дук и всё, что он ещё захочет с собой взять — что угодно, хоть чучело кита или двухголовую обезьяну, беременную от боцмана. Мой рундук, конечно, и всё, что мы спасли с «Поликреста». Повтори, что ты должен сделать. Хорошо. Вот здесь сколько тебе понадобится на дорогу и ещё пять шиллингов на приличную лощёную шляпу: старую можешь выкинуть в Темзу. Я не пущу тебя на борт «Лайвли», пока ты не покроешь голову по-христиански. И надень новую куртку, когда поедешь на борт. Это — образцовый фрегат.
Это действительно был образцовый фрегат; а поскольку колесо робертова кабриолета отлетело в какую-то отдалённую полночную канаву, Джеку пришлось добираться до него в сиянии восходящего солнца, пройдя по запруженным толпой улицам Чатэма — существенное испытание для него после хлопотливой ночи. Но это не шло ни в какое сравнение с испытанием встречей с доктором Мэтьюрином на море, поскольку Стивену заблагорассудилось отплыть от берега почти одновременно с Джеком, только из другого места, и курсы их шлюпок сошлись где-то в трёх фарлонгах от борта фрегата. Стивена вёз один из катеров «Лайвли» — матросы с него приветствовали Джека, подняв весла; он занял место под ветром от ялика Джека, так что они шли совсем рядом, и Стивен всю дорогу что-то радостно выкрикивал. Джек уловил испуганный взгляд Киллика, заметил одеревеневшего мичмана и таких же гребцов катера, увидел ухмыляющееся лицо Мэтью Пэриса, старого поликрестовца — слуги Стивена, бывшего ткача и до сих пор никудышного моряка — в его близоруком и дружелюбном взгляде не было ни следа обычной благопристойности. Когда Стивен поднялся во весь рост, чтобы помахать ему и выкрикнуть приветствие, Джек увидел, что он с головы до ног одет в какое-то цельнокроенное тёмно-коричневое одеяние; оно плотно облегало тело, и бледное радостное лицо Стивена, торчащее из шерстяного валика наверху, казалось ненормально большим. В целом он являл собой нечто среднее между истощённой обезьяной и усохшей кочерыжкой, а в руках держал свой рог нарвала. Спина и плечи капитана Обри изрядно напряглись, но он изобразил какое-то подобие улыбки и даже откликнулся: «Доброе утро — да — нет — ха-ха». Когда же на его лицо вновь вернулись суровая неподвижность и безразличие, в голове мелькнула мысль — «Полагаю, старый шут пьян».
Выше и выше по борту — долгий путь после «Поликреста»; оклики на палубе, стук и лязг мушкетов взявших на караул морских пехотинцев — и вот он на палубе.
Математическая точность, тщательность и аккуратность от носа до кормы: ему редко доводилось видеть столь великолепный сине-золотой строй на квартердеке: даже мичманы были в треуголках и белоснежных бриджах. Офицеры стояли неподвижно, с непокрытыми головами. Флотские лейтенанты, лейтенанты морской пехоты; штурман, хирург, казначей; двое в чёрном: капеллан и педагог-наставник, без сомнения; затем стайка юных джентльменов; один из них, трёх футов ростом и пяти лет от роду, держал во рту большой палец — успокоительно-диссонирующая нота посреди всего этого совершенства золотого шитья и палубы цвета слоновой кости с чёрными швами между досок.
Джек повёл шляпой в сторону квартердека, приподняв её едва ли на дюйм из-за повязки.
— Хлыщ какой-то, — прошептал фор-марсовый старшина.
— Гордый сын гнева, приятель, — отозвался старшина шкотовых.
Вперёд выступил первый лейтенант — величественный, суровый, высокий и худой человек.
— Добро пожаловать на борт, сэр, — сказал он. — Меня зовут Симмонс.
— Благодарю вас, мистер Симмонс. Джентльмены — с добрым утром. Мистер Симмонс, будьте любезны, представьте мне офицеров.
Поклоны, вежливое бормотание. Все они были довольно молоды, за исключением казначея и капеллана; все имели приятную внешность, но вели себя сдержанно и вежливо-отрешённо.
