Пока моя заявка служила подставкой под чайник чиновника службы миграции, где-то в мире, возможно, было известно, какое решение по ней приняли. Если бы у меня были связи в миграционной службе, то не исключено, что я даже могла бы на это повлиять. Неопределенность этой части ситуации была связана с ограничениями моих личных способностей познания и влияния.
Но землетрясение, произошедшее в дальнейшем, – событие, которое все коллективное человечество еще не научилось предсказывать. Возможно, где-то в мире существуют закономерности и признаки, которые можно научиться наблюдать, чтобы достаточно точно его предсказывать, но пока мы этого не умеем. Дальше в этой главе я напишу, какое было в итоге решение по моей заявке и как я и другие ребята обращались с неопределенностью, пока ждали решения.
А пока поговорим еще о том, что такое неизвестное.
Есть предположение, что страх неизвестного – это базовый страх человека.
Это предположение развивает канадский психолог Николас Карлтон в своей статье «Страх неизвестного: один страх в основе всех остальных?», где говорит о том, что страх неизвестного может быть корневым страхом для человека[106].
Идея корневых страхов обсуждается с подачи Стивена Райса[107], который предложил выделить три корневых страха:
• страх симптомов тревоги (да-да);
• страх телесных повреждений;
• страх негативной оценки окружающих[108].
Райс предполагает, что эти страхи лежат в основе разных видов других страхов – социальных фобий, панических расстройств, агорафобии, простых фобий и др.
С 1990-х годов, когда была описана эта модель, предлагается еще три кандидата на роль фундаментальных страхов:
1) смерть;
2) боль;
3) неизвестное.
Карлтон выдвигает своего кандидата – страх неизвестного – и приводит в пример страх воды, потому что неизвестно, что там, в этой воде. Думаю, недаром Карлтон в статье про неопределенность ссылается именно на Лавкрафта: «Страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх – страх неведомого»[109].
Ведь Ктулху, о котором писал Лавкрафт, – это подводное чудовище. То, которое рисует наше воображение там, в водной глубине.
Страх смерти, кстати, тоже может быть отчасти объяснен неизвестностью: мы не знаем, как это и что будет дальше. И это пугает больше всего.
Я думаю, что название статьи «Один страх в основе всех остальных» провокативное. Не стоит сводить все фобии и тревожные расстройства к одному какому-то базовому страху, но непереносимость неопределенности, похоже, присуща действительно широкому кругу расстройств.
Изначально ее выделяли как ключевую для генерализованного тревожного расстройства, но потом выяснилось, что она также характерна и для социальной тревожности, обсессивно-компульсивного[110] и других расстройств.
При навязчивостях зачастую задача навязчивых действий – получить стопроцентную определенность в чем-то. Например, быть абсолютно уверенным, что руки чистые и на них точно нет ни одного микроба. Убедиться на сто процентов, что дверь точно закрыта. Иметь гарантии, что, если пришла в голову агрессивная мысль, за ней точно не последует действие.
При социальных страхах неопределенность кроется в головах других людей. Мы не видим их мыслей, и всегда остается неизвестность: что Вася обо мне подумал? Точно не осудил меня? А как я могу получить гарантию?
Когда мы тревожимся о здоровье, тут просто поле непаханое неопределенности. Сделала УЗИ молочной железы, а можешь ли быть уверена, что прошла неделя и с тех пор ничего не изменилось? Или что доктор точно посмотрел все внимательно и ничего не упустил?
Чем плоха для нас неопределенность – это непредсказуемость и неконтролируемость опасности[111].
В метаанализе более чем 100 независимых исследований, включающих данные опроса 8 251 респондента, Миллер, Чен и Чжоу (2007)[112] обнаружили, что неуправляемые, непредсказуемые стрессоры приводят как к более высоким, так и к менее вариативным уровням ежедневной выработки кортизола по сравнению со стрессорами, которые были более управляемыми или предсказуемыми. Это значит, что неопределенность и непредсказуемость влияют на нас на биохимическом уровне.
В другом исследовании испытуемым давали прослушивать громкие неприятные звуки, а потом измеряли, насколько у них в крови повысилось содержание гормона стресса, и предлагали им заполнить опросник, чтобы узнать, насколько сильный дискомфорт они испытывали. У одной группы людей была возможность выключить звук с помощью кнопки, а у другой – нет. Представители первой группы были готовы спокойно терпеть раздражитель в течение долгого времени, а представители второй очень быстро начинали испытывать дискомфорт.
