Произошло это так. Мы с отцом любили летом ездить на велосипедах по отдыховским окрестностям, и он показывал мне свои любимые места – в том числе, окрестные церкви. А летом 1994 года – тогда отец уже стал священником – мы несколько раз ездили в эти церкви на литургию и отец сослужил. Побывали тогда в Лужках, в Быкове, в Малахове…
Осенью, вернувшись в Москву, я решил почитать что-нибудь об истории тех приходов, где мы с отцом побывали, и стал смотреть книги, которые были дома. Заглянул в двухтомник «Памятники архитектуры Московской области», нашел там статьи, посвященные некоторым из наших церквей. Там, кроме всего прочего, были ссылки на дополнительную литературу, в том числе – на знаменитую работу братьев Холмогоровых «Исторические материалы о церквях и селах XVI–XVIII веков», опубликованную в конце XIX века. Это выписки из архивных документов Патриаршего дворцового и Патриаршего казенного приказов по Московскому уезду (во времена Холмогоровых эти рукописи хранились в Московском архиве Министерства юстиции, а ныне они находятся в Российском государственном архиве древних актов). Впрочем, в то время я ровным счетом ничего не знал об этих архивах – для начала нужно было найти книгу Холмогоровых. Оказалось, что для этого нужно идти в Историческую библиотеку.
Мне помнится холодный ноябрьский день, когда я впервые взял в руки том Холмогоровых, посвященный Вохонской десятине Московского уезда. Увиденное и прочитанное меня поразило: оказалось, что там есть сведения обо всех окрестных церквях и можно узнать о событиях, происходивших в них в XVII и XVIII веках. Тогда я понял, что история – это не только глобальные события, о которых можно прочитать в любом учебнике, что исторические места – это не только Кремль, Красная площадь и их ближайшие окрестности; я осознал, что история есть у любой церкви и у любого села. Это было поистине удивительное открытие.
Вечером того дня я пошел на вечернюю службу в Космодамианский храм. Служил отец – и я, помнится, думал о том, сколько интересных исторических фактов об этой церкви скрывается в архивных документах. А уже вечером, когда мы с отцом встретились дома, я с гордостью показал ему выписки, сделанные в Историчке (разумеется, я успел выписать гораздо меньше, чем хотелось бы). Отец с интересом посмотрел их и сказал, что в свое время тоже читал Холмогоровых и радовался, находя там знакомые церкви. В тот вечер я понял, что отец всецело поддерживает мой интерес – и, пожалуй, именно тогда
пришло решение стать историком.
В самом начале моих исторических исследований произошел занятный случай. Заинтересовавшись бронницкими древностями, я решил поехать в Раменский музей – и рассказал там о наших с отцом велосипедных поездках. На это мне сказали, что несколько лет назад к ним уже приходил человек, интересовавшийся историей этих мест и, как и мы, много ездивший по окрестностям на велосипеде. Но увы – никто не запомнил, как его зовут. Вернувшись из Раменского, я рассказал об этом отцу и сказал, что было бы интересно пообщаться с этим загадочным любителем истории. Но как его найти? «Нет ничего проще, – с улыбкой сказал отец, – это я».
Г.П.Чистяков с сыном Петром.
Москва, 1984 год
Из известных нам церквей Бронницкого уезда отец больше всего любил Дмитровскую церковь села Малахова. В этом селе, затерявшемся в бескрайних лугах москворецкой поймы, отец впервые оказался еще в детстве, когда ему было лет семь или восемь. Впоследствии он рассказал об этой поездке в одной из своих мемуарных заметок[515].
Однажды на дачу в Отдых приехали на машине наши родные – и решили прокатиться. Поехали в сторону Раменского; места эти были всем незнакомы – ведь подробные карты в то время достать было невозможно. Ехали через заливные луга у Москвы-реки, увидели вдали церковь и подъехали к ней, остановились. Отец заметил, что возле церкви на скамейке сидит старый священник в подряснике, в шляпе, с книгой в руках – и подбежал к нему, спросил благословения. Это был тогдашний малаховский настоятель – отец Петр Кабалин. Встреча с этим седобородым старцем произвела на отца очень большое впечатление. А потом, уже в студенческие годы отец многократно возвращался в Малахово. Приезжал на службу, разговаривал со старушками-прихожанками, слушал рассказы о чтимых верующими иконах Богоматери – Иерусалимской иконе, перенесенной сюда из Бронниц в 1940-е годы, и Солнечной иконе, что находится здесь с незапамятных времен и, как говорили старушки, приплыла по реке[516]… Иногда отец проезжал через Малахово на велосипеде, по дороге в Бронницы.
