Извлечение некоторых пробок потребовало яростных усилий, поскольку они слишком долго сидели в стволах, но когда фрегат приблизился к батарее, охранявшей маленький порт Бальбек, каждое орудие уже уставило на неё свой железный зрак. Это была маленькая батарея из трёх двадцатичетырехфунтовок на островке перед входом в бухту, и она скрылась в клубах дыма собственных выстрелов на предельной дистанции, так что видно теперь было только огромный триколор, развевавшийся над этим облаком.
— Будем стрелять по очереди, мистер Симмонс, — сказал Джек. — С полуминутным интервалом между выстрелами. По моей команде. Мистер Фаннинг, отмечайте каждое попадание вместе с номером орудия.
Французские канониры были точны, но медлительны — несомненно, у них не хватало людей. Третьим залпом они сбили гакабортный фонарь «Лайвли», но до того момента, когда фрегат оказался на выбранной Джеком дистанции и тот отдал команду стрелять, смогли только продырявить грот-марсель. Стрельба «Лайвли» оказалась медленной и неточной — слабое представление о самостоятельном огне и почти никакого о вертикальной наводке. Всего одно ядро с правого борта вообще попало в батарею, а в ответ на последний выстрел послышались насмешливые выкрики с суши.
Батарея теперь оказалась почти точно на траверзе фрегата, на расстоянии чуть более четверти мили.
— Там кормовые орудия выкачены, мистер Симмонс? — спросил Джек. — Тогда дадим бортовой залп.
Пока он поджидал волну, одно двадцатичетырехфунтовое ядро пробило корпус «Лайвли» возле бизань-русленя, а другое с низким воем пролетело над квартердеком. Он заметил, как два мичмана пригнулись, после чего стали опасливо озираться — не видел ли кто: они прежде не были под обстрелом.
— Огонь! — крикнул Джек, и всё судно разразилось грандиозным грохотом, сотрясшись до самого кильсона. На какой-то миг пороховой дым прикрыл солнце, затем его снесло под ветер. Джек нетерпеливо перегнулся через борт: это уже получше — разбросанные камни, пьяно покосившийся флаг. Матросы радостно закричали; но скорость, с которой они выкатывали пушки, ничуть не походила на ту скорость, с которой они сворачивали марсели. Тянулись минуты. Батарея послала ядро в корму «Лайвли». «Может, в галерею на раковине?» — подумал Джек со вспышкой надежды среди бурлящего нетерпения.
— Заполоскать грот-марсель! Круто на правый борт. Эти пушки когда-нибудь выдвинут, мистер Симмонс?
Дистанция увеличивалась всё больше и больше. Одно из ядер угодило в шлюпку на рострах, разметав доски и щепки.
— Руль на левый борт. Так, так. Огонь! К повороту оверштаг.
Только два ядра попали в цель, но одно из них заставило замолчать пушку, угодив точно в амбразуру. «Лайвли» развернулся, последовательно разрядил орудия левого борта — люди поснимали рубахи — и затем дал бортовой залп. Когда судно снова поравнялось с батареей, плавно скользя гораздо ближе к островку и приготовив ещё и карронады, то оказалось, что маленький гарнизон изо всех сил гребёт к берегу, весь набившись в одну небольшую лодку, поскольку у второй перебило фалинь, и её отнесло в море.
— Огонь, — сказал Джек, и батарея содрогнулась в облаке пыли и осколков камней.
— Что у нас со шлюпками? — спросил он мичмана на квартердеке.
— Ваша гичка разбита, сэр. Остальные в порядке.
— Спустить катер. Мистер Дашвуд, будьте любезны, возьмите катер, заклепайте уцелевшие пушки и привезите то, что осталось от знамени — мы это вручим миссис Миллер на память от «Лайвли». И лодку их заберите, хорошо? Тогда мы будем с ними в расчёте.
Фрегат тихо покачивался на волнах, пока катер спешил к островку и обратно. В маленьком порту не было ничего, кроме рыбачьих лодок: делать там было нечего.
— Тем не менее, — сказал Джек, когда шлюпки подняли и закрепили. — Благо службы требует обстрелять батарею ещё немного. Поставьте кливер. Нам совершенно необходимо проверить, можем ли мы добиться меньшего промежутка между бортовыми залпами, чем четыре с половиной минуты, мистер Симмонс.
Фрегат ещё раз прошёл туда-обратно, разбивая в пыль кучу обломков — орудийные расчёты были очень довольны собой и возились с пушками с большим усердием, хотя им по-прежнему недоставало точности.
К тому времени, когда они направились восвояси, навыки немного улучшились, взаимодействие стало чуточку ближе к желаемому уровню, а люди попривыкли к грому и прыжкам своих смертоносных устройств; но, конечно, всё ещё делалось прискорбно медленно.
— Что ж, мистер Симмонс, — сказал он первому лейтенанту, который смотрел на него с некоторым смущением. — Это было совсем не плохо. Номера четыре и семь стреляли очень хорошо. Но если у нас получится делать три бортовых залпа в пять минут — против нас никто не сможет устоять. Отныне мы будем салютовать таким образом каждой французской батарее, мимо которой будем проходить — это гораздо веселее, чем стрелять по мишени, и наши «преданные друзья» не будут слишком возражать. Надеюсь, мы ещё побудем в Ла-Манше, прежде нас пошлют куда-нибудь ещё.
