очетании с существующим гипнотическим эффектом демоверсии окажутся весьма эффективными. Конечно, он мог и ошибаться, но ради того, чтобы выяснить, отдал бы свою практически бесполезную правую руку.
Он сомневался, что когда-нибудь выяснит. Мешали две вроде бы непреодолимые проблемы. Первая: как заставить человека смотреть демоверсию достаточно долго, чтобы подействовал гипнотический эффект? Вторая, и более существенная: как, во имя Господа, он мог что-то модифицировать? Он не имел доступа к компьютеру, а если бы и имел, какой из этого вышел бы толк? Он не мог завязать даже чертовы шнурки! Брейди подумал о том, чтобы использовать Зет-боя, но сразу отказался от этой мысли. Эл Брукс жил в семье брата – и если бы вдруг начал демонстрировать удивительные знания компьютеров, это вызвало бы вопросы. Тем более что вопросы насчет Эла уже появились: он становился все более рассеянным и довольно странным. Все думали, что у него начальная стадия старческого маразма, полагал Брейди, и, наверное, этот диагноз соответствовал действительности.
Похоже, запасные мозговые клетки Зет-боя иссякали.
У Брейди нарастала депрессия. Он вновь добрался до столь хорошо знакомой ему точки, когда яркие идеи разбивались о прозу жизни. Так произошло с пылесосом «Ролла», и с компьютерным устройством для парковки задним ходом, и с автоматизированным монитором, призванным совершить революцию в охранных системах. Все его блестящие изобретения оборачивались пшиком.
Тем не менее, имея под рукой одного человеческого дрона, после очередного, особенно неприятного визита Ходжеса, Брейди решил использовать Эла, чтобы поднять себе настроение. В итоге Зет-бой отправился в интернет-кафе, расположенное в паре кварталов от больницы, и после пяти минут у компьютера (Брейди млел от восторга, вновь усевшись перед экраном), выяснил, где проживал Энтони Моретти, он же Бьющий-по-яйцам-членосос. Выйдя из интернет-кафе, Брейди в теле Зет-боя направился в магазин, торгующий армейскими излишками, и купил охотничий нож.
На следующий день, открыв дверь, Моретти обнаружил на коврике дохлого пса. С перерезанным горлом. На ветровом стекле автомобиля собачьей кровью было написано: «ТВОИ ЖЕНА И ДЕТИ БУДУТ СЛЕДУЮЩИМИ».
Содеянное – а главное, осознание, что ему такое по силам, – безмерно порадовало Брейди. «Не рой другому яму, – думал он, – сам в нее попадешь, и твою яму вырыл я».
Иногда он представлял, как посылает Зет-боя к Ходжесу, чтобы выстрелить ублюдку в живот. До чего приятно – стоять над лежащим детпеном и наблюдать, как тот дергается и стонет, а жизнь вытекает из него по капле.
Брейди этого очень хотелось, но он потерял бы дрона, а Эл, попав за решетку, мог указать полиции на него, Брейди. Был и другой минус, более серьезный: мелковатая получалась месть. Ходжес задолжал ему больше, чем пуля в живот и десять – пятнадцать минут страданий. Гораздо больше. Нет, пусть Ходжес живет, вдыхая отравленный воздух из мешка вины, сдернуть который с головы возможности у него не будет. И обязательно наступит момент, когда он этого не выдержит и покончит с собой.
Таким, собственно, и был исходный план в те далекие счастливые дни.
«Не получится, – думал Брейди. – Ничего не получится. У меня есть только Зет-бой, который, если так пойдет и дальше, скоро станет слабоумным и не сможет выходить из дома, а мне останется лишь трясти жалюзи фантомной рукой. И все. Ничего больше».
А потом, летом 2013 года, черную панику, которая окутывала его, прорезал яркий свет. К нему пришел посетитель, настоящий, не Ходжес и не «костюм» из прокуратуры, чтобы проверить, а не поправился ли он чудесным образом, не пора ли ему предстать перед судом по обвинению в десятке тяжких преступлений, начиная с преднамеренного убийства восьми человек у Городского центра.
Послышался осторожный стук в дверь, потом в палату заглянула Бекки Хелмингтон:
– Брейди! К тебе пришла молодая женщина. Говорит, раньше работала с тобой и что-то тебе принесла. Хочешь с ней повидаться?
Брейди мог подумать только об одной молодой женщине. Уже собрался сказать «нет», но любопытство вернулось вместе со злобой (возможно, что речь шла об одном и том же). Он неловко кивнул и попытался откинуть волосы со лба.
Посетительница вошла осторожно, словно опасалась заложенных под половицами мин. В платье. Брейди никогда не видел ее в платье, даже сомневался, а было ли у нее хоть одно. Волосы она по-прежнему стригла очень коротко, как и в те дни, когда они работали в киберпатруле «Дисконт электроникс», и осталась плоской как доска. Брейди даже вспомнил шутку какого-то комика: «Если плоскогрудок считать говном, Камерон Диас будет плавать долго». Но она припудрила изъязвленную кожу (с ума сойти) и чуть накрасила губы помадой (просто шок). В одной руке женщина держала сверток.
– Привет, чувак, – поздоровалась Фредди Линклэттер с непривычной застенчивостью. – Как поживаешь?
Брейди сразу оценил весь спектр появившихся возможностей.
И как мог улыбнулся.
Badconcert.com
В оборудованном в подвале тренажерном зале Кора Бэбино вытирает шею полотенцем с вышитой монограммой и хмурится, глядя на монитор. Она отмерила только четыре из шести миль на «бегущей дорожке», она терпеть не может, когда ее прерывают, а этот чокнутый снова здесь.
Раздается трель звонка, она прислушивается к шагам мужа над головой, но напрасно. На мониторе виден старик в потрепанной куртке с капюшоном. Такие часто торчат на перекрестках, держат в руках плакаты с надписями «ХОЧУ ЕСТЬ», «НЕТ РАБОТЫ», «ВЕТЕРАН ВОЙНЫ», «ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ». Этот же просто стоит, понурив плечи.
– Черт побери, – бормочет Кора, останавливает «бегущую дорожку», поднимается по лестнице, открывает дверь в коридор и кричит: – Феликс! Это твой безумный друг! Это Эл!
Никакой реакции. Наверное, он в кабинете, уставился в экран игровой приставки, в которую словно влюбился. Поначалу, упоминая о новом странном увлечении Феликса своим друзьям в загородном клубе, она считала это забавным. Теперь ей точно не до смеха. Ему шестьдесят три, он слишком стар для молодежных компьютерных игр и слишком юн для такого склероза. Она даже начинает тревожиться, а не первая ли это стадия болезни Альцгеймера? Ей также приходила в голову мысль, что безумный друг Феликса торгует наркотиками, но вроде бы для этого он староват. И потом, если бы муж нуждался в наркотиках, он бы без труда нашел, где их взять. По его словам, половина врачей в Кайнере частенько закидывается «колесами».
Вновь трель звонка.
– Боже ты мой! – вырывается у нее, и она сама идет к двери, на ее лице читается раздражение. Она высокая, сухопарая, ничего женственного в ней практически не осталось. Загар от пребывания на поле для гольфа сохраняется даже зимой, только принял желтоватый оттенок, и с первого взгляда возникает ощущение, что у нее желтуха.
Она открывает дверь. Вечерний январский воздух врывается в проем, холодит потные лицо и руки.
– Я думаю, мне пора узнать, кто вы, – говорит она, – и что связывает вас с моим мужем. Или я прошу слишком многого?
– Отнюдь, миссис Бэбино, – отвечает старик. – Иногда я – Эл. Иногда – Зет-бой. В этот вечер я – Брейди, и, скажу честно, очень приятно выйти на улицу, даже в такой холодный вечер.
Она смотрит на его руку.
– А что у вас в этой банке?
– Конец всех ваших тревог, – отвечает старик в залатанной куртке, и раздается приглушенный выстрел. Дно бутылки разлетается кусочками пластика вперемешку с ошметками металлической мочалки. Они парят в воздухе, словно пух ваточника.
Кора чувствует, как что-то ударяет ниже ссохшейся левой груди, и думает: Этот безумный сукин сын ударил меня. Пытается вдохнуть и поначалу не может. Грудная клетка словно застыла, и что-то теплое течет по леггинсам. Кора смотрит вниз, все еще пытаясь наполнить легкие воздухом, и видит расползающееся по синему нейлону пятно.
Она поднимает глаза на старика в дверном проеме. Он все еще держит в руке то, что осталось от пластиковой бутылки, словно это подарок, маленькая компенсация за неожиданный приход в восемь вечера. Куски металлической мочалки торчат из бутылки, как обгорелая бутоньерка. Коре наконец удается вдохнуть, но не воздух, а кровь. Она закашливается, и изо рта летят красные брызги.
Мужчина в куртке входит в дом и закрывает за собой дверь. Бросает бутылку. Потом толкает Кору. Она отшатывается назад, сбивает декоративную вазу со столика у вешалки и падает. Ваза с оглушительным грохотом разбивается о паркет. Коре удается еще раз вдохнуть кровь. «Я тону, – думает она, – я тону в собственной прихожей». Снова закашливается и плюется кровью.
– Кора! – зовет Бэбино из глубин дома. Голос у него такой, словно он только что проснулся. – Кора, с тобой все в порядке?
Брейди поднимает ногу Библиотечного Эла и осторожно опускает тяжелый черный башмак на натянутые сухожилия тощей шеи Коры Бэбино. Кровь снова выплескивается изо рта. Загорелые щеки измазаны ею. Брейди с силой надавливает. Что-то с хрустом ломается. Глаза Коры выпучиваются… выпучиваются… и стекленеют.
– Ты цепко держалась за жизнь, – почти с нежностью комментирует Брейди.
Наверху открывается дверь. Сначала на лестнице появляются ноги в шлепанцах, потом становится виден весь Бэбино. Он в халате поверх нелепой шелковой пижамы, каким отдавал предпочтение Хью Хефнер. Седые волосы, обычно его гордость, растрепаны. Островки щетины на щеках слились в некое подобие бороды. В руке он держит зеленый «Заппит». Из него доносится мелодия «Рыбалки»: «У моря, у моря, прекрасного моря». Бэбино смотрит на жену, лежащую на полу прихожей.
– Ее тренировки окончены, – говорит Брейди все с той же нежностью.
– Что ты НАДЕЛАЛ? – кричит Бэбино, как будто ответ не очевиден. Он подбегает к Коре, пытается упасть рядом с ней на колени, но Брейди хватает его под мышки и ставит на ноги. Библиотечный Эл – конечно, не Чарлз Атлас