— Мы будем так рады увидеть вас обоих. Простите, а ягнята — это какая-то деталь корабля? Знаете, я до дыр зачитала «Морской словарь», чтобы понять манёвры — но не помню никаких ягнят.
— Вполне может быть. В их варварском жаргоне есть рыбины, утки, собаки и кошки. Даже быки. Почему бы там не быть ягнятам, баранам, валухам и яркам. Но именно эти животные предназначены для вашего пропитания: это и впрямь ягнята. Джек набрал столько припасов, что и двум великаншам будет много — бочонок птифуров (они безнадёжно зачерствеют), четыре головы стилтонского сыра, бадью душистого мыла, разумеется, полотенца; и теперь, представьте, этих ягнят велено мыть и расчёсывать дважды в день. Оставьте его на обед — и пусть поужинает с вами — и может быть, мы хоть немного передохнём.
— Чего бы ему хотелось на обед? Разумеется, пудинг, и возможно, какие-нибудь соленья. А что хотите вы, Стивен? Я знаю, что-нибудь с грибной начинкой.
— Увы, я буду за сотню миль отсюда. Мне необходимо выполнить одно поручение для капитана Обри, а затем я захвачу вечерний дилижанс. Не думаю, что задержусь надолго. Вот мой лондонский адрес, я написал его для вас на карточке. Прошу вас, напишите мне, как пройдёт ваше путешествие.
— Как, разве вы не едете, Стивен? — воскликнула София, хватая его за руку. — Что же будет со мной?
— Нет, милая. Отпускаю вас в свободное плавание. Тоните либо плывите, Софи, тоните либо плывите. Где моя шляпа? Ну же, поцелуйте меня, и мне пора.
— Джек, — сказал он, входя в каюту, — чем это ты занят?
— Пытаюсь сделать так, чтобы это чёртово растение стояло прямо. Делаю всё, что могу — а они всё равно вянут. Поливаю их до завтрака и потом во вторую собачью вахту, а они вянут. Честное слово, это никуда не годится.
— Чем ты их поливаешь?
— Самой лучшей водой прямо из бочонка для питья.
— Ну, если их умащивать тем декоктом, который мы пьём и которым умываемся, то они, разумеется, завянут. Пошли кого-нибудь на берег за дождевой водой; и для такого частого полива лучше подойдут какие-нибудь водные растения.
— Прекрасная мысль, Стивен. Прямо сейчас распоряжусь. Спасибо. Но если не считать эту проклятую зелень — по-твоему, разве каюта не выглядит сносно? Удобно? По-домашнему? Жена главного канонира сказала, что ничего подобного не видела: всё, что она смогла посоветовать — так это что-то, куда вешать одежду, и подушечку для булавок.
Каюта напоминала нечто среднее между борделем и лавкой гробовщика, однако Стивен сказал только, что разделяет мнение миссис Армстронг и внёс своё предложение: если кадки с растениями расставить не в таком строгом порядке вокруг коек, то будет меньше похоже на королевские похороны.
— Вот твои тарелки, — сказал он, протягивая Джеку свёрток из зелёного сукна.
— О, спасибо, спасибо, Стивен. Ты настоящий друг. Вот это изящество, лопни мои глаза. Как они сияют! Ох, — его лицо вытянулось. — Стивен, не хочу показаться неблагодарным, но ведь я сказал «кабельной работы», помнишь? Край должен быть в виде троса кабельной работы.
— Ну да, а я разве не сказал: «Пусть по краю будет трос», и он мне ответил, этот лавочник, разрази его гром, мошенника — «Вот, сэр, прекрасный трос, такой и сам лорд виконт Нельсон бы одобрил»?
— Так и есть. Трос знатный. Но Стивен, любезный друг, неужто ты не видишь, проведя столько времени в море, что он тросовой работы, а не кабельной?
