Ближе к четырём склянкам ночной вахты Джек поднялся на палубу. «Поликрест» лежал в дрейфе под фор-марселем и бизанью, встречая носом волны с обычными непредсказуемыми нервными подъемами и рывками. Ночь была ясной, ярко светила луна, на востоке бледнело множество звезд, и Альтаир вставал над тёмной массой Гри-Нэ по раковине правого борта.
Всё так же дул колючий ветер с северо-запада, но вдали слева по носу назревали неприятности: никаких звёзд выше Кастора и Поллукса, а луна погружалась в чёрную полосу прямо над горизонтом. Учитывая падение барометра, всё это могло означать приход оттуда шторма — тревожная ситуация, берег слишком близко под ветром. «Скорей бы всё закончилось», — подумал Джек, начиная как обычно расхаживать взад-вперёд. Приказы предписывали ему находиться напротив мыса в три часа утра, дать синий световой сигнал и принять пассажира со шлюпки, с которой на его оклик ответят словом «Бурбон»; затем следовало со всей возможной быстротой отправиться в Дувр. Если шлюпка не появится, или если непогода вынудит его покинуть назначенное место, то операцию следует повторять в течение трёх последующих ночей, скрываясь из виду в течение дня.
Была вахта Пуллингса, но штурман тоже находился на палубе, он стоял у среза квартердека, поглядывая на свои наземные ориентиры, покуда на корабле шла обычная тихая работа. Время от времени Пуллингс подправлял брасопку реев, чтобы поддерживать равновесие парусов; помощник плотника доложил уровень воды в льяле — 18 дюймов, что было уже многовато; старшина корабельной полиции совершал обходы, часы переворачивались, колокол отбивал склянки, часовые откликались с разных постов «Всё в порядке», менялись рулевые и дозорные. Очередная вахта встала к помпам. И всё это время ветер на разные ноты гудел в такелаже, меняя тон по мере того, как корабль раскачивался и ванты и брасы натягивались то на одном борту, то на другом.
— Эй, там, смотрите вперёд, — крикнул Пуллингс.
— Ешть, шэр, — долетел голос издали. Болтон, один из насильно завербованных с ост-индийца, мрачный, неприветливый грубиян с лицом убийцы, без передних зубов — лишь жёлтые клыки по бокам шепелявого рта — но хороший матрос.
Джек посмотрел на часы в лунном свете: ждать ещё долго, а чёрная полоса на северо-западе уже поглотила Капеллу. Он подумывал послать двух людей на марс, когда раздался голос дозорного:
— На палубе, шэр. Лодка на раковине правого борта.
Джек ухватился за ванты и перегнулся через поручень, вглядываясь в тёмное море.
— Где? — крикнул он.
— Прямо по раковине. Шейчаш, может, на полрумба шдвинулашь. Гребут как шерти, по трое на борт.
Он разглядел лодку, когда она пересекала лунную дорожку. До неё с милю; очень длинная, очень низкая, очень узкая, похожа на чёрточку на воде, быстро движется к земле. Это не его лодка — не та форма, не то время, не то направление.
— Что скажете о ней, мистер Гудридж?
— Ну, сэр, это одна из этих скорлупок из Диля, которые называют «или деньги или смерть», некоторые ещё говорят «золотые лодки». Судя по виду, весьма тяжело нагружена. Они, должно быть, поначалу заметили таможенный куттер или крейсер, и теперь им приходится грести против отлива, а течение от мыса вон какое сильное. Хотите перехватить её, сэр? С таким течением надо сейчас или никогда. Вот же повезло.
Он никогда не видел их раньше, но, разумеется, слышал о них: они больше походили на лодки для гонок по тихой реке, чем на нечто мореходное — все понятия о безопасности принесены в жертву скорости. Но прибыль от контрабанды золота была столь значительна, что люди из Диля переправлялись на них через Ла-Манш. Они могли удрать от кого угодно, направляясь прямо против ветра, и, хотя время от времени кто-то из них тонул, ловили их крайне редко. Если только вдруг они не окажутся у преследователя под ветром, идя против быстрого течения, уже уставшими после долгой гребли. Или если прямо налетят на поджидающий их военный корабль.
Упакованное золото занимает очень мало места — в этой утлой скорлупке, должно быть, пять иль шесть сотен фунтов, а ещё семь первоклассных моряков, лучших матросов побережья — законный приз, никакая бронь от принудительной вербовки им сейчас не помогла бы. У него преимущество наветренного положения. Ему нужно наполнить фор-марсель, повернуть, поставить всё, что судно сможет нести, и догнать их. Чтобы уйти, лодке придётся выгребать прямо против течения, и надолго их не хватит. Двадцать минут, может, полчаса. Да, но потом ему придётся возвращаться на позицию против ветра, а он, увы, знал способности «Поликреста» в подобных случаях.
— До трёх ещё с добрый час, сэр, — сказал стоявший рядом штурман. Джек снова взглянул на часы — старшина корабельной полиции поднял фонарь, чтобы посветить ему; все прислушивались, и на квартердеке воцарилась неестественная тишина. На корме все были моряками, но сейчас даже бывший ткач на шкафуте знал, что происходит.
— Думаю, всего минут на семь припозднимся, сэр, — сказал штурман.
Нет. Так не пойдёт.
— Следите за рулём, — рявкнул Джек, поскольку «Поликрест» отклонился на целый румб вправо. — Мистер Пуллингс, проверьте синие ракеты.
