Стивен спустился в кубрик. Он уже не раз бывал в деле, но впервые услыхал смех в месте, в котором люди расплачивались за то, что происходило наверху. Два помощника мистера Флориса и три пациента сидели на рундуках вокруг мичманского стола, на котором лежал четвертый пациент с переломом бедра — ему только что наложили лубок и перевязали; он рассказывал, как в спешке забыл в стволе прибойник, и им выстрелили прямо в борт «Клары», и мистер Дашвуд, увидев, как он там торчит, сказал с едким сарказмом: «Это вычтут из твоего жалованья, Болт, — говорит. — Чёртов ты пёс».
— Доброе утро, джентльмены, — сказал Стивен. — Поскольку мистера Флориса нет на борту, я пришёл спросить, не могу ли я быть полезен.
Помощники хирурга вскочили и сразу очень посерьёзнели, пытаясь спрятать бутылку; заверили его в том, что они ему страшно признательны, но эти люди и есть весь счёт от мясника — два ранения щепками, одно пулевое и вот бедро.
— Не считая Джона Эндрюса и Билла Оуэна, которые лишились номеров в обеденной группе[135] вследствие того, что их разорвало пополам носовой фигурой старухи «Мерседес», — заметил перелом бедра.
— Это, а стреляли они будь здоров, — сказал другой матрос. — В основном всё нам по такелажу. Представляете, сэр, мы дали семнадцать бортовых залпов за двадцать восемь минут, по часам мистера Дашвуда. Семнадцать бортовых залпов меньше чем за склянку!
«Лайвли», продолжая связывать и сплеснивать, встал в кильватерный след «Фамы» и начал серьёзную, настойчивую и сосредоточенную погоню. У них немного не хватало рук из-за призовой команды, и мистер Симмонс остался на борту «Клары», и когда Стивен прошёл в каюту, то обнаружил, что она всё ещё в состоянии боя — пушки ещё тёплые, пахнет порохом; среди щепок, под зияющей дырой, проделанной им в борту «Лайвли», катается испанское восемнадцатифунтовое ядро; в каюте голо и пусто — совсем ничего нет, кроме половины передней переборки и одинокого кресла с сидящим в нём испанским капитаном, уставившимся на головку эфеса своей шпаги.
Тот встал и сдержанно поклонился. Стивен шагнул вперёд и представился, заговорив по-французски; сказал, что капитан Обри наверняка желал бы предложить дону Игнасио немного освежиться — чем его угостить? Шоколадом, кофе, вином?
— О чёрт, начисто про него забыл, — сказал Джек, возникая в разорённой каюте. — Стивен — это капитан «Клары». Monsieur, j'ai l'honneur de introduire une amie, le Dr Maturin: Dr Maturin, l'espagnol capitaine, don Garcio[136]. Будь добр, объясни ему, что я хочу ему что-нибудь предложить — vino, chocolato, aguardiente?
Испанец с невозмутимо серьёзным видом поклонился, потом ещё раз; он весьма признателен, но в настоящий момент ему ничего не нужно. Вымученный разговор продолжался до тех пор, пока у Джека не возникла идея предложить дону Игнасио отдохнуть до обеда в каюте первого лейтенанта.
— Начисто про него забыл, — повторил он, вернувшись. — Бедняга: я знаю, каково ему. Какое-то время жить не хочется. Я оставил ему шпагу: от этого немножко легче, и он сражался, как мог. Но, Боже, это действительно так угнетает. Киллик, у нас сколько осталось баранины?
— Две ноги, сэр, и лучшая часть шейки. И неплохой кусок филе — на троих хватит, сэр.
— Тогда баранина; и, Киллик, накрой на четыре персоны — серебряные тарелки.
— На четыре, сэр? Есть, сэр: четыре персоны.
— Выпьем кофе на квартердеке: я всё думаю о бедном доне Гарсио. Кстати, Стивен, ты меня не поздравил. «Клара» нам сдалась, знаешь.
— Поздравляю, дорогой мой. От души. Надеюсь, это обошлось тебе не слишком дорого. Давай сюда поднос.
Эскадра и призы остались далеко за кормой; «Медуза» тоже отделилась от остальных, чтобы принять участие в погоне, но была далеко — корпус скрывался за горизонтом. Испанец, похоже, оставался на том же расстоянии, что и вначале, или даже чуть дальше, но команду «Лайвли» это, казалось, ничуть не заботило — все торопливо сновали по палубе с новыми тросами, блоками и кусками парусины, и лишь бросали время от времени на преследуемое судно рассеянные взгляды. Свободный дух сражения всё ещё царил на палубе; слышались громкие разговоры — особенно со стороны марсовых, занимавшихся такелажем наверху — и смех. Помощник плотника, неслышно проходивший мимо с заготовкой для рангоута на плече, без спроса обратился к Джеку:
— Теперь уж недолго, сэр.
— Они разбили нам большинство лисель-спиртов, — заметил Джек. — А мы у них ни одного даже не задели. Но погоди, увидишь, когда мы их поставим.
— Они, похоже, идут невероятно быстро, — сказал Стивен.
