Он вошёл в плотную толпу, в негромкий гул разговоров и шёпота — и перед ним всё затихало. Улыбающиеся, уверенные лица, озабоченные лица и пустые; некоторые встревоженные, некоторые испуганные или свирепые.
— Дэвис, — сказал он, — отправляйся в баркас.
Глаза матроса наполнились страхом, словно у дикого животного, он бросил взгляд вправо-влево.
— Ну давай, ты слышал, что я сказал, — спокойно произнёс Джек, и Дэвис, согнувшись, механическими шагами побрёл на корму. Тишина теперь стала всеобщей, настроение изменилось. Но он не собирался позволять этим людям пообедать со своими товарищами и совершить какую-нибудь безнадёжную глупость. Он был в состоянии какой-то невероятно острой проницательности; он не испытывал ни малейших сомнений, выбирая людей.
— Уилкокс — в баркас. Андерсон. — Он далеко углубился в толпу. Оружия у него не было. — Джонсон. Шевелись. — Напряжение очень быстро нарастало; нельзя, чтобы оно росло дальше. — Бонден — в баркас, — сказал он, глядя поверх головы своего рулевого.
— Я, сэр? — жалобно воскликнул Бонден.
— Живо, — сказал Джек, — Бэнток, Лейки, Скрич.
Негромкий быстрый говор опять возник где-то по краям. В баркас отправлялись люди, которых нельзя было заподозрить; они прошли на корму и спустились по кормовому трапу в буксируемую за судном шлюпку: это не было ни наказанием, ни даже угрозой наказания. Джек аккуратно, по-моряцки уложил оскорбляющий своим видом линь и прошёл обратно на квартердек.
— Теперь, поликрестовцы, — сказал он, — нам надо ставить все паруса, пока рангоут не затрещит. Верхние и нижние лисели, брамсели и, чтоб меня, брам-лисели и трюмсели, если корабль сможет их нести. Чем скорее мы дойдём туда, тем скорее вернёмся домой. Марсовые, матросы верхних реев — готовы?
— Готовы, сэр, так точно, сэр. — Спокойные, доброжелательные голоса — облегчение, признательность?
— Тогда по команде наверх. Все по реям!
«Поликрест» расцвёл, словно белая роза. Его редко используемые, сверкающие белизной лисели растягивались один за другим, наверху засияли новенькие брамсели, а надо всеми ими блеснули на солнце невиданные доселе трюмсели. Судно застонало, потом застонало опять по мере того как выбрали шкоты; форштевень глубже вдавило в воду, а позади судна баркас понёсся в кильватерной струе — вода доходила ему почти до планширя.
Если о «Поликресте» вообще можно было сказать, что существует какой-то особо благоприятный для него ветер, то это был ветер в трёх румбах позади траверза; и именно такой ветер держался весь день, незначительно отклоняясь от норд-вест-тень-норда, и дул с умеренной силой, заставляя во все глаза следить за целостью брамселей и трюмселей. Корабль действительно спешил, они неслись по Ла-Маншу так, словно от этого зависели их жизни, и набирали столько воды, что мистер Грей, плотник, вернувшись из помпового колодца, заявил официальный протест. Один трюмсель сорвало, и в какой-то момент некий неустановленный крупный предмет оторвался от днища, но в кильватерной струе оставались лига за лигой, и Джек, ни на миг не покидавший квартердек, был почти готов полюбить этот корабль. На форкастеле свободные от вахты люди занимались починкой одежды; стоявшие на вахте были постоянно заняты, вынужденно заняты работой с парусами; и все, казалось, наслаждались скоростью, азартно желая выжать из судна всё, на что оно было способно. Приказ Джека по поводу битья неукоснительно соблюдался, но до сих пор не было заметно, чтобы кто-то стал медленнее двигаться из-за этого. Людей из баркаса подняли на борт из опасений, что баркас может затащить под воду, и они пообедали на камбузе — он теперь не опасался их, они утратили своё влияние, товарищи их избегали. Дэвис — действительно опасный грубиян, склонный к внезапным безрассудным взрывам, казался совершенно выбитым из колеи, а Уилкокса, красноречивого адвокатского писаря, ставшего карманником, никто больше не хотел слушать. Матросы в большинстве своём вернулись в своё обычное состояние неустойчивого равновесия — одно несчастье прошло, а другое ещё не наступило. На настоящий момент Обри держал ситуацию в руках.
Единственной его заботой теперь был ветер. После полудня он ослабел и стал неустойчивым, и по всем признакам мог вовсе улечься на закате; но, когда на море с неба спустился сырой вечер и такелаж потяжелел от росы, ветер немного оживился, дуя по-прежнему с заветного северо-запада; однако полагаться на него было нельзя.
К шести часам они прошли свой путь и приближались к побережью, пока не появились безошибочно узнаваемая башня и высокий мыс Пуан Нуар, с крюйс-пеленгом на Камарэ; однако, пока они двигались курсом ост-зюйд-ост, чтобы подойти к берегу чуть севернее Шолье, дымка всё сгущалась и сгущалась, покуда на входе в залив они не оказались в тумане — брамсели проступали наверху неясными пятнами; туман лежал чуть выше мягко колышащейся поверхности моря, разрываясь на длинные плотные лоскуты, призрачно-серебристые в свете восходящей луны.