— Прекрасно, — сказал Джек первому лейтенанту. — Давайте устроим общий сбор команды в шесть склянок, если вам угодно, и я зачитаю приказ.
Перегнувшись через борт, он позвал:
— Доктор Мэтьюрин, что ж вы не поднимаетесь на борт?
Стивен и теперь был моряком не более, чем на заре своей морской карьеры, и ему понадобилось немало времени, чтобы с пыхтением вскарабкаться по борту фрегата (за ним по пятам следовал жестоко страдающий Киллик), отчего напряжение ожидания на квартердеке возросло до предела.
— Мистер Симмонс, — сказал Джек, не отводя от него твёрдого и сурового взгляда, — это мой друг доктор Мэтьюрин, который будет меня сопровождать. Доктор Мэтьюрин — мистер Симмонс, первый лейтенант «Лайвли».
— Ваш слуга, сэр, — сказал Стивен, шаркнув ногой; и это, подумал Джек, было, пожалуй, самым безобразным действием, какое мог совершить человек в таком обезьяньем наряде. До сего момента квартердек выдерживал всё происходящее превосходно, с какой-то досадной отстранённостью. Но когда мистер Симмонс сдержанно поклонился и отозвался: «Ваш слуга, сэр», — а Стивен, желая проявить любезность, сказал: «Какой великолепный корабль, честное слово — такие просторные, широкие палубы; можно подумать, будто ты на борту судна Ост-Индской компании» — раздался пронзительный детский смех, быстро захлебнувшийся, за которым последовали рёв и всхлипывания, постепенно затихшие где-то внизу.
— Вы, наверное, желаете пройти в каюту, — сказал Джек, беря Стивена за локоть железной хваткой. — Ваши вещи немедленно поднимут, не затрудняйтесь…
Стивен бросил взгляд в шлюпку и как будто хотел вырваться.
— Я лично за этим прослежу, сэр, — сказал первый лейтенант.
— О, мистер Симмонс, — воскликнул Стивен, — умоляю, скажите им, чтобы обращались очень бережно с моими пчёлами.
— Разумеется, сэр, — сказал первый лейтенант, вежливо наклонив голову.
Джек наконец затащил Стивена в кормовую каюту — помещение с прекрасными пропорциями, пустое, просторное, с двумя пушками по обоим бортам и широким, изящно изгибающимся рядом окон. Ясно, что Хэмонд не сибарит. Джек сел на рундук и уставился на одеяние Стивена. На расстоянии оно выглядело ужасно; но вблизи было ещё хуже — гораздо хуже.
— Стивен, — сказал он. — Слушай, Стивен… Войдите!
Это был Пэрис с каким-то прямоугольным предметом, завёрнутым в парусину. Стивен бросился к нему, крайне бережно принял предмет у него из рук и, поставив на стол, приложил к нему ухо.
— Послушай, Джек, — сказал он, улыбаясь. — Приложи ухо сверху, я постучу, а ты послушай.
Предмет немедленно наполнился гудением.
— Слышишь? Это значит, что с их маткой всё в порядке, что с ней ничего не случилось. Но мы должны немедленно открыть их, им нужен воздух. Вот! Стеклянный улей. Гениально, очаровательно, правда? Мне всегда хотелось завести пчёл.
— Но как, во имя Господа, ты собираешься держать пчёл на военном корабле? — закричал Джек. — Где, во имя Господа, они в море возьмут цветы? Что они будут есть?
— Можно видеть каждое их движение, — сказал заворожённый Стивен, поближе придвинувшись к стеклу. — О, насчёт их пропитания ты можешь быть совершенно спокоен — они могут питаться вместе с нами сахаром с блюдечка, через определённые промежутки времени. Если уж гениальный мсье Юбер может держать пчёл — а он слепой, бедняга — то уж, конечно, и мы с этим справимся на этой прекрасной, просторной шебеке?
— Это фрегат.
— Давай не будем цепляться к мелочам, ради всего святого. Вот, это их матка! Иди сюда, посмотри на матку!