Он бы не стал высказывать это пожелание, если бы знал, насколько неожиданно быстро оно исполнится. «Лайвли» ещё не успел бросить якорь в Спитхеде, как пришёл приказ, предписывающий ему немедленно отправляться в Плимут для сопровождения конвоя, идущего на север; Бермуды откладывались на несколько недель — может быть, к лучшему. Шлюпка командира порта также доставила на борт молодого человека от нового призового агента — с чеком, сумма которого на сто тридцать фунтов превышала ту, на которую Джек мог надеяться, и письмо от генерала Обри, извещавшего о своём избрании в парламент от Сент-Мурьяна, самого гнилого из всех гнилых корнуолльских местечек, имения его друга мистера Полвила, с простой платформой — «Смерть вигам». «Я уже сочинил мою первую речь, — писал генерал, — и собираюсь произнести её в понедельник. Я от них камня на камне не оставлю — коррупция такова, что ты и вообразить не можешь. И произнесу ещё одну, позлее, после парламентских каникул, если они хоть что-то для нас не сделают. Мы проливали кровь за нашу страну, и будь я проклят, если наша страна не может умеренно пролить кровь за нас». Слово «умеренно» было зачёркнуто, и письмо завершалось пожеланием того, чтобы Джек занёс имя своего маленького брата в список экипажа, «поскольку это может когда-нибудь пригодиться». Лицо Джека приобрело крайне задумчивое выражение; не то чтобы он не был согласен с мыслью насчёт пролития крови — нет, обеими руками за; но ему, увы, были известны взгляды его отца на благоразумную осторожность. Они отправили на берег миссис Миллер с её куском флага, гордую, как Понтий Пилат; и пошли зигзагом вниз по Ла-Маншу, пробираясь против западных и юго-западных ветров, задержавшись только, чтобы отпраздновать обогащение Джека и избрание генерала Обри тем, что сравняли с землей батарею на мысу Барфлёр и разрушили сигнальную станцию на Кап-Леви. Фрегат расходовал порох бочка за бочкой и разбрасывал тонны железа по французской земле; его артиллерийская выучка заметно улучшилась. Помимо радостей стрельбы по своим ближним матросы «Лайвли» обожали разрушать творения их рук; никакая стрельба по плавающим мишеням не вызывала у них такого восторга и даже десятой части того рвения, как стрельба по окнам семафорной станции с предельным подъёмом стволов. Когда они наконец попали в них, когда стёкла и рамы разлетелись с треском и звоном — то разразились такими криками, словно потопили линейный корабль, и весь квартердек, включая капеллана, веселился и самодовольно скалился, как на празднике.
Он бы не стал высказывать это пожелание, если б знал, что его исполнение будет означать лишение Стивена тех тропических радостей, которые он ему обещал, не говоря уже об удовольствии самому прогуляться по земле, не опасаясь преследования, не оглядываясь с тревогой по сторонам — на Мадейре, Бермудах или в Вест-Индии — чтобы ему никто не досаждал, кроме французов и, может быть, испанцев да жёлтой лихорадки.
Но оно было высказано и исполнилось, и вот он здесь — с подветренной стороны острова Дрейка, Плимут-Хо слева по носу, в ожидании, пока 92-й пехотный погрузится на транспорты в Хэмоазе: это будет долгое дело, судя по их нынешнему состоянию полной неготовности.
— Джек, — сказал Стивен. — Ты собираешься навестить адмирала Хэддока?
— Нет, — ответил Джек. — Не собираюсь. Помнишь — я поклялся не сходить на берег.
— Софи и Сесилия всё ещё там, — заметил Стивен.
— О, — воскликнул Джек и прошёлся туда-сюда по каюте.
— Стивен, — сказал он. — Я не поеду. Что я, во имя всего святого, могу ей предложить? Я столько об этом думал. Было неправильно и эгоистично с моей стороны ехать за ней в Бат — мне не следовало этого делать, но меня погнали чувства, ты знаешь, я не рассуждал. Что я ей за пара? Пост-капитан — да, если угодно, но по уши в долгах и никаких особых перспектив, если лорд Мелвилл уйдёт. Малый, который, сойдя на сушу, крадётся и озирается по сторонам, словно карманник, по чьему следу идут охотники на воров. Нет. Я не собираюсь ей докучать, как прежде. И не собираюсь больше надрывать себе сердце: к тому же, какое ей теперь до меня дело после всего этого?
ГЛАВА 14
— Прошу прощения, мэм, вы не могли бы сказать, где мисс Уильямс? — спросил дворецкий адмирала. — Её спрашивает один джентльмен.
— Она сейчас спустится, — сказала Сесилия. — А кто это?
— Доктор Мэтьюрин, мэм. Он так и велел мне сказать — доктор Мэтьюрин.
— А, проводите его сюда, Роули, — воскликнула Сесилия. — Я пока займу его. Дорогой доктор Мэтьюрин, как поживаете? Откуда вы здесь? Вы знаете, я в таком восторге! Что за великолепные новости о дорогом капитане Обри и «Фанчулле»! Но подумать только, бедный «Поликрест» совсем затонул — но вы всё же спасли ваши вещи, я надеюсь? О, как мы были рады прочесть всё это в «Газетт»! Мы с Софи взялись за руки и прыгали по розовой гостиной как овцы, и кричали «Ура, ура!» Хотя у нас тут такое — Боже, доктор Мэтьюрин, такое дело! Мы плакали и плакали, я вся опухла и выглядела ужасно на адмиральском балу, а Софи и вовсе не пошла, но немногое потеряла — такой дурацкий бал, все молодые люди торчат в дверях, а танцуют одни старикашки — танцы