— Шамболь-Мюзиньи, сэр, 85 года. Боюсь, оно немного передержано — у меня осталось только несколько бутылок. К счастью, мой стюард не любит бургундского. Мистер Пуллингс, хотите поджаристый кусочек с краю?
Косуля действительно была превосходной — нежная, сочная, полная аромата. Джек наконец расслабился: почти все участвовали в беседе. Пуллингс и Паркер разъясняли Каннингу намерения Бонапарта — в составе флотилии вторжения новые французские прамы, плавучие батареи с корабельным парусным вооружением. Стивен и Макдональд перегнулись через стол над тарелками, чтобы лучше слышать друг друга, точнее, чтобы быть услышанными — они были увлечены спором, пока ещё довольно сдержанным, но грозившим понемногу разгореться.
— Оссиан[86], — сказал Джек, воспользовавшись тем, что они оба в этот момент сидели с полным ртом, — не тот ли это джентльмен, которого, так сказать, разнёс вдребезги доктор Джонсон?
— Ничего подобного, сэр, — воскликнул Макдональд, проглотивший быстрее Стивена. — Доктор Джонсон в своём роде весьма уважаемый джентльмен, без сомнения, хотя и не приходится родней Джонстонам из Баллинтобера, но он по каким-то лишь ему известным причинам воспылал неприязнью к Шотландии. У него не было чувства возвышенного, поэтому он не сумел оценить Оссиана.
— Сам я никогда не читал Оссиана, — сказал Джек, — потому что я не очень хорошо понимаю поэзию. Но я слыхал от леди Кейт, что доктор Джонсон выдвинул некоторые весьма убедительные опровержения.
— Предъявите вашу рукопись, — заявил Стивен.
— Вы полагаете, что хайлендский джентльмен станет предъявлять рукописи по принуждению? — возразил Макдональд и обратился к Джеку:
— Доктор Джонсон, сэр, был вполне способен на необоснованные утверждения. Он притворялся, что в поездке по королевству не видел деревьев; я сейчас проехал по той же самой дороге, и всего на ста ярдах увидел несколько деревьев — десять и даже больше. Собственно, я бы не стал доверять его мнению ни по одному вопросу, сэр. Взываю к вашему суждению, сэр — что бы вы сказали о человеке, который утверждает, что грота-шкот — это самый большой парус на судне, или что «сплеснивать» означает «закреплять», а «бухта» троса — это длина его окружности? И всё это в книге, претендующей называться словарём английского языка. Ай-я-яй!
— Что, он в самом деле так сказал? — вскричал Джек. — Это меняет дело. Я не сомневаюсь, что ваш Оссиан — порядочный, честный малый.
— Так он и сказал, честью клянусь, — воскликнул Макдональд, опуская правую руку на стол. — А всем известно: falsum in uno, falsum in omnibus[87], вот что я вам скажу.
— Ну да, — сказал Джек, который прекрасно знал, что такое старый омнибус, как и все присутствующие. — Falsum in omnibus. Что ты скажешь на омнибус, Стивен?
— Признаю своё поражение, — ответил Стивен, улыбаясь. — Омнибус разбил меня наголову.
— Я должен выпить с вами, доктор, — сказал Макдональд.
— Позвольте, я вас поддержу, — сказал Джек. — Киллик, тарелку доктора.
— Опять пустые бутылки, Джо? — спросил часовой у двери, заглядывая в корзину.
— Господи помилуй, как они всё это уплетают, — ответил Джо со смешком. — Этот здоровый малый, штатский — просто приятно посмотреть, как лопает. А ещё будет свиной пудинг, кулики на гренках, а потом пунш.
— Ты про меня не забыл, Джо?
— Бутылка с жёлтым воском. Они там вот-вот запоют.
Часовой поднёс бутылку к губам, запрокидывая её всё выше и выше, потом вытер рот тыльной стороной ладони и заметил:
— Ну и дрянь пьют в капитанской каюте. Как ром с патокой, разве что пожиже. Как там мой?
— Тебе придётся тащить его до люльки, приятель: летит под бом-брамселями, шкоты трепыхаются. И кожаный жилет такой же. Без боцманского стула не обойдётся.
— А теперь, сэр, — сказал Джек Каннингу, — особое флотское блюдо — возможно, вам будет интересно его попробовать. Мы зовём его морским пудингом. Вы, конечно, можете его не есть, если не хотите, у нас тут полная свобода. Мне же без него обед не обед — хотя, возможно, это дело привычки.
Каннинг уставился на бледную, бесформенную, поблёскивающую и полупрозрачную массу и спросил, из чего это готовят; он не думает, что когда-либо видел что-то подобное.
— Мы берём корабельный сухарь, кладем его в полотняный мешок, — сказал Джек.
— Толчём его с полчаса свайкой, — продолжил Пуллингс.
— Добавляем свиной жир, сливы, фиги, ром и смородину, — добавил Паркер.
— Отправляем на камбуз, а потом подаём с боцманским грогом, — закончил Макдональд.
Каннинг заявил, что будет очень рад попробовать — это новый опыт, он никогда не имел чести обедать на военном корабле и будет счастлив приобрести какую-нибудь флотскую привычку.
