Джек продолжал спать.
— Притворяться нехорошо, сэр. Я видел, что вы дёрнулись. Надо принять. Пост-капитан или не пост-капитан, — добавил он как бы про себя, — а глотать придётся, Боже мой, или я не знаю что будет. И портер этот тоже.
Около двенадцати Джек поднялся и поразглядывал свой затылок в настенном зеркале с помощью зеркальца для бритья — вроде бы заживало хорошо, но поскольку Стивен выбрил ему всю макушку, оставив сзади длинные волосы, вид был страшный, как у каторжника, облысевшего от парши. Одевшись в штатское, он отправился на прогулку — полюбоваться светом дня, поскольку в «Грейпс» таковой никогда не попадал в любое время года. Прежде чем выйти, он попросил в буфете дать ему точное описание Савоя и границ убежища — его-де очень интересуют пережитки старины.
— Вы можете дойти до Фалконерс-Рентс, затем переулком на Эссекс-стрит и до четвёртого дома от угла, потом обратно по Сесил-стрит, по той стороне, что обращена к Сити. Но ни в коем случае не переходите её и не заходите за столбы на Свитинг-Хаус-лейн, ваша честь, или всё — вляпаетесь, — ответил буфетчик, который слышал эти басни о пережитках старины по сто раз в году.
Он походил туда-сюда по улицам герцогства, зашёл в кофейню и лениво взял газету. С развёрнутой страницы в глаза ему бросилось его собственное письмо в «Газетт» — странно знакомые слова и его подпись, волшебным образом преобразованные типографской печатью. На той же странице была заметка о самом сражении: в ней говорилось, что для наших бравых матросов было наивысшим счастьем сражаться против сил, превосходящих их в соотношении двенадцать и одна восьмая к одному, что стало для Джека новостью. Как автор это вычислил? Вероятно, сложив все пушки и мортиры на батареях и на всех судах в заливе и поделив их на число орудий «Поликреста». Но если не считать странного понятия о счастье, автор очевидно мыслил здраво и очевидно кое-что знал о военном флоте. Капитан Обри, — писал он, — известен как офицер, который очень бережёт жизни своих людей («Это верно», — отметил Джек); и спрашивается — как же так случилось, что «Поликрест», с его общеизвестными недостатками, был отправлен на задание, для которого так очевидно не годился, в то время как другие суда — приводились их названия — без дела торчали в Даунсе. Список потерь в треть команды требовал объяснений: «Софи» под командованием того же капитана захватила «Какафуэго», потеряв убитыми всего троих человек.
— Разъясни, ты, старый… — сказал Джек про себя, обращаясь к адмиралу Харту.
Он пошёл бродить дальше и оказался на задворках церкви: внутри играл орган — сладкозвучный орган, проворно петлявший по чарующим хитросплетениям фуги. Джек обогнул ограждение в поисках входа, но едва он обнаружил его, вошёл и устроился на скамье, как всё изысканное нагромождение звуков рухнуло с предсмертным хрипом; толстый юнец выбрался из какой-то дыры под хорами и потопал по боковому нефу, насвистывая. Это было сильное разочарование, внезапный обрыв сладостного напряжения — как лишиться мачт на полном ходу
— Какая досада, сэр, — сказал он органисту, появившемуся в тусклом свете. — Я так надеялся, что вы доиграете до конца.
— Увы, некому качать воздух, — сказал органист, пожилой пастор. — Этот неотёсанный парень оттрубил свой час, и никакая сила на свете не заставит его задержаться. Но я рад, что вам понравился орган — он работы отца Смита. Вы музыкант, сэр?
— О, только скромный любитель, но я буду рад покачать для вас, если вы хотите продолжить. Это просто стыдно — оставить Генделя висеть в воздухе из-за того, что поддуть некому.
— В самом деле?.. Вы очень любезны, сэр. Позвольте показать вам рукоятку — вы в этом разберётесь, не сомневаюсь. Мне нужно поспешить на хоры, вот-вот придут молодые. У меня здесь скоро свадьба.
И вот Джек качал воздух, и мелодия вилась дальше и дальше, отдельные потоки следовали один за другим в барочных взлётах и завихрениях, пока наконец не соединились и не потекли к великолепию финала, ошеломив молодую пару — они тихо вошли и теперь сидели, затаившись в тени, взволнованные, нервные и такие нарядные, со своей домохозяйкой и повитухой; они ведь не платили за музыку — только за самый простой обряд. Они были до смешного молоды, эти милые создания, и дотянули с венчанием едва ли не до родов невесты. Но пастор подошёл к ним со всей серьёзностью, сообщив им, что целью их брака является рождение детей, и что лучше вступить в брак, нежели разжигаться.
Когда всё закончилось, они снова ожили, порозовели, улыбнулись и теперь казались очень довольными свадьбой и восхищёнными собой. Джек поцеловал розовую новобрачную, пожал другому юнцу руку, пожелал им всевозможного счастья и вышел на улицу, улыбаясь от удовольствия. «Как они теперь будут счастливы, бедняжки — взаимная поддержка — никакого проклятого одиночества — есть с кем поделиться и печалями и радостями — милое дитя, ни одного признака сварливости — доверчивая, надёжная — женитьба — славное дело, не то что… о Боже, я не на той стороне Сесил-стрит».
Он повернулся, чтобы пересечь улицу, и столкнулся с каким-то шустрым юнцом, который пулей бросился к нему наперерез уличному движению, держа в руках бумагу.
— Капитан Обри, сэр? — спросил юнец. Проскочить на противоположную сторону не было никакой возможности. Он бросил взгляд за спину — уж конечно, они не думали, что его сможет арестовать мальчишка вроде этого?
— Мне в «Грейпс» сказали, что вы, должно быть, гуляете по герцогству, ваша честь. — В голосе его не было угрозы, всего лишь скромное удовлетворение. — Надо было бы вас покричать, но это неприлично.
— Кто ты? — спросил Джек, всё ещё в сомнениях.
— Племянник Тома, швейцара, ваша честь, если вам будет угодно. Так что у меня для вас вот это, — он вручил письмо.
— Спасибо, мальчик, — сказал Джек, переведя дух. — Ты шустрый парень. Скажи своему дяде, что я у него в долгу; а это — за твою миссию.
В уличном движении образовалась некоторая брешь, и он бросился назад в Ланкастер, в «Грейпс», где потребовал стакан бренди и уселся, ощущая доселе небывалый душевный трепет.
— Никакого бренди, сэр, — заявил Киллик, перехватывая мальчика с подносом на лестничной площадке и изымая у него стакан. — Доктор сказал — никакого спиртного. Ты, шестёрка, живо в буфет и тащи капитану кварту портера, и чтоб без фокусов с пеной.
— Киллик, — сказал Джек. — Чёрт бы тебя побрал. Сбегай на кухню и попроси миссис Брод подняться сюда. Миссис Брод, что у вас на обед? Я голоден как волк.
— Мистер Киллик сказал, чтоб ни говядины ни баранины, — отвечала миссис Брод. — Но есть хорошее телячье седло и прекрасный кусок оленины — нежная молодая самочка, упитанная — просто загляденье.
— Оленину, будьте любезны, миссис Брод. И не могли бы вы прислать мне перьев и чернильницу? О, мой Бог, — сказал он, обращаясь к пустой комнате. — Нежная молодая самочка.
«"Грейпс", суббота.
Дорогой Стивен! — написал он. — О, поздравь меня — меня произвели в пост-капитаны! Никак я на это не рассчитывал, хотя приняли меня очень любезно, и вдруг бах — подписанный, запечатанный, официально вручённый приказ, со старшинством от 23 мая. Это было как чудовищный неожиданный бортовой залп трёхпалубника, но только из счастья; я не смог принять его на борт весь сразу, настолько меня обстенило, но когда я пробрался обратно в «Грейпс», то цвёл как роза — так был счастлив. Как жаль, что тебя тут не было! Я отпраздновал твоим гнусным портером и пилюлей и сразу заснул — был просто выжатый.
В любом случае, этим утром мне стало гораздо лучше, и в здешней церкви я сострил как никогда в жизни. Священник играл фугу Генделя, а мальчишка, качавший ему воздух, дезертировал, и я сказал: «Очень жаль оставлять Генделя висеть в воздухе из-за того, что поддуть некому», — и стал качать воздух сам. Остроумнейшая же вещь! Я поначалу даже и не вкурил, только потом. Сперва качал какое-то время, а потом уже едва удерживался, чтоб не засмеяться в голос. Наверное, пост-капитаны — весьма остроумный народ, и я как раз к этому иду.
Но потом ты чуть было не потерял пациента. Я, как дурак, выскочил за границу герцогства, и тут же на горизонте появляется парнишка и выкликает — «Капитан О.!» — и я говорю себе — «Вот так стопор на всех планах: Джек, тебя несёт под ветер». А между тем это оказался приказ явиться на «Лайвли».
Это только лишь временное командование, и, конечно, как заменяющий капитан я не могу назначать к себе друзей, но умоляю тебя, дорогой мой Стивен, отправиться со мной в качестве гостя. Команду «Поликреста» расформируют — «Фанчуллу» передают Паркеру в знак признания моих заслуг — самая худшая любезность, какую только видел мир с тех пор, как этот тип на сцене, но я позаботился о команде «Поликреста», так что никаких сложностей там не будет. Пожалуйста, приезжай. Я не могу тебе передать, какую радость мне это доставит. И чтобы показать себя ещё большим эгоистом в этом и так, боюсь, насквозь эгоистичном письме — позволь мне сказать, что, побывав твоим пациентом, я уже никогда не смогу доверить свою телесную оболочку обычным костоправам, а здоровье моё ещё далеко от хорошего, Стивен.
Корабль — образцовый фрегат, с хорошей репутацией, и я полагаю, что нам прикажут отправиться в Вест-Индию — подумай о бонито, фаэтонах, черепахах, пальмах!
Я отправляю к тебе Киллика с этим письмом — душевно рад от него отделаться, таким он сделался прагматичным грубияном с этой своей ложкой для микстуры — и он же позаботится о доставке наших пожитков в Нор. Я обедаю у лорда Мелвилла в воскресенье; Роберт отвезет меня в порт в своём кабриолете, и я прокрадусь на борт ночью, не заходя ни в какие гостиницы. И затем, Бог свидетель, я не ступлю на сушу до тех пор, пока не смогу сделать это без омерзительного страха быть схваченным и препровождённым в долговую тюрьму.
Совершенно преданный тебе…»
— Киллик! — крикнул он.
— Сэр?
— Ты трезв?
— Как судья, сэр.
— Тогда уложи дорожный сундук — всё, кроме мундира и скребка первый номер, отвези в Нор, на борт «Лайвли», и передай эту записку первому лейтенанту; я прибуду на корабль в воскресенье ночью, это временное командование. Затем отправляйся в Даунс, это письмо отдашь доктору, а вот это мистеру Паркеру — здесь для него хорошие новости, так что передай лично в руки. Если доктор решит прибыть на «Лайвли», заберёшь его рун