Мы редко виделись. Учились на разных факультетах: я на филологическом, он на историческом. Потом какое-то время вместе работали. Он работал в ИнЯзе им. Мориса Тореза, а я там на почасовке была. У Елены Сергеевны Голубцовой он защищался и был с ней в хорошем контакте. А я работала в секторе Владимира Терентьевича Пашуто, который был основателем издания «Свод древнейших источников по древнейшей истории народов Восточной Европы» – текст, перевод и комментарий источников. И Егор с нами сотрудничал тоже достаточно активно, потому что ему это было интересно.
Действительно, его научные интересы, к сожалению, – малый том. Но этот малый золотник стоит огромных источниковедческих томов. И я думаю, что к его диссертации по Павсанию будут обращаться еще долго. Потому что не появилось, к сожалению, никаких интересных трудов после труда Егора Чистякова. И не слышала я, чтобы кто-нибудь Павсанием в научном плане занимался.
3 февраля 2016 г.
Антонина Грек
Я филолог, которого заинтересовали прежде всего тексты – публицистика отца Георгия. И поэтому я пришла в храм Космы и Дамиана, чтобы посмотреть на автора этой публицистики. Новые тексты открывают перспективу текстов старых. Перед нами корпус текстов, которые нечто добавляют к сказанному отцом Георгием. И с этим текстом мы как читатели вступаем в диалог, не только вспоминая то, что мы уже знаем или припоминаем, но и размышляя над теми вопросами, над которыми мы еще не задумывались. Замечательно, что эти тексты – и это феномен отца Георгия как говорящего человека и как пишущего – написаны удивительно просто, замечательно легко, но они очень насыщенны содержательно, концептуально и они очень не идеологичны. В таком сочетании тексты русской культуры, и в особенности конца XX – начала XXI века, встречаются чрезвычайно редко. К этому можно добавить, что в самых серьезных текстах (в таком, например, как «Над строками Нового Завета») присутствует ритмика, мелодическое начало. Инна Алексеевна Барсова, профессор Московской консерватории, наверно, подтвердила бы сказанное мною.
В этом первом томе[439] есть уже всем знакомая публикация «Молитвенная поэзия». Помню, замечательный русист и известный исследователь языка русской поэзии Ирина Ильинична Ковтунова, когда познакомилась уже со вторым изданием этой книжечки, написанной по циклу бесед, выразилась так: «Это не только о поэзии, но это вся поэзия». В стиле, в языке, в структуре текстов отца Георгия есть та притягательность, которая есть у русской литературы, классической, главным образом. Но, может быть, и новой, однако не эпохи постмодернизма. Хотя время и исторический контекст в этих беседах и в этих лекциях, которые переведены в письменный текст, очень чувствуются. Эти тексты показывают нам степень нашего взросления за эти годы – или упущений: «а вот, мы могли быть немножко другими», «вот как получилось», «а вот куда нужно направлять взор или стопы». Я как человек, не очень хорошо знакомый с латинской традицией, ближе с ней познакомилась благодаря отцу Георгию. А поскольку я писала большую работу о языке Вячеслава Иванова, поэта-символиста, то вы понимаете, что и лекции, и книги отца Георгия были для меня путеводителем для чтения, для понимания каких-то вещей в западной культуре, гимнографии и в поэтике текстов другого типа.
В продолжение разговора об адресате этих книг. Я вчера и сегодня поговорила с двумя Татьянами. Адресат, конечно, не только профессиональные историки. Это и филологи, гуманитарии. Вот я говорила с медиком. Эта Татьяна, прихожанка храма Космы и Дамиана, прочитала всё, что можно прочитать у отца Георгия. Просто высшее образование, человек очень любит читать, очень ценит отца Георгия как проповедника, как пастыря. И она сказала: «Такая простота о таком сложном, и такая притягательность в этих текстах, и такое уважение к человеку». Я говорю: «Поясните, Таня, что это значит». – «Ну, вот читатель не унижен. Он как бы вырастает». Это свойство, при всей сложности текста, было как у лектора и у Михаила Леоновича Гаспарова, и у Сергея Сергеевича Аверинцева: не унижать адресата, не показывать свое превосходство, а как бы поднимать его до своего уровня. А отец Георгий еще и призывал: быть выше своих слабостей, не смиряться со своими немощами. А другая Татьяна – из Киева, филолог, не церковный человек. Я ей дарила книги отца Георгия. Она прочитала многое, прочитала с благодарностью и проникновением в то, чту такое христианство, православная традиция, западная Церковь, гимнография и т. д.
Отец Георгий в каком-то смысле был духовным центром определенной части научной элиты в 1990-е годы и в начале 2000-х. Я могу назвать из ушедших Михаила Леоновича Гаспарова (в последние годы), Ирину Ильиничну Ковтунову (очень сильное влияние оказали на нее книги отца Георгия) и из ныне здравствующих – Инну Алексеевну Барсову. Но таких людей, несомненно, больше. Влияние на них отца Георгия, и даже не влияние, а какая-то связь, дружба и взаимодействие были значительными, важными и для науки, и для духовной жизни этих людей.
3 февраля 2016 г.
Елена Григорьева
Когда первый раз услышала его по радио, думала: старик, старец из Оптиной – добрый, мудрый, проживший жизнь и ходящий близко к Богу, оттого слова его прожигали насквозь. Потом поразилась его знаниям – от Гомера до Жадовской, его любви к маленьким городам и простым людям. Потом зажег сердце так, что пошла поглядеть на него в храм – и увидела молодого, горящего, как факел, с поднятой вверх рукой. Он говорил тогда о Православной Церкви за рубежом. От него я впервые услышала имена Мейендорфа, Сурожского, Клемана. Он был так не похож на рядового служителя Церкви, что понимала: присутствую при каком-то чуде. А как он был непримирим в политике! Зюганова называл не иначе, как «дядюшка Зю» и забавно подхихикивал. Его мнения всегда были отличны от общепринятых, и он не боялся их высказывать. Он вообще ничего не боялся. Однажды я пришла в храм после болезни, слабая, со страхом, что упаду. И первое, что услышала в дверях храма – не слово, но крик отца Георгия: «Не бойтесь! Ничего не бойтесь!» Как будто он обращался ко мне, зная мою беду. Я стала ходить на его лекции в храме, позвала подруг. Записывала всё, что говорил, удивлялась этому христианству и чувствовала: вот оно, нашла!
Отца Георгия раздирали, почти буквально: каждый хотел прикоснуться к нему, задать вопрос, пообщаться. Его всё время куда-то звали, он всегда спешил. В нем была нужда. Но так раздирать! Даже сейчас, когда вспоминаю эти моменты, сердце рвется на части. И ведь он не мог отказать! На всё откликался! Да, честно говоря, и я его не щадила. То подсовывала ему свой текст про Феофана Грека и ждала оценки, и он на ходу, в притворе храма, делал короткие замечания. То дарила ему стихи – с надеждой, что посмотрит и откликнется. И он откликался! Тоже на ходу, в храме, коротко шепнул: «Спасибо за стихи!» Какая счастливая я шла из храма!
А незабываемый вечер, когда мы встретились в «Иностранке», в зале религиозной литературы: я напросилась взять интервью о святом Луке Войно-Ясенецком для документального фильма о нем. Как отец Георгий загорелся! Размахивал руками, говорил много и громко! И так хотел помочь мне: давал какие-то адреса, телефоны… Потом вспомнил, как его везли на операцию в 4-й градской больнице, и он думал: хоть бы одна икона! И вдруг увидел в коридоре, в ряду портретов основателей марксизма-ленинизма – портрет святого Луки с книгой в руках. «Это было счастье! Это был святой, которому я мог помолиться!»
В ходе нашей беседы родились вопросы для сценария, который так и не был воплощен в жизнь: как раз в тот момент начались гонения на католиков, а именно они и были заказчиками фильма.
Но главное, что хочется вспомнить: как отец Георгий понимал и принимал меня. Помню, как-то я сказала ему, что пишу про Мельхи-седека, читаю гностиков, что многие меня не понимают, говорят: «Зачем тебе это? Достаточно одного Евангелия, а ты лезешь в какие-то дебри». А он ответил: «А я на вашей стороне!» И добавил, что гностиками были: и Максим Исповедник (которого я вскоре узнала и очень полюбила), и Климент Александрийский. Потом подруга рассказала, что отец Георгий участвовал в конференции «Гнозис и современный мир» в Овальном зале «Иностранки». В другой раз на исповеди я сказала, что на природе сильнее ощущаю Бога, чем в храме: не страшно ли это? может, я как-то неправильно верю? И он ответил: «Вы знаете, и я также!» И вновь я ушла окрыленная! Значит, Господь принимает меня такой, какая я есть!
Я всегда шла к нему со своими сомнениями и всегда уходила успокоенная. Конечно, это был редкий человек, уникальная личность. Последнее время он почти ничего не говорил на исповеди, просто брал за плечи и сильно тряс: «Мудрости! Мудрости!» И конечно, я была в него влюблена. Я и сейчас люблю вас, отец Георгий, и только жалею, что так мало для вас сделала, и вообще для ближних. А ведь вы именно к этому и призывали: служить ближнему, творить «малые дела».
Во время болезни отца Георгия я начала писать статью о Воскресении Иисуса. Пока работала над статьей, умер отец Георгий, потом мама. И тема Воскресения зазвучала совсем по-иному, и совершенно по-новому я восприняла слова отца Георгия: «Но Иисус не бесплотный ангел, Он воскрес во всей полноте Своего бытия, поэтому Он может и есть и пить. Всем Своим поведением Христос говорит нам, что, воскреснув, Он не просто ожил, но во всей полноте присутствует в жизни Церкви, среди нас».
Да, я чувствую, что отец Георгий во всей полноте присутствует в нашей жизни, в жизни Церкви – может быть, даже и полнее, так как ничем земным, суетным, преходящим не связан отныне.
20 июня 2021 г.
Иеромонах Димитрий (Першин)
Я здесь в необычном для себя качестве, потому что вся история наших отношений с отцом Георгием – это история дискуссий. При этом наши дискуссии не вызывали ни обид, ни недоразумений: это был разговор.