Мне памятен теплый летний день – 17 июля 1994 года. В тот воскресный день мы с отцом рано утром отправились в Малахово. Это была моя первая поездка туда, во всяком случае, первая сознательная – в моем раннем детстве отец часто возил меня на велосипеде, в те годы мы с ним бывали и в Малахове – но тех приездов в это село я не помню. Ну а тем июльским утром мы с отцом доехали на электричке до станции «Совхоз» и поехали на велосипедах прямо через луга. Было невероятно красиво – но дорога оказалась непростой, наш путь время от времени преграждали канавы, а в конце концов мы уперлись в реку Дорку – это было уже возле ее устья – она впадает в Гжелку. Реку мы перешли вброд, велосипеды несли, поднимая их довольно высоко, чтобы они не промокли. Впоследствии я не раз слышал разговоры о том, что отец Георгий был хилым и неспортивным – и всякий раз, как я это слышу, я вспоминаю, как этот «хилый» человек мог с легкостью проехать километров пятьдесят на велосипеде или, как в тот раз, по дороге на обедню перейти реку вброд с велосипедом в руках…
Наконец, выбравшись на шоссе, мы добрались до Малахова. Обедня уже началась: мы вошли в церковь во время пения «Трисвятого». Отец сразу пошел в алтарь – и на ходу сказал мне: «Здесь Иерусалимская икона». Молящихся было совсем немного – в основном, старушки из Малахова и окрестных деревень. Я посмотрел вперед и увидел перед правым клиросом огромную икону Богоматери. Это и была Иерусалимская икона – древняя бронницкая святыня, которую в былые времена носили с крестными ходами по всему Бронницкому уезду. А после закрытия бронницких церквей ее спрятали в стене булочной, а потом нашли и перенесли в Малахово. Спустя много лет мне довелось познакомиться с пожилой бронничанкой, которая, будучи девочкой, нашла спрятанную святыню, а спустя несколько дней видела, как ее увозят в Малахово… Но это уже совсем другая история.
После службы мы обедали в церковном доме. Отец Александр Соловьёв, служивший в Малахове с 1967 года, вспоминал былые времена, рассказывал о том, как к нему на приход приезжали советские чиновники, бдительно следившие за религиозной жизнью… Довелось тогда и «потолковать о Ювенале» – отец Александр вспоминал, как митрополит Ювеналий однажды совершенно неожиданно приехал в Малахово. Говорили об Иерусалимской иконе, вспоминали отца Петра Кабалина, которого малаховские старушки прекрасно помнили и очень любили… Нас звали на престол – и в следующем, 1995 году мы с отцом дважды были в Малахове на службе: в день празднования Иерусалимской иконе Богоматери и на Димитрия Солунского – в малаховский престольный праздник. Эти осенние дни мне хорошо запомнились – а совсем недавно довелось не только вспомнить, но и увидеть то, что было в один из тех дней: мне досталась видеозапись, сделанная в Малахове 8 ноября 1995 года – в день великомученика Димитрия Солунского.
Я помнил, что на той службе снимали, но был уверен, что отыскать эту запись невозможно. Но оказалось, что запись есть – и посмотрев ее, я как будто перенесся в тот день. Раннее утро, полутемная и почти пустая церковь… Отец читает входные молитвы, потом делает в алтаре проскомидию, а за окном идет снег. И вот уже началась обедня, служат втроем: благочинный, отец Владимир Бушуев из Раменского, малаховский настоятель отец Александр Соловьёв и отец. Всех троих уже нет с нами – а я смотрю эту запись и вспоминаю тот день столь ясно, как будто это было вчера.
Вот они стоят перед престолом; отец возглашает «Яко да под державою Твоею…» и совершается Великий вход, потом диакон говорит ектенью – и вот уже поют Символ веры, а священники обнимают друг друга со словами «Христос посреде нас…» Вот закончилась обедня, и отец стоит на клиросе во время проповеди благочинного. Я хорошо запомнил тот момент – а вот теперь не только вспоминаю, но и вижу. А потом – акафист Димитрию Солунскому, и мы выходим на крестный ход: я несу икону на полотенце, ветрено, холодно, идем быстро… Старушки, Лидия Васильевна, староста, алтарник Олег, живший в Отдыхе, неподалеку от нас, Марья Петровна Кабалина, дочь отца Петра, матушка Александра – старая монахиня, жившая в Клишевй… И вот отец служит панихиду, а старушки трогательно поют «Царство Небесное, Царство Небесное, Царство Небесное, вечный покой…» – почти что духовный стих. А потом – отъезд благочинного, отец Александр, одиноко стоящий у калитки, мы прощаемся со всеми, отец садится в машину. «Не знаю» – говорит он, обращаясь к Лидии Васильевне – видно, она спросила, сможет ли он приехать на Отраду и Утешение. Вспомнилось всё очень живо…
Отца очень не хватает… Пожалуй, до сих пор иной раз пробегает мысль: «Надо об этом отцу рассказать…» И вспоминается он постоянно. Вот из омута памяти на поверхность выплывает картина из моего раннего детства: Ильинский пруд неподалеку от нашей дачи, я играю на траве, а отец сидит рядом на бревнышке и задумчиво перебирает четки… Вспомнив этот эпизод, я вдруг понял, что эти небольшие и очень теплые воспоминания подобны бусинам четок и их тоже можно всегда держать при себе – но не в руках, а в памяти. И время от времени перебирать…
Лето 2021 г.
Варвара ЧистяковаДетство Егора
Самое раннее
Самые ранние воспоминания – мы всегда вместе. Дети домашние, не детсадовские. Спали в одной комнате, вместе просыпались, вставали, завтракали, гуляли, играли – так весь день. Игры и игрушки у нас общие, кроме нескольких самых любимых. Бабушка всегда дома, родители – вечером или как придется, еще няни, домработницы. Из них хорошо помню тетю Грушу, прожила у нас довольно долго, притом с моих примерно шести лет. Мама очень ценила тетю Грушу, была благодарна ей, что согласилась на работу в такой сложной ситуации: бабушка серьезно больна, а мы двое еще совсем дети. Когда бабушка выходила из дома, она гуляла с нами, иногда ездила