— Да. Ходкое судно, определённо: говорят, ему очистили днище на Гран-Канарии, и обводы у него изящные. Опа! Смотри — сбрасывают за борт пушки. Видел всплеск? Ещё одна. Скоро начнут выливать за борт воду. Помнишь, как мы сливали воду и гребли на «Софи»? Ха-ха. Ты так геройски налегал на весло, Стивен. Они-то, впрочем, грести не смогут — нет-нет, какое там. Вот, последнюю пушку с правого борта сбросили. Смотри, как она теперь пошла — восхитительный корабль — один из лучших, что у них есть.
— И всё же ты уверен, что захватишь его? «Медуза» сильно отстаёт.
— Не хочу загадывать, Стивен, но я поставлю дюжину бутылок любого кларета — сам выбери какого — против кувшина эля, что мы поравняемся с ней до обеда. Можешь не верить, но их единственный шанс сбежать — это появление линейного корабля, или если у нас упадёт мачта. Хотя они тоже могут нас потрепать, если у них остались ретирадные орудия.
— Ты даже не постучишь по дереву при этих словах? Я принимаю пари, учти.
Джек украдкой взглянул на него. Похоже, настроение драгоценного Стивена немного поднималось: должно быть, взрыв сильно его потряс.
— Нет, — сказал он. — В этот раз я должен бросить вызов судьбе: да я уже это сделал, когда велел Киллику накрыть на четверых. Четвёртый прибор — для капитана «Фамы». Я его приглашу. Но впрочем, шпагу ему не верну: это был бесчестный поступок — спустить флаг и броситься бежать.
— Всё готово, сэр, — доложил Дашвуд.
— Превосходно, превосходно! Как быстро всё сделали. Ставьте их, мистер Дашвуд, будьте любезны.
По бокам брамселей, марселей и нижних парусов «Лайвли» появились лисели, значительно увеличив его парусность; скорость благодаря им возросла настолько, что сердца экипажа «Фамы» упали.
— Вот и вода пошла, — сказал штурман, наведя подзорную трубу на шпигаты испанца.
— Думаю, вы можете поставить ватер-зейли, — сказал Джек. — А крюйсель взять на гитовы.
«Лайвли» подался вперёд, взметая форштевнем воду, которая, пенясь, бежала вдоль бортов и вливалась в кильватерный след. Стало хорошо видно, на какой ход способен этот корабль; теперь он забирал ветер у «Фамы», и разрыв сокращался. Все до единого паруса отлично тянули, и команда, теперь уже безмолвная, ни на мгновение не сводила с них глаз. Плавно, ровно, споро — лучшее, на что способен парусник.
«Фама» уже почти всё скинула за борт, теперь они тоже решили попытать счастья с бизанью, повернув гик подальше за борт. Джек и все офицеры, что стояли на квартердеке, одновременно покачали головами: не поможет — косой парус не будет работать как следует при ветре прямо в корму. «Фама» стала рыскать — и они одновременно кивнули. Отклонение от курса стоило ей двух сотен ярдов — кильватерный след уже не представлял собой прямую линию.
— Мистер Дашвуд, — сказал Джек. — Пусть главный канонир попробует погонную пушку. Я бы хотел выиграть пари. — Он посмотрел на часы. — Без четверти час.
Носовая пушка правого борта выпалила — выстрел после грохота боя прозвучал как-то слабенько — за кормой «Фамы» взметнулся фонтан, белое на синем. Ядро от следующего, тщательно подготовленного выстрела, пролетело ярдах в тридцати от борта. Ещё одно ядро, по-видимому, прошло низко над палубой, поскольку «Фама» опять рыскнула, и «Лайвли» теперь подходил всё ближе и ближе.
Подходило время для следующего выстрела: слух у всех был уже готов к его грому. Но пока они так ждали, на носу раздалось раскатистое «Ура!» — и тут же перекинулось на корму: лейтенант бегом протолкался через толпу людей, которые пожимали друг другу руки и хлопали по спине своих товарищей. Он снял шляпу и доложил:
— Она спустила флаг, сэр.
— Прекрасно, мистер Дашвуд. Будьте любезны принять судно и немедленно пошлите сюда его капитана. Я жду его на обед.
«Лайвли» прошёл вперёд, повернул на ветер, сложил крылья, словно птица, и лёг в дрейф перед носом «Фамы». Шлюпка плюхнулась на воду, ушла к испанцу и вернулась. На борт поднялся испанский капитан, приветствовал Джека и с поклоном вручил ему свою шпагу; Джек передал её Бондену, который стоял у него за спиной, и спросил:
— Вы говорите по-английски, сэр?
— Немного, сэр, — сказал испанец.
— Тогда я очень буду рад, если вы составите мне компанию за обедом, сэр. Он ждёт нас в каюте.
Они уселись за изящный стол в прибранной каюте. Испанцы держались превосходно и ели с аппетитом: последние десять дней они сидели на сухарях и горохе; и по мере перемен блюд их необычайно строгое достоинство преобразовалось во что-то куда более человеческое. Бутылки сменялись, напряжение всё слабело и слабело — разговор свободно лился на испанском, английском и на чём-то вроде французского. Порой они даже смеялись и перебивали друг друга, а когда наконец превосходный пудинг уступил место засахаренным фруктам, орехам и портвейну, Джек отправил графин по кругу, попросив наливать до краев; и, подняв свой бокал, сказал:
— Джентльмены, у меня тост. Предлагаю вам выпить со мной за Софию.
— За Софию, — воскликнули испанские капитаны, поднимая бокалы.
— За Софи, — сказал Стивен. — Да благословит её Господь.