«Поликрест» в кои веки изящно сделал левый поворот, увалившись под ветер на высшей точке прилива. Мягкий бриз в бакштаг пронёс его впритык вокруг Саут-Форлэнд, и к тому времени, как просвистали на ужин, они были уже в виду Дувра. Стивен поднялся на палубу через носовой люк из лазарета и прошёл на нос. Как только он ступил на форкастель, разговор там оборвался, и он заметил странные, угрюмые, беглые взгляды старого Плейса и Лейки. За последние несколько дней он привык к тому, что его сторонится Бонден, поскольку тот был старшиной капитанской шлюпки, и предполагал, что и Плейс поступит так же в силу семейных уз; но не ожидал такого со стороны Лейки, шумного, открытого и неунывающего человека. Стивен снова спустился вниз и, когда он был занят с мистером Томпсоном, то услышал «Все наверх к повороту» — «Поликрест» выходил в открытое море. На борту было в общих чертах известно, что им приказано пройти вниз по Ла-Маншу и заглянуть во французский порт: кто-то говорил — Вимерё, кто-то — Булонь; некоторые даже называли Дьепп; но, когда в констапельской уселись ужинать, распространилась новость, что их цель — Шолье.
Стивен никогда не слышал об этом месте. Зато Смизерс (который уже оправился от поражения) знал его прекрасно:
— Мой друг, маркиз Дорсетский, постоянно ходил туда на своей яхте в мирное время, и всякий раз умолял меня съездить с ним. «Это займет всего лишь день и ночь на моем куттере, — говорил он. — Ты должен непременно поехать, Джордж, мы не сможем обойтись без тебя и твоей флейты».
Мистер Гудридж, который выглядел задумчивым и погружённым в свои мысли, не принимал участия в беседе. После рассуждений о яхтах, их потрясающей роскоши и мореходных качествах разговор вернулся к успехам мистера Смизерса, его друзьям — владельцам яхт, и их трогательной привязанности к нему; об утомительности лондонского сезона и сложностях в удержании дебютантов на должной дистанции. Стивен не в первый раз заметил, что разговор этот был по душе Паркеру; что, хотя Паркер происходил из хорошей семьи, он поощрял Смизерса, слушал его очень внимательно и как будто извлекал из этого что-то для себя. Это удивило Стивена, но не улучшило его настроение; перегнувшись через стол, он негромко сказал штурману:
— Я был бы вам премного обязан, мистер Гудридж, если бы вы рассказали мне что-нибудь про этот порт.
— Тогда идёмте со мной, доктор, — сказал штурман. — У меня в каюте разложены карты. Так будет проще объяснить, когда все мели перед глазами.
— Это, насколько я понимаю, песчаные мели, — сказал Стивен.
— Именно. А эти маленькие цифры отмечают глубину при приливе и отливе: красным помечены места, где мели выступают из воды.
— Гибельный лабиринт. Не думал, что в одном месте может скопиться столько песка.
— Ну, это всё из-за приливов и отливов — там весьма быстрое течение вокруг Пуан Нуар и Прелли — и ещё из-за рек. В древности они наверняка были намного больше, раз смогли создать такие наносы.
— У вас есть карта побольше, чтобы мне получить общее представление?
— Прямо за вами, сэр, под епископом Ашшером.
Такая карта была для него более привычна: на ней был обозначен французский берег Ла-Манша, идущий практически с севера на юг от Этапля, а чуть дальше устья реки Риль изгибающийся на запад на три-четыре мили, образуя мелководный залив — скорее скругленный угол, который заканчивался на западе маленьким грушевидным островком Иль-Сен-Жак в пятистах ярдах от побережья; затем берег снова шёл на юг и уходил за край карты в направлении Абвиля. На внутреннем углу этого скругления, в точке, где берег начинал изгибаться к западу, находился прямоугольник, помеченный как «Квадратная башня», затем ничего, даже деревушки, на протяжении мили на запад, где в море на двести ярдов вдавался высокий мыс: на его конце стояла звездочка с подписью «Форт де ла Конвенсьон». Формой он напоминал упомянутый выше остров, но в этом случае груше не удалось оторваться от материка. Между этими двумя грушами, Сен-Жаком и Конвенсьон, было менее двух миль, и там, в устье небольшой реки под названием Дивонна, и лежал Шолье. Это был значимый порт в средневековье, но со временем он заилился, а печально известные мели в заливе ещё больше препятствовали торговому судоходству. Однако были и преимущества: остров защищал его от западных штормов, а мели прикрывали с севера; мощные приливы и отливы вычищали и внутренний и внешний рейды, и в течение последних нескольких лет французское правительство углубляло гавань, расчищало фарватеры и осуществляло довольно амбициозный проект постройки волнолома для защиты с северо-востока. Работы не прекращались на протяжении всего Амьенского мира, поскольку возрождённый Шолье мог стать весьма значимым портом для бонапартовой флотилии вторжения, которая стягивалась из всех портов или даже рыбацких деревень, способных построить хотя бы люггер, со всего побережья вплоть до Биаррица — стягивалась в точки сбора: Этапль, Булонь, Вимерё и прочие. Прамов и канонерок было уже более двух тысяч, и дюжину из них построил Шолье.