— И сколько там этих гадов? — спросил Джек, держась в почтительном отдалении.
— О, тысяч шестьдесят или вроде того, — беззаботно сказал Стивен. — А когда начнётся качка, мы соорудим карданов подвес. Он предохранит их от ненужных боковых движений.
— Ты почти всё продумал, — сказал Джек. — Что же, ладно, я готов терпеть пчёл, как Дамон и Пифагор[115] — всего-то каких-то шестьдесят тысяч пчёл в каюте, о чём речь. Но вот что я тебе скажу, Стивен: ты кое-что всё-таки упустил.
— Ты имеешь в виду, что матка может быть неоплодотворённой? — спросил Стивен.
— Не совсем. Нет. Я имею в виду, что это — образцовый фрегат.
— Я очень рад это слышать. Вот она — она отложила яичко! Ты можешь не беспокоиться о её бесплодности, Джек.
— И команда на этом фрегате тоже совершенно особенная. Ты заметил, как тщательно они были одеты по форме, когда встречали нас? Просто адмиральская инспекция, королевский смотр.
— Нет, честно говоря, не могу сказать, что я это заметил… Послушай, брат, тебя как будто что-то беспокоит?
— Стивен, ради всего святого, сними эту штуку.
— Мой шерстяной костюм? А, значит, ты обратил на него внимание? Я совсем забыл, а то бы я тебе сразу рассказал. Ты когда-нибудь видел что-либо настолько рационально устроенное? Смотри, я могу полностью покрыть голову, руки и ступни тоже. Тёплый, при этом не стесняющий, лёгкий; и очень здоровый, — нигде не жмёт! Пэрис — он раньше занимался вязанием — сделал его по моему рисунку; а сейчас он вяжет такой же для тебя.
— Стивен, ты невыразимо меня обяжешь, если снимешь его прямо сейчас. Знаю, что поступаю ненаучно, но это только временное командование, и я не могу себе позволить быть объектом насмешек.
— Но ты же мне сам часто говорил — неважно, что люди носят в море. Ты и сам появляешься в нанковых штанах, чего я никогда, никогда не одобрял. А это, — он с расстроенным видом оттянул ткань на груди, — совмещает удобство шерстяной фуфайки и лёгких свободных панталон.
«Лайвли» оставался на службе в течение всего мирного времени, его команда провела вместе многие годы, с небольшими замещениями среди офицеров, и у неё бытовали свои обычаи. Все корабли в какой-то степени являлись независимыми королевствами, со своими традициями и атмосферой; особенно это было верно в отношении кораблей, уходивших в дальние плавания, где они были сами по себе, вдали от адмиралов и всего остального флота — а «Лайвли» пробыл в Ост-Индии несколько лет подряд, и именно при его возвращении в первые дни возобновившейся войны он нашёл свою удачу, два французских «индийца» в один и тот же день возле Финистерре. Когда с него списали команду, капитану Хэмонду не составило труда набрать её снова — большинство матросов вернулись, и он даже мог позволить себе роскошь давать добровольцам от ворот поворот. Джек встречал его разок-другой — спокойный, вдумчивый, лишённый чувства юмора и воображения джентльмен за сорок, преждевременно поседевший, увлечённый гидрографией и вопросами физики плавания под парусом, староват для капитана фрегата — а поскольку он встречал его в компании лорда Кокрейна, то Хэмонд на фоне этого кипящего энтузиазмом аристократа показался несколько бесцветным. Первое впечатление Джека от «Лайвли» не изменилось после церемоний переклички и сбора по тревоге: это был очевидно наилучшим образом подготовленный корабль с весьма умелым экипажем, состоящим из настоящих военных моряков; возможно, счастливый корабль на свой тихий манер, судя по поведению людей и тем бессчётным мелким признакам, которые мог увидеть заинтересованный, профессиональный глаз — счастливый, но подтянутый, с сохранением значительной дистанции между офицерами и матросами. Но когда они со Стивеном сидели в столовой каюте в ожидании ужина, он задумался, как корабль приобрёл репутацию образцового. Конечно, не из-за своего внешнего вида; хотя всё на борту было искл