Пост-капитан — страница 75 из 95

— Вам следует учесть мои рекомендации, мистер Паркер, — сказал Джек, готовясь спуститься по борту.

— О да, сэр, — воскликнул Паркер. — Это всё делается добровольно.

Он смотрел на Джека предельно искренне — помимо прочих соображений, всё будущее лейтенанта зависело от того, что Джек скажет про него сегодня вечером в Адмиралтействе.

Джек кивнул, крепко взялся за фалрепы и медленно спустился в шлюпку. Почтительные, искренние, но очень краткие приветственные возгласы, пока она отходила, и люди поспешили вернуться к мытью, чистке и полировке: сюрвейера ждали к девяти.

— Немного левее — то есть, на левый борт, — сказал Стивен. — О чем я?.. Кварту портера за обедом, никакого вина — впрочем, можешь выпить стакан-другой холодного негуса перед сном; ни говядины, ни баранины — рыба, слышишь — цыплёнок, кролики… и, конечно, Venerem omitte[113].

— А?.. Ах, её. Да. Конечно. Несомненно. Совершенно правильно. Шабаш! На берег.

Дно шлюпки заскребло по гальке. Они с трудом пересекли пляж, перешли дорогу и направились к дюнам.

— Сюда? — спросил Джек.

— Сразу за виселицей — маленькая лощина, я знаю это место, оно удобно во всех отношениях.

Они обогнули дюну, за ней обнаружился темно-зелёного цвета экипаж и кучер, поедающий завтрак из полотняного мешка.

— Всё же надо было брать катафалк, — пробормотал Джек.

— Вздор. Отец родной тебя не узнает в этой повязке и с таким жёлтым и обескровленным лицом, будто ты помирать собрался; хотя, действительно, по виду ты даже больше подходишь для катафалка, чем многие из тех, кого я вскрывал. Давай, давай, нельзя терять ни минуты. Залезай. Осторожно — ступенька. Бережёный Киллик, заботься хорошенько о капитане: микстура, хорошо взболтанная — два раза в день, пилюли — три. Он может отказываться от пилюль, Киллик.

— Он их будет принимать, сэр, или я не Киллик.

— Дверцу закрой. Отчаливайте. Отчаливайте, ну. Живей. По реям! Выбрать шкоты! Укладывай!

Они стояли, глядя на облако пыли, поднятое экипажем; потом Бонден сказал:

— А ведь в самом деле лучше было б нам нанять гробовозку, сэр: если они зацапают его теперь, я этого не переживу.

— Как можно быть таким недалёким, Бонден. Только представь себе катафалк, запряжённый четверкой, который очертя голову несётся по Дуврской дороге. На него непременно обратят внимание. К тому же капитану сейчас вредно лежачее положение.

— Хорошо, сэр. Но всё ж с катафалком было б надёжнее: ни одного мертвеца приставы ещё не арестовали, насколько я знаю. Ну да ладно, уже поздно. Вы сейчас с нами поедете, сэр, или забрать вас позже?

— Весьма тебе признателен, Бонден, но думаю, что пройдусь до Дувра и возьму лодку оттуда.


Зелёный почтовый экипаж катился через Кент почти без разговоров. Даже после Шолье Джека не оставлял страх перед судебными приставами. Его возвращение в Даунс без корабля, но с двумя призами наделало много шуму — пусть приятного, но всё же шуму — и до сегодняшнего утра он ещё не ступал на берег, отклонив все приглашения, даже от самого лорда Уордена. Дела его немного поправились: «Фанчулла» могла принести ему около тысячи фунтов и транспорт — сотню или две; но заплатит ли Адмиралтейство подушные призовые согласно списку экипажа «Фанчуллы», раз большинство её людей ускользнуло на берег? И примут ли его счёт на пушечные призовые за потопленные транспорты? Его новый призовой агент покачал головой, сказав, что не может обещать ничего, кроме отсрочки, но всё же выдал авансом недурную сумму, которая теперь в виде банкнот Английского банка приятно похрустывала у Джека в кармане. Тем не менее до полного расчёта с кредиторами было ещё далеко, и, проезжая Кентербери, Рочестер и Дартфорд, он всякий раз забивался поглубже в свой угол. Заверения Стивена его не успокоили: он-то знал, что он — Джек Обри, и казалось несомненным, что и другие будут видеть в нём именно Джека Обри, задолжавшего Гроубиану, Слендриану и Компании 11012 фунтов стерлингов 6 шиллингов и 8 пенсов. Ему казалось более вероятным, что данные заинтересованные лица обязательно должны были узнать, что его вызовут в Адмиралтейство, и предпринять соответствующие шаги. Он не выходил, когда меняли лошадей, провёл большую часть пути, сидя подальше от окна и клюя носом — все эти дни он постоянно чувствовал усталость — и спал, когда Киллик разбудил его почтительным, но твёрдым «Пора принять пилюлю, сэр».

Джек уставился на неё: возможно, это было самое тошнотворное лекарство из когда-либо сотворённых Стивеном — настолько, что даже здоровье не было достаточным вознаграждением за его приём.

— Я не могу проглотить это не запивая, — сказал он.

— Стоять, — крикнул Киллик, наполовину высовываясь из окна. — Эй, почтарь. Греби к ближайшему кабаку, слышишь меня? Минутку, сэр, — сказал он, когда экипаж остановился. — Я только гляну, чист ли берег.

