказала София, повесив голову.
— У вас тонкая кость; но для молодой женщины вашего сложения этого недостаточно. Вы должны пить портер за обедом. Я скажу вашей матери. Пинта доброго стаута сделает всё, что нужно; ну или почти всё.
— Джентльмен к мисс Уильямс, — доложила служанка. — Мистер Боулз, — добавила она многозначительно.
— Меня нет дома, Пегги, — сказала София. — Попроси мисс Сесилию принять его в большой гостиной. Ну вот, я солгала, — сказала она, закусив губу. — Это ужасно. Доктор Мэтьюрин, вы не возражаете, если мы пойдем прогуляться в парк? Тогда это будет правдой.
— С превеликим удовольствием, дитя моё, — сказал Стивен.
Она взяла его за руку и быстро провела за живую изгородь сада. Когда они подошли к калитке в парк, она сказала:
— Я так глубоко несчастна, знаете. — Стивен сжал её руку, но промолчал. — Это всё этот мистер Боулз. Они хотят, чтобы я вышла за него.
— И это для вас неприемлемо?
— Я его просто терпеть не могу. О, я не хочу сказать, что он груб, или нелюбезен, или хоть в малейшей степени непочтителен — нет-нет, это очень достойный, уважаемый молодой человек. Но он такой нудный, и у него потные руки. Он сидит на софе и томно вздыхает — то есть, я думаю, что это он думает, что томно вздыхает, и так мы сидим часами, и иногда мне кажется, что если он ещё хоть раз вздохнёт, я воткну в него ножницы. — Она говорила очень быстро, и теперь снова порозовела — от негодования. — Я всегда стараюсь удержать в комнате Сисси, но она сбегает — мама зовет её, и тогда он пытается взять мою руку в свою, и мы начинаем медленно передвигаться вокруг стола — просто смехотворно, в самом деле. Это всё мама — никто, конечно, не может быть более добр ко мне, чем моя дорогая мама — это она заставляет меня видеться с ним, она будет очень раздосадована, когда узнает, что он меня сегодня не застал, а ещё мне приходится давать уроки в воскресной школе — по этим противным брошюркам. Я ничего не имею против детей — бедняжки, у них всё воскресенье испорчено, ещё и после долгой церковной службы; но мне так ужасно стыдно ходить по домам селян — учить женщин, что вдвое меня старше, имеют семью и знают о жизни в сотни раз больше меня — говорить им, как экономить, содержать дом в чистоте, и не покупать лучшие куски мяса для их мужей, потому что это — роскошь, а Господу угодно, чтоб они были бедными. А они так вежливы, но я-то знаю, что они наверняка считают меня высокомерной дурочкой. Я немного умею шить и готовить шоколадный мусс, но не более способна вести дом и кормить мужа и маленьких детей на десять шиллингов в неделю, чем командовать кораблём первого ранга. Да кем они себя считают? — воскликнула она. — Только потому, что умеют читать и писать!
— Я тоже задавался этим вопросом, — сказал Стивен. — Этот джентльмен — пастор?
— Да. Его отец — епископ. И никогда я не выйду за него, даже если мне суждено умереть старой девой. Есть только один человек на свете, за которого я выйду, если он захочет взять меня в жёны — и он пришёл ко мне, а я его оттолкнула.
Слёзы, которые уже давно стояли в её глазах, теперь побежали по щекам, и Стивен молча вручил ей чистый носовой платок.
Они некоторое время шли молча: мёртвые листья, покрытые инеем, пожухлая трава, голые деревья. Миновали одну и ту же ограду дважды, потом трижды.
— Вы не могли бы дать ему знать? — спросил Стивен. — Он сам теперь не может сделать первый шаг. Вы же сами отлично знаете, как общество посмотрит на мужчину, который делает предложение наследнице, когда у него нет ни денег, ни перспектив, и к тому же он весь в долгах. Вам прекрасно известно, что ваша мать ответит на подобное предложение: а он щепетилен в вопросах чести.
— Я писала ему: я сказала ему всё, что только допускала скромность, но даже и так — это было очень, очень прямолинейно, чудовищно прямолинейно. Совсем нескромно.
— И слишком поздно.
— Слишком. О, как часто я повторяла это себе, и как сожалела об этом! Если бы он только хоть ещё один раз приехал в Бат — я знаю, мы бы достигли взаимопонимания.
— Тайная помолвка?
— Нет. Я никогда не позволю себе такого; но — прийти к согласию, не затем, чтобы его связать, вы понимаете — просто чтобы сказать, что я всегда буду его ждать. Ну, то есть, так я для себя решила; но он не приехал. Но я сама себя связала, и я чувствую, что должна ждать, как если бы дала слово, если только он не женится на другой. Но так — я буду, буду ждать, даже если это будет означать, что у меня не будет детей, а я так хотела бы иметь детей. О, это не романтическая болтовня, я не такая — мне скоро тридцать лет, и я знаю, о чем говорю.
— Но, конечно, теперь вы можете дать ему понять, что у вас на уме?