При этом кнопка на самом деле не работала. То есть само по себе ощущение, что можно повлиять на ситуацию, снижает уровень стресса[113].
Если что-то неопределенно – непонятно до конца, как с этим справляться? Поэтому существуют две основных стратегии: отойти подальше от непонятной штуковины или попытаться понять ее. Эти стратегии – избегание и контроль – являются стандартными способами обращения с неопределенностью.
Эффект избегания неоднозначности, также известный как парадокс Эллсберга, отлично демонстрирует, как люди часто избегают неизвестности.
Допустим, у нас есть две коробки с множеством красных и черных мячиков. В первой коробке 50 красных и 50 черных мячиков, а вторая коробка содержит неизвестное количество мячиков того и другого цвета.
Теперь представьте, что мы даем вам возможность выбрать одну из этих коробок и делать ставки, какого цвета мячик вы достанете случайным образом из выбранной коробки. Если вы угадаете цвет мячика правильно, то выиграете 100 долларов, а если ошибетесь, то ничего не потеряете.
Теперь вопрос: какую коробку вы выберете?
Большинство людей выбирают первую коробку, потому что точно знают, что там находится. Но на самом деле вероятность выиграть в первой коробке такая же, как и во второй, потому что неизвестно, сколько мячиков какого цвета находится во второй коробке. Это значит, что такой выбор может быть ошибочным и есть опасность упустить шанс выиграть.
Люди чаще выбирают известный риск (коробка с 50 красными и 50 черными мячиками), чем неопределенный (коробка с неизвестным количеством мячиков разных цветов), даже если это может привести к упущению выгодного исхода.
Влияние этого эффекта можно снизить, если рассказать им, как это работает[114].
Так что вы теперь предупреждены. Но стоит знать, что человеческой природе свойственно избегать неоднозначности, даже если это невыгодно для нас.
То, насколько мы легко относимся к неопределенности, зависит от значимости ситуации для нас и от нашей личной способности переносить неопределенность.
Например, если у нас планы сидеть дома и смотреть сериальчик, то неопределенность с погодой на завтра будет нам просто по барабану. Скорее всего, мы ее даже не заметим.
Но если у нас есть планы – мы очень хотим пойти купаться, или кататься на серфе, или делать еще что-то погодозависимое, – эта неопределенность будет доставлять нам больше дискомфорта.
Или с тем же ВНЖ. Кто-то приехал один, живет у друзей, и ему не составит проблемы собраться и уехать из страны. Такому человеку неопределенность будет даваться легче. А у кого-то трое детей, машина и дом, оплаченный на год вперед. Людям с такими вводными будет сложнее сказать: «А, ладно, посмотрим, будь как будет».
Отношение к неопределенности зависит также от нашей культуры.
Теория Герта Хофстеде[115] говорит о том, что разные культуры имеют разные ценности. Он разделяет культуры по шести параметрам: 1) дистанцированность от власти; 2) обособленность; 3) мужественность; 4) избегание неопределенности; 5) стратегическое мышление и 6) допущение (или индульгенция).
Нас интересует параметр 4.
Избегание неопределенности – это когда люди боятся неизвестных действий и событий и стараются делать все определенным образом, не меняя устоявшийся порядок. Страны с высоким избеганием неопределенности полагаются на структуры, протоколы и правила. По исследованию Хофстеде, избегание неопределенности сильно выражено, например, в Греции, Германии, Португалии, Южной Корее.
Но внутри одной культуры разные люди будут относиться к неопределенности по-разному. Отчасти это объясняется генетикой. Кому-то достается повышенная чувствительность структур мозга, отвечающих за опасность (миндалина), а их префронтальная кора изначально хуже затормаживает это возбуждение.
Сама по себе эта возбудимость миндалины неплоха, она даже полезна и адаптивна. Проблемы начинаются, когда наша система реакции на стресс начинает палить из пушки по воробьям. Это происходит не только из-за генетической предрасположенности – на то, как именно сработают гены, сильно влияет среда, в которой растет организм.
Исследования показывают, что влияет не только количество каких-то стрессовых событий, но и их предсказуемость и воспринимаемая контролируемость.
В довольно известных исследованиях японского ученого Масатоши Танаки[116] крысы подвергались ударам током и смотрели, какое влияния это оказывает на их организм.