Киллик провел на берегу малую часть своей жизни, и большую часть этой малости — в прибрежной деревушке среди эссекской грязи; но он был смекалист и знал немало об обитателях суши, из которых большинство были вербовочными агентами, карманниками, шлюхами или чиновниками Управления по больным и увечным, так что видел сыщика за милю. Он видел их повсюду. Он был наихудшим спутником для слабого, усталого, обеспокоенного должника, но при том был железно уверен, что уж он-то — то что надо, продувная бестия, а не простачок какой-нибудь. С помощью какой-то военной хитрости он раздобыл пасторскую шляпу, и она в сочетании с его серьгами, косицей длиной в ярд, зеленовато-синей курткой с латунными пуговицами, белыми панталонами и башмаками с серебряными пряжками имела такой успех, что несколько посетителей вышли вслед за ним — поглазеть, в то время как он просунул голову в экипаж и сказал Джеку:

— Не пойдёт, сэр. Я там видал несколько деловых ребят. Вам придётся выпить в экипаже. Что будете? «Собачий нос»[114]? Флип? Ну же, сэр, — сказал он властно, как говорит здоровый больному, находящемуся на его попечении или даже не находящемуся. — Что будете? Нужно проглотить, а то упустим отлив.

Джек решил, что хочет немного хереса.

— О нет, сэр. Никакого вина. Доктор сказал — никакого вина. Портер больше подойдёт.

Киллик вернулся с хересом — был вынужден заказать вина, при таком-то экипаже — и кружкой портера; херес он выпил сам, вернул из сдачи столько, сколько счёл приличным, и следил, как Джек глотает пилюлю, подавляя рвотные позывы и помогая себе портером.

— Охренительное лекарство, — заметил он. — Поехали, приятель.

В следующий раз он вытащил Джека из ещё более глубокого сна.

— А? Что такое? — воскликнул Джек.

— Подошли к борту, сэр. Мы на месте.

— Так. Так. Наконец-то, — сказал Джек, глядя на знакомый подъезд, знакомый двор и внезапно приходя в себя. — Очень хорошо, Киллик. Теперь отъезжай в сторону и смотри — как только я подам сигнал, живо гони сюда за мной.


Джек был уверен, что в Адмиралтействе его примут любезно: о захвате «Фанчуллы» хорошо отзывались на флоте и ещё лучше в газетах — это случилось как раз тогда, когда в газетах почти не о чем было писать и все нервничали по поводу возможного вторжения. «Поликрест» просто не мог выбрать лучшего момента, чтобы затонуть; ничем другим не заслужил бы он столь пристального внимания. Газетчиков восхищало то, что оба судна номинально были шлюпами, и что на «Фанчулле» было почти в два раза больше людей; они не упоминали о том, что восемьдесят человек из команды «Фанчуллы» являлись мирными итальянскими рекрутами, и были так любезны, что учли в своих рассуждениях и маленькие пушки, которые несли транспорты. Один джентльмен из «Пост», особенно пришедшийся Джеку по сердцу, писал об «этом блестящем, более того — изумительном подвиге, совершённом неподготовленной командой, значительно недоукомплектованной и состоящей преимущественно из сухопутных новобранцев и юнцов. Он должен дать французскому императору представление о судьбе, которая неизбежно ожидает его флотилию вторжения, ибо если наши отважные как львы моряки смогли сотворить такое с судами, прячущимися за непроходимыми мелями под перекрёстным огнём тяжёлых батарей, то что бы они сделали с ними в открытом море?» Ещё многое там было написано о «сердцах из дуба» и «людях чести», что льстило команде «Фанчуллы» — те из «сердец», что пограмотнее, постоянно перечитывали остальным захватанные номера газеты, гулявшие по кораблю, и Джек знал, что в Адмиралтействе тоже будут довольны: достоинство лордов не мешало им быть чувствительными к громкому выражению общественного признания, как и простым смертным. Он знал, что признание это ещё возрастёт после публикации его официального письма с мрачным списком жертв — семнадцать убитых и двадцать три раненых — поскольку гражданские любили скорбеть о пролитой крови моряков, и чем дороже стоила победа, тем больше она ценилась. Если бы только ещё малыш Парслоу умудрился получить какой-нибудь осколок в голову — было бы вообще превосходно. Ему также было известно кое-что, о чём не ведали газетчики, но знало Адмиралтейство: капитан «Фанчуллы» то ли не успел, то ли не сообразил уничтожить свои секретные документы, и теперь тайные французские сигналы уже не являлись тайными: коды были расшифрованы.

Но пока он сидел в приёмной, ему упорно лезли в голову мысли о его проступках, о тех неприятностях, которые могла ещё доставить ему зловредность адмирала Харта; и ведь в самом деле, в Даунсе он вёл себя небезупречно. Предостережение Стивена упало на неподготовленную почву; и чтобы семя проросло, потребовался Дандас — Дандас, у которого были все возможности узнать, что здесь думают о его поведении в Даунсе. Если бы они послали за его судовым журналом и журналом приказов — некоторые вещи ему сложно было бы объяснить. Все эти тонкие хитрости и маленькие стратагемы, которые по отдельности казались столь безупречными, теперь в совокупности выглядели совершенно дурацкими. И прежде всего — как получилось, что «Поликрест» оказался на мели? Объясни-ка, салага чёртов. Так что он обрадовался больше обычного, когда лорд Мелвилл, поднявшись из-за стола, тепло пожал ему руку и вскричал: