[276]. В начале февраля мы с мамой встретились у тети Маруси[277]; мама, пришедшая, кажется, из университета, сказала, что говорят, будто Андропов в реанимации. Дня через два примерно, в полдень мы заметили, что по радио вместо обычных программ передают одну классическую музыку и поняли, что слух подтвердился. Затем (ближе к вечеру) последовало официальное сообщение, повсюду вывесили траурные флаги, и был повторен, причем в деталях, «чин погребения вождя», уже известный нам по похоронам Брежнева. Начался год правления К.У.Черненко, который сначала выступал с речами, потом исчез, появился во время выборов, поддерживаемый с обеих сторон санитарами, и вскоре умер. Иностранное радио назвало его «веселым полутрупом», а Горбачёв, выступая на каком-то собрании, недели за две до его смерти, сказал про своего предшественника, что тот является «подлинной душой Политбюро». По этому поводу отец, не дожидаясь встречи со мною, прямо по телефону, заметил: «еле-еле душа в теле».
Ритуал похорон был всё тот же, но в скомканном виде. Через месяц состоялся апрельский пленум ЦК, на котором, как теперь говорят, был определен новый курс, но тогда это было как-то незаметно. Я задумался об этом только через год, когда после публикаций в «Литературной России» и в «Огоньке» в апреле 1986 г. были напечатаны стихи Н.С.Гумилёва. Сначала, правда, мы думали, что это лишь дань юбилею (100-летию со дня рождения), но потом стало ясно, что Гумилёв, действительно, разрешен. Тем не менее, лекцию о его творчестве, которую я читал у нас в институте 21.XI.86 г., партком пытался было запретить, однако через три месяца тот же Спромолот, который испугался моей лекции, назвал ее на заседании ректората образцовой.
После этого события, которое опять-таки было понято сначала так, что Раиса Горбачёва любит Гумилёва и поэтому потребовала его напечатать, стали печататься В.Ходасевич, В.Набоков, Платонов, Замятин и др. Были напечатаны «Собачье сердце» и «Багровый остров» Булгакова. Началась либерализация, но даже теперь, в апреле 1988 г., какова будет ее судьба, пока неясно. Среди моих знакомых больше пессимистов: как кончилась «оттепель» после XX съезда, так кончится и нынешняя, – говорят они. Но я все-таки надеюсь на лучшее, несмотря на то, что темные силы еще очень сильны.
16/IV. Вчера вечером был на утрени (это последняя пасхальная утреня в нынешнем году!) в ц. Всех Скорбящих на Калитниковском кладбище, потом – у отца на могиле.
Интересно было бы проследить, как изменилось отношение газет к 1000-летию крещения Руси, которое будет отмечаться летом сего года. Во времена Андропова и Черненко там можно было найти только бранные слова в адрес 1000-летия и призывы усилить в связи с этим атеистическую пропаганду, бдительность etc. Затем пресса перестала интересоваться этим событием, хотя кто-то из «атеистов» и тявкнул на Д.С.Лихачёва, призвавшего общественность страны отметить эту дату как 1000-летие русской культуры и письменности. Появилось несколько статей о том, что на Руси и до крещения была культура, более того, крещение нанесло удар по древнерусской языческой культуре, которая будто бы имела и письменность, и эпос и что-то еще, но всё это погибло в результате христианизации. Все эти публикации были крайне примитивны.
С лета минувшего года настал, если можно так выразиться, третий этап в отношении властей к тысячелетию. Стали печататься интервью с архиереями, статьи о том, как восстанавливается Даниловский монастырь; Церкви были отданы Оптина пустынь и Толга; наконец теперь, в апреле, дня за два до Пасхи в «Известиях» было опубликовано большое интервью с Патриархом, снабженное его портретом в клобуке и с панагией.
<…>
19/IV. Вчера исполнился год со дня смерти отца. В церкви: мама, тетя Марина, Наташа, Т.В.Голубцова и я. Спасибо певчим, Ник. Мышкину с его хором и братии, мальчикам-алтарникам, которые относятся к нам как к родным. На кладбище у могилы собрались Ир. Павл. [Кочемарова], Ек. Зампелова, А.В.Елинер, Ветровы, Д.Н.Морозов, А.Я.Иванов, Гуревич, Лернер и Нат. Ник. Луцкая, которая вообще удивительно много помогла нам. Дома было в течение дня 30 человек (Ямпольский, Шиуков, Штода и др.). Штода высказал свои мысли о пользе изучения древних языков в классической гимназии. Здраво. Отмечу, что даже странно слышать такие речи из уст деревенского мужика, которым он всё же остался, несмотря на погоны генерал-лейтенанта. В целом, очень тяжелый день во всех отношениях. Сегодня – Радоница, еду к обедне в Калитники.
Были с мамой у поздней обедни и на панихиде. Цветы, которые вчера принесли те, кто был не на кладбище, а у нас дома, мама передала в алтарь. Потом выпили кофе в кафэ универсама «Таганский». Народу было как в храме, так и на кладбище – много, но не так, как на Пасху. Радоницу сейчас знают главным образом старые люди, а потом у большинства это – рабочий день.
Вчера В.М.Лернер принес несколько фотографий школьного времени. На двух или трех отец есть, но там, где снят Союз воинствующих безбожников, его нет.
20/IV. Разговаривал по телефону с Е. Серг. Голубцовой. Она предлагает мне на три года идти к ним в докторантуру. Не знаю, во-первых, отпустят ли меня из института, а, во-вторых, боюсь, что «свобода» приведет к тому, что я буду слишком много заниматься домашними делами и т. п., а работу всякий раз откладывать на завтра. В 1600 читал (во второй раз после перерыва) лекцию в Консерватории, вечером – на анг/веч. Со второй группой больше говорил, чем читал «Пигмалиона»[278].
21/IV. Утром в Кузьминках занимался с О. Ник. Маминой, аспиранткой из Свердловска, которая написала работу о Сидонии Апполинарии. Потом – в институте продолжил чтение «Икара», начал Tu ne quaesieris[279], но этой группе, как я уже писал, плохо даются стихи. Вечером немного погулял с Петей и Наташей по роще в Ясеневе и очень рано лег спать, устал. Усталость чисто физическая и сплин (депрессия, как говорит Любовь Юрьевна) составляют сейчас мое «я». Это ужасно, т. к. ни энергичности, т. е. желания что-то делать, ни сил (возможности делать это) нет.
«Вот, живу и ничего не делаю»[280], – как говорит Гумилёв. Т. е. делаю только самое необходимое – занимаюсь со студентами.
Последние дни дают знать о себе и головные боли, которых я давно не испытывал.
22/IV-88. В ноябре 87 года сняли Ельцина, причем в газете опубликовали выступления всех, кто его ругал (а были это исключительно люди брежневской генерации), а того выступления на пленуме ЦК, за которое его сняли, так и не напечатали. По рукам стал ходить текст, но, как говорят, апокрифический. Главным противником Ельцина был Лигачёв, который считается защитником командного стиля в руководстве. На этом, как решили многие, Перестройка закончилась. Затем, в феврале-марте в самых разных газетах (а до этого – в большинстве журналов) стали появляться резко направленные против Сталина публикации, были напечатаны две или три большие статьи о Берии, вышел фильм «Холодное лето 53 года».
В ответ на всё это 13.III в «Советской России» в форме письма в редакцию была напечатана на всю страницу статья, подписанная именем какой-то Нины Андреевой; она содержала апологию Сталина и громила всех тех, кто говорит о Сталине правду, ибо этим он оплевывает историю своей родины. Статья, как говорят, до напечатания прошла через секретариат Е.К.Лигачёва и была им рекомендована к печати, а затем представлена редакторам периферийных газет со словами: «Вот как надо писать!» Прошло недели две, «Правда» ответила Н.Андреевой в академическом стиле, другие газеты, особенно Г.Попов и А.Гельман в «Советской культуре», – очень резко, но чрезвычайно серьезно и, как говорят, Лигачёв получил выговор; сейчас он не появляется в газетах и по TV.
Относительно этой истории рассказывают и следующее: статья Н.Андреевой и последовавшее за ней выступление Лигачёва перед редакторами имели место, пока М.С.[Горбачёв] был в Югославии; когда же он вернулся, то Политбюро осудило Лигачёва, но в отсутствие последнего: он в это время был в Вологде и знакомился с народными промыслами.
Лигачёв – типичный работник аппарата, главный метод работы которого – окрик. Рассказывают, что в школе он был двоечником, а в 60-е годы зарекомендовал себя как поклонник Сталина. Свою миссию он понимает примерно так: ни слова правды не должно просачиваться в печать, все решения должны приниматься наверху и в глубокой тайне, затем «спускаться» по инстанциям и т. д. Гумилёв, Платонов, Набоков и Пастернак – народу не нужны; тот, кто печатает их, – враг. Главная же его задача заключается в том, чтобы сохранить бюрократический аппарат и административно-командные методы управления. Он гораздо грамотнее Суслова, и м. б. почти грамотен, но не выглядит, как жрец. Суслов же был «верховным жрецом» той системы, в которой он варился.
25/IV. Вчера у нас был А.Ю.Бодэ, чьи посещения всегда очень утомительны. Наташа наказала Петю за плохое поведение и спрятала всё Lego и марки, в том числе тот альбом, который я подарил ему накануне.
Надо написать две статьи: первую – о значении классического образования для современной высшей школы, вторую (о которой я уже давно заявил) – о языке философской поэзии[281]. Кроме того, в мае надо прочитать лекцию «Античная поэзия и человек XX века» и совместно с Фондом культуры и ГМИИ провести круглый стол «Наука об эстетическом воспитании школьника»… Вот какие научные и общественные занятия я должен завершить до конца года.
26/IV. Сегодня l’esprit poйtique[282] овладел мною, и я в письме к Ginette[283] подробно описал холод, дождь и снег, в последние дни так испортившие le temps d’avril