— Нет, не вижу. И совершенно не желаю выслушивать что-то ещё на эту тему. Трос не тросовой работы — чушь какая-то. Я донимаю серебряных дел мастера с утра до вечера, а нам теперь рассказывают, что тросы должны быть не тросовой работы. Нет уж. Вино налито, его надо выпить. У лягушки нет ни перьев, ни шерсти, но всё же она поёт. Тебе завтра придётся отплыть в Даунс, поедая свой скудный хлеб с побрякушек тросовой работы и поливая его слезами отчаяния; и вот что я скажу вам, сэр — хлеб этот вы будете есть без меня. Меня зовёт очень важное дело. Когда приеду в Лондон, остановлюсь в «Грейпс»: надеюсь быть там ещё до Михайлова дня. Прошу тебя, напиши мне пару строк. А теперь позволь откланяться: благослови тебя Бог.
Когда доктор Мэтьюрин расстался с аббатом Монсерра, повсюду в Каталонии царил виноград. По всей стране, через которую он быстрой рысцой скакал на запад на своём муле, у виноградников был знакомый растерзанный, разорённый вид; в деревнях улицы были пурпурно-красными от винной гущи, горячий воздух пропитался запахом брожения — ранний год, изобильный год. Повсюду дыни, десяток за realillo[125], в окрестностях Лериды сушатся фиги, на деревьях бронзовеют апельсины. Затем более явная осень в Арагоне; а во всей зелёной Стране басков дождь, проливной дождь день за днём, преследовавший его вплоть до тёмного безлюдного пляжа, где он стоял, поджидая лодку; капли дождя стекали по его промокшему плащу и исчезали в гальке под ногами.
Плеск и шорох набегающих волн, затем наконец звук осторожно двигающихся вёсел и негромкий оклик сквозь дождь:
— Авраам и семя его во веки веков.
— Уилкс и свобода, — ответил Стивен.
— Бросай якорь, Том.
Всплески, глухой удар; затем совсем рядом с ним:
— Вы здесь? Давайте ко мне на спину, сэр. О, да вы весь мокрый.
— Это из-за дождя.
Дождь заливает палубу люггера; дождь разглаживает волны по всей длине Ла-Манша; дождь стеной на улицах Лондона, водосток у Адмиралтейства переполнен.
— Как же льёт, — сказал встретивший его молодой человек в халате в цветочек и ночном колпаке. — Позвольте ваш плащ, сэр, я развешу его у камина.
— Вы очень добры, сэр, но поскольку сэр Джозеф отсутствует, я, пожалуй, сразу отправлюсь в гостиницу. Я устал с дороги.
— Я бесконечно сожалею, сэр, но Первый Лорд и сэр Джозеф, должно быть, в Виндзоре; я тотчас же пошлю курьера, если вы уверены, что адмирал Ноулз вам не подойдёт.
— Насколько я понимаю, это чисто политический вопрос. Лучше подождать до завтра, хотя, видит Бог, дело срочное.
— Я знаю, что они сегодня вечером должны отправиться обратно; и согласно данным мне указаниям сэра Джозефа, я уверен, что не ошибусь, если приглашу вас позавтракать с ним — на его официальной квартире, настолько рано, насколько сочтёте удобным.
«Грейпс» крепко спал, за закрытыми ставнями темнота, на стук долго никто не откликался, будто все вымерли от чумы. Упавшему духом Стивену представилось, что его больше никогда не накормят, а ночь придётся провести в наёмном экипаже или в бане.
— Наверное, лучше было отправиться в турецкие бани, — произнёс он устало.
— Я только ещё разок постучу, — ответил кучер. — Чёртовы упрямые сони.
Он застучал кнутом по ставням с неподдельной яростью, и наконец в истекающей каплями пустоте затеплилась жизнь и вопросила : «Кто там?»
— Тут один жельтмен хочет в дом зайти с дождя-то, — сказал кучер. — Говорит, он ни хрена не русалка.
— Ах, это вы, доктор Мэтьюрин, — воскликнула миссис Брод, открывая дверь со скрипом и вздохами. — Входите. В вашей комнате камин топится со вторника. Боже сохрани, сэр, как же вы вымокли. Давайте мне ваш плащ — да он тонну весит.
— Миссис Брод, — сказал Стивен, со вздохом освобождаясь от плаща. — Будьте так добры, принесите мне, пожалуйста, яйцо и стакан вина. Я умираю от голода.
Завёрнутый во фланелевое одеяние, принадлежавшее покойному мистеру Броду, он рассматривал свою кожу: рыхлая, бледная, влажная, безжизненная; там, где её касались рубашка или штаны, а также на животе, она имела серо-голубой оттенок, а синяя краска с чулок и табачная — с сюртука впитались так глубоко, что соскрести их перочинным ножом не удалось, даже расцарапав кожу до крови.
— Вот яйцо, сэр, — сказала миссис Брод, — а ещё добрый кусок окорока. И вот вам письма пришли.
Он сидел у камина, с жадностью поглощая пищу и удерживая письма на колене. Решительный почерк Джека, удивительно аккуратный. Почерк Софи — округлый, сбивчивый: впрочем, в хвостиках букв присутствовала решимость.
«Я непременно закапаю письмо слезами, — писала Софи. — Поскольку, хотя я стараюсь, чтобы они падали на одну сторону письменного стола, боюсь, несколько всё же попадут на бумагу — так их много». Действительно, так и вышло — поверхность бумаги была неровной и в пятнах. — «Большая их часть — слёзы чистого неразбавленного счастья, так как мы с капитаном Обри пришли к взаимопониманию — мы не вступим в брак ни с кем другим, никогда! Это не тайная помолвка, что было бы совершенно неправильно; однако это так на неё похоже — боюсь, моя совесть стала прискорбно податлива. Я уверена, что вы почувствуете разницу, даже если никто другой её не ощутит. Я так счастлива! И как же добры вы были ко мне…» — Да-да, моя дорогая, — сказал Стивен, пропуская милые и весьма многословные выражения благодарности, несколько крайне лестных замечаний в свой адрес и подробнейшее описание интересного события — когда напротив острова Уайт установился штиль субботним вечером, «таким тёплым и благоуханным, и милые матросы пели на баке и танцевали под визгливую скрипку, а мистер Дредж из морской пехоты показывал Сесилии звёзды» — они, наконец, пришли в каюте к взаимопониманию. «Да-да. Давай к сути, пожалуйста. Расскажи мне про те, другие слёзы».
Суть дела обнаружилась на обороте третьей страницы. Миссис Уильямс по их возвращении впала в страшную ярость: удивительно, как такое вообще могло прийти в голову адмиралу Хэддоку; поразительно, как её дочь могла показаться в обществе человека, о котором известно, что он в долгах — и несомненно, охотится за приданым; у неё что, нет никакого понятия о её священном долге перед матерью? перед матерью, которая всем для неё жертвовала? У неё нет никакого понятия о благочестии? Миссис Уильямс настаивала на немедленном прекращении отношений; а если у этого человека хватит наглости явиться к ним с визитом — ему тут же укажут на дверь, хотя миссис Уильямс и не считает, что он осмелится сунуть нос на сушу. Это прекрасно, что он отправился и захватил французский кораблик и попал в газеты, но первейший долг человека — думать о своих кредиторах и банковских счетах. Миссис Уильямс не вскружить голову такими историями: никто из её семьи никогда не попадал в газеты, благодарение Господу, если не считать извещений об их свадьбах в «Таймс». Какой супруг получится из человека, который будет уезжать в чужие края всякий раз, когда ему захочется, да ещё при том безрассудно набрасываться на людей? И пусть некоторые поют дифирамбы лорду Нельсону — но неужели Софи хочет разделить судьбу несчастной леди Нельсон? Она знает, что такое — любовница? Да и вообще, что им известно о капитане Обри? У него могут быть недостойные связи в каждом порту, с кучей побочных детей. Миссис Уильямс была весьма далека от благоволения.