— Вот здесь у них стапеля, — сказал Гудридж, указывая на устье речки. — А вот здесь они ведут основные очистные и земляные работы, прямо между причалов в гавани. Из-за этого гаванью в настоящий момент практически нельзя пользоваться, но их это не волнует. Они могут укрыться на внутреннем рейде, под защитой Конвенсьона, да в общем-то и на внешнем, за Сен-Жаком, если только не задует с северо-востока. А вообще, если подумать — по-моему, у меня есть печатные изображения. Да, вот.
Он вытащил необычной формы том с видами на берег с моря — длинные полоски, по полудюжине на страницу. Низкий однообразный берег, пустынный, если не считать известняковых возвышенностей по обе стороны захудалой деревеньки — обе почти одинаковой высоты, а приглядевшись, Стивен понял, что к обеим приложил свою безошибочно узнаваемую руку деятельный и вездесущий Вобан[104].
— Вобан, — заметил Стивен, — как анис в пирожном: когда его немного, он восхитителен, но очень быстро надоедает. Везде эти неизбежные перечницы, от Эльзаса до Руссильона.
Он снова вернулся к карте. Теперь стало ясно, что внутренний рейд, начинающийся сразу от гавани и тянущийся на северо-восток за форт де ла Конвенсьон на мысу, прикрыт двумя длинными мелями в полумиле от берега; они были помечены как Восточная Наковальня и Западная Наковальня; а внешний рейд, параллельный первому, но со стороны моря от Наковален, прикрыт с востока островом и с севера — мелью Старого Пола Хилла. Обе эти удобные якорные стоянки пересекали страницу по диагонали, от нижнего левого угла до правого верхнего, и их разделяли Наковальни; но при этом внутренний рейд был едва ли полмили в ширину и две в длину, внешний же определённо занимал пространство вдвое больше.
— Любопытно, что эти мели носят английские имена, — сказал он. — Что, это обычное дело?
— О да: всё, что на море, мы считаем своим; так, мы называем Сетубал Сент-Юбом, а Ла-Корунью — Гройном, и так далее; вот эту мель мы зовём Скакун, в честь такой же нашей — они похожи по форме. А Наковальни — потому что при норд-весте и в прилив волны выбивают на них такие звуки, сперва на одной, потом на другой, как будто находишься в кузнице. Я там прошёл раз на куттере, через Гуле, — он указал на узкий проход между островом и материком. — В 88-м или 89-м, при крепком норд-весте, на внутренний рейд — так брызги с мели летели такие плотные, что дышать едва можно было.
— В расположении этих мелей наблюдается странная симметрия, и у мысов такая же — возможно, это взаимосвязано. Но что за лабиринт фарватеров! Как вы пройдете внутрь? Полагаю, что не через Гуле — это слишком близко к форту на острове. Я зря назвал это мысом — это всё же остров, хотя на рисунке при виде спереди они кажутся почти одинаковыми.
— Конечно, это зависит от ветра: но если он будет хоть немного с севера, я надеюсь пройти по фарватеру между Скакуном и Моргановой мелью на внешний рейд, миновать Сен-Жак, а оттуда либо пройти между Наковальнями, либо обогнуть оконечность Западной Наковальни, чтобы попасть в устье гавани. Обратно же — с отливом, с Божьей помощью, через Ра-дю-Пуан — вот, за Восточной Наковальней — чтобы выйти в открытое море до того, как Конвенсьон собьёт нам мачты. У них там сорокадвухфунтовки, весьма мощные орудия. Мы должны начать входить в первой половине прилива, понимаете? Чтобы сняться с мели, если коснёмся дна, и закончить свои дела при высокой воде. Потом назад с отливом, чтобы не верповаться против течения, в то время как нас немножечко разносят в клочья, а мы даже управляться не можем. А они нас разнесут, поупражняются на нас со своими тяжелыми пушками, если только мы не захватим их врасплох — французские артиллеристы народ тренированный, будьте уверены. Как я рад, что оставил мои «Скромные рассуждения» у миссис Г. — переписанные хорошим почерком и готовые для печати.
— Значит, всё зависит от течения, — сказал Стивен после паузы.
— Да. От ветра и течения, и внезапности, если у нас с ней получится. При течении мы можем управляться. Я рассчитываю привести корабль вот сюда — чтобы остров был у нас точно на зюйде, а квадратная башня на зюйд-осте, полрумба к осту — с ночным приливом, не завтрашним, а следующей ночью, именно в воскресенье. И мы должны молиться о слабом весте или норд-весте, чтобы войти внутрь, ну и выйти, быть может.
ГЛАВА 11
Стивен сидел возле пациента в мягко покачивающемся лазарете. Он почти определённо вытащил его из кризиса — слабый, нитевидный пульс за последний час окреп, температура упала, дыхание почти нормализовалось — но этот триумф занимал лишь дальний уголок его разума, а всё остальное заполнял страх. В качестве слушателя, почти невольного слушателя, он услышал о себе чересчур много хорошего. «Доктор правильный человек — доктор не терпит, когда над нами издеваются — доктор за свободу — он образованный, знает французский — он к тому же ирландец». Бормотание на дальнем конце внезапно оборвалось, наступила какая-то выжидательная тишина; люди нетерпеливо посматривали на него, подталкивая друг друга локтями; высокий ирландец, зашедший в лазарет навестить больного товарища, поднялся и обратил лицо к доктору. При первом же его движении Стивен выскользнул из лазарета; на квартердеке о