Насытившись довольно долгой критикой казахстанского руководства со стороны Запада и упреков в коррупции, в декабре 2005 года Назарбаев открывает 1000-километровый трубопровод «Атасу-Ала-шанькоу», построенный для перекачки сырой нефти в Китай, который довольно остро нуждался в энергоресурсах Казахстана и Средней Азии в целом. В сообщении Ху Цзиньтао, который симпатизировал казахскому лидеру (судя по книге Токаева), Назарбаев назвал этот трубопровод свидетельством прочного двустороннего «стратегического партнерства» между Китаем и Казахстаном. В то же самое время Елбасы обращается к Путину с просьбой рассмотреть работу с Казахстаном в энергетической сфере в качестве одного из приоритетов, при этом он не скрывал и определенных сложностей в отношениях между двумя странами.
В первой «пятилетке» 2000-тысячных государственные инвестиции в экономику нейтрализовали если не все, то многие, в том числе политические, несовершенства страны. Только в сельское хозяйство, 80 % которого занимает производство зерна, в 2003–2005 гг. было вложено более 150 млрд тенге, а вместе с 15 мрлд тенге ежегодно на сельское образование и медицину, эти инвестиции должны были вывести агрономический сектор на современный уровень. И к 2015 году, следуя «10 принципам», правительство ставило задачу увеличить объем ВВП в 3,5 раза. В рамках все той же программы Назарбаев придумал рационализировать научный ресурс, доставшийся ему от советского прошлого – создать в стране сеть технопарков, научных центров, каждый со своей спецификой: в городке Алатау под Алматы – центр информационных технологий, в Степногорске – центр биотехнологий, в Курчатове – центр ядерных технологий.
Просвещенные технократы
Пока цены на нефть держались высокими, а инвестиции в экономику оставались таковыми, что они увеличивали рост доходов основной части населения, пока в Казахстане формировался свой средний класс, политические распри внутри элит, а тем более внутри правящего жуза мало беспокоили людей, далеких от политики. Как и во Франции Наполеона III, чья власть во многом покоилась на экономических достижениях и умелой социальной политике, начав трещать по швам при снижении темпов внешней торговли, снижении уровня жизни, массовых увольнений и роста инфляции (при подобных параметрах удержать свой status quo может только поистине людоедская власть, как в Северной Корее или Туркменистане), в Казахстане позднего Назарбаева экономический рост у подавляющей части населения ушел в ноль, что быстро отразилось на политическом климате.
За тридцать лет правления этого человека он стал даже не символическим, а мифологическим фокусом власти. Он воспитал за эти годы своеобразную культуру просвещенной технократии, с условно вечным отцом-правителем и ограниченным количеством высших технократов, из его жуза или же людей не связанных с ним родственными узами, но при этом целиком ему лояльных.
Слабая сторона такой системы заключается в том, что при любых сбоях в экономике, что, разумеется, рано или поздно обязательно случается и часто не зависит от воли правителя, вся ответственность ложится только на него. В одночасье из гаранта всеобщего добра и благоденствия он превращается в большое зло, из «локомотива» нации в ее «тормоз», «отец» превращается в деда, которого гонят прочь. Шал кет! – это выражение не только политической усталости от конкретного правителя или порой наступающего недовольства отцом, но и разочарование в мифе. Мифе, который вошел в противоречие с технократическим Просвещением.
Парадоксально или нет, за годы своего правления Назарбаев сконструировал общество, которое в какой-то момент начало опережать в своем развитии само государство. Опять же, подобно правителю Второй империи, Назарбаев мог бы определить суть своего правления как «примирение прав народа и авторитета монарха для удержание демократии в разумных рамках [и то, что] я должен стать монархом, чтобы принести стране цивилизацию»[119].
Однако даже с определенным опережением казахстанское общество, в силу известных традиций и жузовой структуры, видимо, не готово сегодня к республиканскому (или либеральному) повороту, подготовка к которому в той же Франции длилась как минимум целое десятилетие – в первую очередь усилиями таких авторов, как Адольф Тьер, Эмиль Оливье, Леон Гамбетта и Эдуард Пеллетана – и произошедшего в результате Сентябрьской революции 1870 года, которая свергла Вторую империю и установила Третью республику.
Рыночная экономика Казахстана, отличающаяся от китайской модели своим практически тотальным ресурсным характером, схожа с китайской тем, что государство, класс высших технократов, контролирует рынок. Иными словами, рыночная свобода altiore ограничена интересами небольших групп людей, чья задача обеспечить стабильность действующей власти. Экономика – это птица, любили повторять китайские экономисты-реформаторы времен Дэн Сяопина, а государство – клетка, пусть и просторная, но все же необходимая; выпусти птицу из клетки, и она тут же потеряется в безбрежных краях неба.
Как бы то ни было, в среде сегодняшних казахстанских элит нет людей, которые могли бы возглавить долгосрочную либеральную оппозицию, деятельность которой могла бы привести к перестройке государства по модели западных стран XIX века. Сомнительный оппозиционер, как Мухтар Аблязов, ставший в 2005-ом председателем совета директоров АО «Банк ТуранАлем», не может создать интеллектуальную альтернативу власти, будучи до определенного момента сам ее частью и вошедший с ней в противоречие отнюдь не по идеологическим причинам.
Справедливый вопрос: насколько такая перестройка нужна самому казахстанскому обществу, в смысле res publica? Если во Франции Оливье мог заявить, что свобода – «основа современного цивилизационного, христианского, гуманистического общества»[120], то Назарбаев, словно цитируя своего уже далекого по времени французского коллегу, предложил прагматическую идею «управляемой демократии», иными словами, свободы под контролем нового (технократического) Просветителя, необходимого в эпоху «транзита». Как и Луи Бонапарт, Елбасы мог бы с определенной долей справедливости сказать: моя миссия не принести свободу, а подготовить ее (получилось ли у него это – другой вопрос).
В отличие от французских теоретиков, Назарбаев, евразиец per se, понимает цивилизацию не как конструкцию, собранную из христианских ценностей и сомнительных идеалов Просвещения эпохи культурных аферистов, вроде Вольтера, а скорее как сеть, покрывающую исторически конформные народы, прежде всего – Казахстан, Китай, Россию. Впервые казахстанский лидер выступил с этой идеей перед иностранной публикой в 1994 году во время своего приезда в Лондон. Выступая в Королевском институте международных отношений, Назарбаев отметил, что развитие постсоветского пространства идет по двум направлениям: становление наций-государств и их неминуемая интеграция. Тогда же Елбасы и предложил создать эффективно работающий евразийский союз из (того же) «ядра стран», что должно было обеспечить стабильность и безопасности в регионе[121].
Анализируя январские события в Казахстане, важно понимать: цивилизация по Назарбаеву – это не гуманистический проект, каким он виделся европейским теоретикам, таким, как Тьер или Оливье, которого многие ошибочно считают либералом, хотя идеальным государственным строем он считал конституционную монархию английского образца, обеспечивающую свободы без революций. Для первого президента Казахстана, цивилизация – это сеть технократических государств, членов сети, «просвещенных» настолько, насколько им необходимо для поддержания прочных экономических связей.
Если позволить себе еще одну историческую параллель, то идеология Назарбаева, его мечты о едином евразийском пространстве – это upgrade идеи Асана Кайты, казахского поэта и влиятельного сановника XV века, служившего при дворе хана Золотой Орды У луг-Мухаммед а, пока тот не был изгнан. Асан Кайгы (Печальный) обладал широкой эрудицией и имел свое четкое политическое видение того, как должно выглядеть Казахское ханство – как объединение всех тюркских народов и всех тех, кто служит его интересам. Считается, что в недошедшем до нас произведении-утопии (утопии сочинялись не только на Западе) «Жер уюк» («Земля обетованная») Асан нарисовал картину благоденствия евразийского, или пантюркского государства, с центром в Казахстане.
Көтермеші
Если цивилизация именно такова, и в ее основе лежит умеренное технократическое просвещение и государственный прагматизм, то январский бунт 2022 года был восстанием просвещенной части населения, технократов низового уровня (по крайне мере, в начале), против политического абсолютизма, воплощенного в фигуре Елбасы.
Вышедшие к протестующим аким Жанаозена Максат Ибагаров и Нурлан Ногаев пытались успокоить людей обещанием снизить цены на сжиженный газ, но людям нужен был не только газ, но и решение системного кризиса: если правительство декларирует строительство технократического государства, то тогда и сама власть должна отвечать этой цели. Другими словами, de facto политический абсолютизм в какой-то момент вошел в противоречие с целями и практикой государственного менеджмента. Именно это ощущение долго накапливалось у большинства «низовых» технократов и, не находя выхода – плюс отсутствие парламента, который бы мог сдерживать злоупотребление властью монарха, что необходимо, если последний не хочет революции – вырвалось наружу при первой же возможности, мгновенно приняв политическую форму.
Назарбаев этого очевидно не ожидал, потому что, как и большинство монархов Европы эпохи индустриальной революции – и здесь он разнится с Наполеоном III – полагал, что технократического Просвещения вполне достаточно, и оно не несет никакой опасности для стабильности абсолютистской власти. Жесткость, если не сказать жестокость, с которой Токаев подавлял январское восстание, объясняется нежеланием казахстанских властей расстаться с абсолютистской моделью власти в стране и удерживать своеобразную амбивалентность в государстве: практически неограниченную власть суверена при достаточно развитом технократическом обществе.