И он возобновил хождение взад-вперёд. Первые пять минут было трудно — каждый раз, когда он подходил к гакаборту, там была лодка, продвигающаяся всё ближе и ближе к суше, но всё ещё в опасности. После двадцатого круга она пересекла невидимую линию, и теперь ей ничто не угрожало: шлюп не мог отрезать её от берега — передумывать стало поздно.
Пять склянок; он проверил местонахождение, наведя пелькомпас на шпиль церкви и на башню. Грозная облачность на северо-западе уже накрывала Большую Медведицу. Шесть склянок, и синяя ракета взмыла в воздух, вспыхнула и поплыла по ветру, освещая их запрокинутые лица и подчеркивая их неестественные выражения — открытые рты, бездумное удивление.
— Мистер Пуллингс, будьте так добры послать на марс надёжного человека с ночной подзорной трубой, — сказал Джек. И, пять минут спустя: — Эй, на грот-марсе. Что видишь? Идёт ли от берега какая-нибудь лодка?
Пауза.
— Нет, сэр. Вижу линию прибоя, но никакая лодка не отходила.
Семь склянок. Мористее прошли три хорошо освещённых судна, следующих вниз по Ла-Маншу — нейтралы, разумеется. Восемь склянок, и пришедшая на смену вахта обнаружила «Поликрест» на том же самом месте.
— Отведите корабль в открытое море, мистер Паркер, — сказал Джек. — Земли совсем не должно быть видно, можно уйти немного южнее, насколько получится. Следующей ночью мы опять должны быть здесь.
Но следующую ночь «Поликрест» провёл на другой стороне Ла-Манша, лежа в дрейфе за мысом Дандженесс, при таком волнении, что Джек даже подумал было, что придётся искать укрытия за островом Уайт и с поджатым хвостом доложить адмиралу, что задание не выполнено; но на заре ветер внезапно сместился к западу, и шлюп с работающими в полную силу помпами медленно пополз назад по яростному морю под наглухо зарифленными марселями. Волны были такими короткими и крутыми, что судно продвигалось с тошнотворными и зачастую непредсказуемыми рывками, так что в констапельской никакие предохранительные сетки и никакие ухищрения со стороны обедающих не могли удержать их еду на столе. Место казначея пустовало — оно обычно всегда пустело, как только брали первый риф — а Пуллингс, как только уселся за стол, начал клевать носом.
— Вы не страдаете от морской болезни, сэр? — спросил Стивен Макдональда.
— О нет, сэр. К тому же я с Западных островов, а мы там выходим в море, едва начав носить штаны.
— Западные острова… Западные острова. Был такой Властитель Островов — из вашего рода, надо полагать, сэр? — Макдональд поклонился. — И это мне всегда казалось самым романтичным титулом, какой только можно себе представить. У нас, конечно, есть Белый Рыцарь, и Рыцарь Глена, О’Коннор Дон, Маккарти Мор, О’Синнах-Лис, и так далее; однако Властитель Островов… от этого имени веет невыразимым величием. Кстати, это мне напомнило: я сегодня почувствовал себя так странно — будто время обернулось вспять. Двое ваших людей — оба по имени Макри, кажется — разговаривали друг с другом, начищая амуницию одним общим куском белой глины, а я стоял неподалеку; никакой ссоры, конечно — просто небольшое разногласие из-за глины. Первый сказал, что хотел бы, чтобы второй поцеловал его в зад, второй выразил желание, чтобы душа первого отправилась к дьяволу и даже ещё дальше — и я прекрасно их понял, без малейшего сознательного усилия!
— Вы говорите по-гэльски, сэр? — воскликнул Макдональд.
— Нет, сэр, — сказал Стивен. — Оттого-то это так и любопытно. Я больше не говорю на этом языке; и я думал, что более не понимаю его. И вот, без малейшего сознательного волевого усилия с моей стороны, я понял всё, до последнего слова. Я понятия не имел, что шотландский гэльский и ирландский настолько схожи: я полагал, что эти диалекты значительно разошлись. Скажите, а поймёте ли друг друга вы, уроженцы Гебридских островов, и горцы с севера Шотландии, с одной стороны, и, скажем, жители Ольстера — с другой?
— Ну да, сэр, чего ж нет. Они вполне понимают друг друга, говоря о каких-то общих вещах: о лодках, рыбной ловле, или когда сквернословят. Конечно, разница в языке есть, и различия в интонациях, но, повторив непонятные фразы несколько раз, они обычно всё равно понимают друг друга — общаются, короче говоря, довольно свободно. Среди насильно завербованных есть несколько ирландцев, и я слышал, как они разговаривали с моими пехотинцами.
— Если бы я их услыхал, они бы попали в список провинившихся, — заявил Паркер, который только что спустился вниз; с него лилась вода, словно с ньюфаундленда.
— Почему? — спросил Стивен.
— Ирландский запрещён на флоте, — сказал Паркер. — Это нарушение дисциплины: тайный язык считается подстрекательством к мятежу.
— Ещё раз так качнёт, и мы останемся без мачт, — заметил Пуллингс, когда остатки посуды, стаканы и обитатели констапельской посыпались на пол и откатились к подветренной стороне. — Сначала мы потеряем бизань, — продолжил он, осторожно поднимая Стивена из обломков, — и станем бригом; затем мы останемся без фок-мачты и как раз превратимся в маленький старый шлюп; а потом мы потеряем грот и станем просто плотом — с чего мы, собственно, и начинали.