Они совсем немного опоздали к приливу и неуклонно приближались к берегу — штурман за штурвалом, двое с лотами, со своим безостановочным «…Глубина восемь, глубина восемь, отметка десять, десять без четверти, глубина девять, шесть с половиной, отметка пять, пять без четверти, четыре с половиной». Дно быстро поднималось.
— Мы на краю внешней мели, сэр, — сказал штурман, глядя на ил и ракушки, прилипшие к лоту. — Всё в порядке. Оставим одни марсели, полагаю.
— Командуйте, мистер Гудридж, — сказал Джек и отступил на шаг, пока судно тихо скользило по воде, убавляя ход. Оно уже давно было подготовлено к бою, матросы — молчаливы и сосредоточенны; корабль неплохо слушался руля, лавируя по фарватеру; шкоты и брасы выбирались тут же по команде.
— Это, стало быть, Скакун, — сказал штурман, кивая на светлую полосу на воде справа по носу. — На румб право на борт. Два румба. Так — а теперь отводи. Так держать. Руль на левый борт. Круто на борт.
Тишина. Мёртвая тишина и туман.
— Морганова мель по левому борту, сэр, — сказал Гудридж, подходя. Джек был рад это слышать. Последний надёжный крюйс-пеленг был взят давным-давно; и это была игра в жмурки: он не знал этих вод. Когда Морганова мель останется за кормой, им нужно будет пройти на запад вокруг оконечности мели Старого Пола Хилла, а затем повернуть почти на восток — чуть южнее — и войти на внешний рейд мимо Иль-Сен-Жака.
— Три румба вправо, — сказал штурман, и корабль повернул на запад. Изумительно, как эти старые ла-маншские лоцманы знают море: чуют и чувствуют его, несомненно.
— Следите за булинями, там на носу, — сказал штурман негромко. Долгая, долгая пауза, пока «Поликрест» шёл круто к свежеющему ветру.
— Теперь руль под ветер. Одерживай, одерживай. Так держать. Взгляните, сэр, слева по носу — это Сен-Жак.
Разрыв в тумане, и в нём, на расстоянии с милю — высокая белая громада с укреплениями на вершине и на середине склона.
— Отлично, мистер Гудридж, просто отлично.
— Эй, на палубе, — окликнул дозорный. — Парус по левому траверзу. О, охренеть сколько их, — добавил он не по форме. — Восемь, девять — куча целая.
— Они, должно быть, на дальнем конце внешнего рейда, сэр, — сказал штурман. — Мы сейчас на нём.
Ветер пробивал в тумане большие бреши, и, вглядевшись поверх левого борта, Джек внезапно увидел группу крупных судов, оснащённых как корабли и бриги, озарённую лунным светом. Это были те, на кого он охотился — транспорты и канонерки для вторжения.
— Вы рады, что они на внешнем рейде, мистер Гудридж? — спросил он.
— О да, сэр. Сен-Жак только что был от нас на зюйд-зюйд-осте. Теперь между ними и нами открытая вода.
— Руль под ветер, — скомандовал Джек. С ветром в левую раковину «Поликрест» быстро пошёл вперёд, подгоняемый приливом, прямо на канонерки.
— Дульные пробки долой, — сказал он. — Все к орудиям.
Он собирался ввести «Поликрест» прямо в центр группы кораблей и стрелять с обоих бортов, чтобы в полной мере использовать преимущество внезапности и первого выстрела, потому что мгновением позже на них с батарей обрушится ад, и люди уже не будут такими уравновешенными. Клочья тумана снова несло поперёк их курса, но туман рассеивался, и стоявшие на якоре суда было смутно, но видно — всё ближе и ближе.
— Не стрелять, пока… — начал он, но от внезапного толчка его швырнуло на палубу. «Поликрест» резко остановился: он на всём ходу налетел на Западную Наковальню.
Это стало ясно, когда Джек поднялся на ноги, и рассеявшийся туман позволил увидеть один форт прямо за кормой и другой точно такой же — справа по носу; форты почти немедленно пробудились к жизни с рёвом и грохотом, небо озарила вспышка. Они приняли Конвенсьон за Сен-Жак, внутренний рейд за внешний: прошли по другому фарватеру, и от судов их отделяла непреодолимая песчаная банка. Эти суда стояли на внутреннем рейде, не на внешнем. Каким-то чудом на «Поликресте» устояли все мачты, но судно приподняло волной и продвинуло чуть дальше вглубь мели.
— Отдать шкоты, — заорал он во весь голос — соблюдать тишину больше не было смысла. — Отдать шкоты. — Давление на мачты ослабло. — Паркер, Пуллингс, Баббингтон, Россалл — все орудия на корму.
Если корабль засел только грепом[105] — это может освободить его. По ту сторону мели вихрь из парусов: корабли расходились во все стороны, и посреди этой неразберихи два отчётливых силуэта уверенно двигались перпендикулярно «Поликресту». Бриги-канонерки, которые отметили своё присутствие двойными вспышками огня, намереваясь прострелить его от носа до кормы продольным огнём.
— Оставьте орудия на баке, — крикнул он. — Мистер Россалл, Адамс — вести постоянный огонь по бригам.
Теперь луна сияла неожиданно ярко, и когда ветром относило в сторону дым, батареи становились видны как днём. В лунном свете открылся весь внутренний рейд, забитый судами; прямо напротив Конвенсьона, под его батареей, стоял на якоре корвет — наверняка тот самый корабль, за которым гонялись «Фетида» и «Андромеда» — его дичь.