— В самом деле, — сказал он, — это превосходно, просто превосходно. А это, стало быть, боцманский грог. Думаю, я попрошу ещё стакан. Грандиозно, грандиозно. Я говорил вам, сэр, — продолжал он, доверительно склоняясь к Джеку, — я говорил вам где-то десять или двадцать блюд назад, что я слушал чудесную постановку «Фигаро» в Опере. Вы непременно должны на ней побывать, когда сможете, там новая актриса — Ла Колонна, которая поёт Сюзанну с такой чистотой и искренностью, какой я никогда ещё в жизни не слышал — просто откровение. Она чуть ослабляет ноту точно посередине, а потом всё больше и больше наращивает звук... Оттобони поёт партию графини, и их дуэт просто вызывает слёзы на глазах. Я забыл слова, но вы их, конечно, знаете.
Он загудел мелодию, стаканы от его баса начали позвякивать.
Джек стал отбивать такт ложкой и запел: «Sotto i pini…»[88]. Они спели дуэт, потом спели его ещё раз, прочие глядели на них благосклонно, со спокойным удовольствием — в этот момент им казалось совершенно естественным, что их капитан представляет служанку испанской леди, и даже, чуть позже — трёх слепых мышей.
Впрочем, до мышей случился эпизод, который ещё больше укрепил их душевное расположение к мистеру Каннингу. Портвейн пошёл по кругу, и провозгласили тост за короля; Каннинг вскочил на ноги, врезался головой в бимс и рухнул на стул как подкошенный. Они всегда знали, что подобное может произойти с сухопутным армейцем или со штатским, но до сих пор этого не видели; а поскольку он не причинил себе серьёзного вреда, все были в восторге. Они усадили его поудобнее, столпились вокруг его стула, смачивали ушибленное место ромом, уверяя, что всё в порядке — скоро пройдёт — они часто бьются головами — и ничего страшного — кости целы. Джек распорядился насчёт пунша, вполголоса скороговоркой сказал стюарду, чтобы оснастили боцманский стул, и поднёс Каннингу рюмку с видом доктора, заметив:
— У нас, военных моряков, есть привилегия пить за короля сидя, сэр. И мы можем делать это, не проявляя ни малейшего неуважения. Однако об этом мало кто знает, даже теперь — возможно, это покажется странным.
— Да-да, — сказал Каннинг, уставившись на Пуллингса. — Да. Теперь буду знать.
Затем, по мере того как вместе с пуншем по его телу разливались новые жизненные силы, он улыбнулся всем за столом и сказал:
— Каким, должно быть, зелёным новичком я вам показался, джентльмены.
Всё прошло, как они и говорили ему, и вскоре Каннинг принял участие в «Мышах», затем — в «Бискайском заливе», «Каплях бренди», «Даме-лейтенанте» и в песне про лилейно-бледных мальчиков, в которой он заглушил своим рёвом всех остальных -
Трое, трое соперников,
Двое, двое лилейно-белых ребят,
В зелёных одеждах они,
Но один он один, и совсем одинок,
И так оно будет вовеки.
Закончил он такой мощной и низкой нотой, что она оказалась недостижимой для всех прочих — громовержец, да и только.
— В этой песне есть символизм, который я не могу уловить, — сказал сидевший справа от Каннинга Стивен, когда стихли беспорядочные рукоплескания.
— Не относится ли это к… — начал было Каннинг, но тут все снова затянули «Мышей» голосами, рассчитанными на то, чтобы докричаться до фор-марса в атлантический шторм — все, кроме Паркера, который неспособен был отличить одну мелодию от другой и просто открывал и закрывал рот, изображая дружеское участие и невыносимо скучая. Каннинг не стал договаривать фразу и присоединился к поющим.
Он по-прежнему не расставался с мышами, когда его устроили в боцманском стуле и аккуратно спустили в лодку, и когда лодка направилась к тёмной массе стоявших напротив Гудвиновых мелей кораблей; и Джек, перегнувшись через борт, слышал, как его голос становится всё слабее и слабее — «Смотри, как бегут, смотри, как бегут» — пока, наконец, он не затянул опять «Трёх соперников» и не затих вдали окончательно.
— Это был самый удачный обед на корабле на моей памяти, — сказал Стивен, стоявший рядом. — Спасибо, что позволил мне в нём участвовать.
— Ты в самом деле так считаешь? Я так рад, что тебе понравилось. И мне особенно хотелось угодить Каннингу: помимо всего прочего — он очень богат, а кому хочется, чтобы его корабль выглядел нищим. Жаль, что пришлось так скоро закруглиться: но мне нужно хотя бы немного света для маневрирования. Мистер Гудридж, мистер Гудридж, что у нас с отливом?
— Будет продолжаться ещё в течение склянок, сэр.
— Ваши люди с отпорными шестами готовы?
— Готовы, сэр, все готовы.
Ветер благоприятствовал, однако нужно было сняться с якоря и выйти в море при низкой воде, пройдя сквозь всю эскадру и конвой, и Джек до смерти боялся, что «Поликрест» навалится на какой-нибудь из военных кораблей или отставшее от конвоя судно, и послал на нос людей с длинными шестами — отталкиваться.
— Тогда пройдёмте в каюту, — сказал Джек. Когда они спустились вниз, он заметил: — Я вижу, вы уже разложили карты. Я так понимаю, вы служили лоцманом в Ла-Манше, штурман?
— Да, сэр.
— Это кстати: я лучше знаю воды Вест-Индии и Средиземного моря, чем местные. Сейчас я хочу, чтобы шлюп в три часа утра находился в полумиле от Гри-Нэ, шпиль церкви по пеленгу пятьдесят семь норд-ост, а башня на утёсе — шестьдесят три зюйд-ост.