— Он не приехал и в Лондон. Я не могу преследовать его, и, возможно, надоедать ему и ставить в неловкое положение. Быть может, у него теперь другая привязанность — я его не порицаю, нет: я знаю, что для мужчин всё по-другому.
— Это всё та скверная история помолвки с мистером Алленом.
— Я знаю. — Долгая пауза. — Я теперь оттого такая раздражённая и нелюбезная с людьми, — наконец сказала София, — что я думаю: не будь я такой ужасной дурочкой, такой ревнивой, теперь, быть может, я была бы… Но только пусть они не думают, что я когда-нибудь выйду за мистера Боулза — потому что я за него не выйду никогда.
— Вы бы могли выйти замуж без согласия вашей матери?
— О, нет. Никогда. Это было бы так вопиюще неправильно. Кроме того, что это так безнравственно, и я никогда не сделаю подобной вещи — если бы я всё же убежала с ним, я оказалась бы без пенни в кармане, а я хочу быть мужу поддержкой, а не обузой. Но выйти замуж, потому что тебе велели, потому что так надо — это совсем другое дело. Скорее, сюда. Вон адмирал Хэддок за лаврами. Он нас не видел — идёмте вокруг озера, там никого не бывает. Вы знаете, что он снова собирается в море? — спросила она совсем другим голосом.
— На командную должность? — вскричал Стивен в изумлении.
— Нет. Какие-то дела в Плимуте — береговая оборона или служба вербовки, я не очень вникала. Но он отправится морем. Старый друг отвезёт его на «Женерё».
— Это корабль, который Джек привёл в Маон, когда его захватила эскадра лорда Нельсона.
— Да, я знаю: он тогда был вторым лейтенантом на «Фудрояне». Адмирал так взволнован, переворошил все свои сундуки и перемерил все расшитые мундиры. И пригласил меня и Сисси на лето: у него там официальная резиденция. Сисси вся загорелась. Вот сюда я прихожу посидеть, когда больше не могу находиться дома, — сказала она, указывая на облезлую беседку в греческом стиле, всю в пятнах лишайника. — И именно здесь мы поругались с Дианой.
— Я не знал, что вы поругались.
— Я думала, нас по всей округе было слышно, если не дальше. Это, конечно, я виновата — я была в тот день в ужасном настроении. Мне пришлось терпеть мистера Боулза целых полдня, и я была словно выпотрошенная. Так что я поехала кататься верхом, проехала до Гатакра и обратно. Но ей не следовало дразнить меня Лондоном, и что она может видеть его, когда пожелает. Это было жестоко с её стороны, если я даже и заслужила это. Так что я сказала ей, что она злонравная женщина, а она назвала меня ещё хуже, и вдруг оказалось, что мы обзываемся и кричим друг на друга как две торговки рыбой — о, стыдно вспомнить. Потом она сказала такую жестокую вещь — о письмах; и что может выйти за него в любой момент, как только пожелает, да только ей нет дела до капитанов на половинном жаловании, и чужие объедки ей тоже не нужны; тут я совсем потеряла голову, и пригрозила ей, что ударю её хлыстом по лицу, если она ещё хоть раз такое скажет. Я так бы и сделала; но тут появилась мама, и была так испугана, и попыталась примирить нас — сказала, чтоб мы поцеловались и снова стали друзьями. Только я этого не сделала, и на другой день тоже. В конце концов Диана уехала к мистеру Лаунсу, её дуврскому кузену.
— Софи, — сказал Стивен, — вы оказали мне такое доверие…
— Я не могу вам передать, какое это было облегчение, насколько мне стало лучше.
— …Что было бы просто чудовищным не ответить вам такой же откровенностью. Я испытываю сильную привязанность к Диане.
— О, — вскричала Софи. — О, я так надеюсь, что не очень вас задела. А я думала, что это Джек…. О, что я говорю?
— Не волнуйтесь так, милая, мне не хуже любого другого известно о её недостатках.
— Конечно, она так красива, — сказала Софи, глядя на него застенчиво.
— Да. Скажите мне, Диана сильно влюблена в Джека?
— Я, может быть, ошибаюсь, — произнесла она после паузы. — Я мало что понимаю в подобных вещах, или в чём другом, но я не думаю, что Диане вообще известно, что такое любовь.
— Этот джентльмен спрашивает, дома ли миссис Вильерс, — доложил дворецкий Заварочного Чайника, внося поднос с визитной карточкой.
— Проводите его в гостиную, — велела Диана. Она поспешила в спальню, переоделась, зачесала волосы наверх, испытующе вгляделась в своё лицо и спустилась вниз.
— Добрый день, Вильерс, — сказал Стивен. — Воистину, никто не назовет вас быстрой женщиной. Я уже дважды прочитал газету: флотилия вторжения, официальные адреса, стоимость государственных ценных бумаг и список банкротов. Вот вам флакон духов.
— О, спасибо, спасибо, Стивен, — воскликнула Диана, целуя его. — Это же настоящий «Марсильяк»! Боже, где вы его раздобыли?