орошие руки, то ли продавал любителям. Впрочем, лишь бы не усыплял в клиниках. И прочие родственники всех знакомых Арсения исчезали с горизонта, стоило отказаться устраивать их на работу с астрономической зарплатой или не дать взаймы. Впрочем, как и попроситься на работу или рискнуть занять. Сразу делалось ясно – какие там кровные связи, гарантирующие близость взрослых занятых людей. Разве что завистливое детство и наследственные болезни общие. Да недвижимость, которую придется со временем скандально делить.
Все чокнутые Татьяны, берегущие громадную семью, – анахронизм, конечно, – представились вдруг откровением, зачем-то именно ему ниспосланным… с пятого этажа. И так захотелось узнать, врет еще последняя хранительница родне или уже нет? Что с ней, честной, вообще сталось?
Беда в том, что переспал он не с Татьяной, а с Ириной, игравшей роль Деллы Стрит при его папе, которого грешно сравнивать с артистичным Перри Мейсоном. Да и она, судя по теперешней должности, решила, что личная преданность начальнику – занятие малодоходное. Делла тоже в роскоши не купалась и радовалась возможности поесть в ресторане за счет босса. Но любила своего адвоката. Так была девушка близка с отцом? С сыном-то ей через семь лет повезло. Может, они на один женский тип западают? Вот вам и кровь, вот вам и гены. Мигом забыл про условность семьи.
Арсений достиг предела в бесплодном умствовании. Жгучее любопытство обозначило точку за грудиной, в которой все внешнее, даже его не касающееся переплавлялось в собственное. Он не был ни плохим, ни хорошим, но таким, каким орал на Татьяну и выставлял ее на улицу, каким завлекал Ирину в баре и собирался уволить ее в офисе, каким понимал папу и немного жалел маму на случай, если тот ей изменял. Он был готов действовать, как велят эмоции, а не как должно, то есть ожил. Принял душ, сварил кофе, выпил его в плетеном кресле на остекленной вскоре после ухода Татьяны лоджии и поехал к родителям.
Глава 4
Арсений был единственным ребенком, как его папа и мама в своих семьях. Бабушки и дедушки давно умерли. У матери где-то жили тетка и двоюродный брат, но они лет двадцать не общались, так что, может, уже и не жили. С год назад он повадился навещать своих с удручающей маму регулярностью. Она не выдержала и сказала:
– Я скучаю по набегам без графика. Помнишь, как ты скрывал, что поистратился и элементарно голоден? Чем сильнее хотел есть, тем дольше разговаривал с отцом и не шел за стол. А однажды ночью из аэропорта поехал не к себе, а к нам – соскучился. Я тогда чуть не умерла от счастья. А сейчас чувствую себя строчкой в твоем ежедневнике.
Сын понял и стал варьировать дни посещений, но от их частоты – раз в две недели – не отказался. Это случилось из-за его недалекой одноклассницы. Он с родителями был в театре. У папы за несколько дней между покупкой билетов и спектаклем изменились рабочие планы. И он смог позволить себе только действие до антракта. Предполагалось, что мама останется до конца и сын отвезет ее домой. Но театралка с полувековым стажем заскучала от модной пьесы и собралась уехать с мужем. Благо до дома и пешком было минут двадцать. Арсений же решил остаться. И отправился провожать маму с папой к машине. В холле они и столкнулись с дурно воспитанной женщиной, которая не видела его родителей лет пять, не больше. На обратном пути она схватила Арсения за рукав и сочувственно выпалила: «Как постарели Евгений Владиславович и Алла Петровна!» Чувствовалось, что она на самом деле удивлена и расстроена. Ему трудно далась последующая легкая болтовня про общих знакомых. Он ненавидел бывшую соученицу за бестактность, хотя и подозревал, что таковой мнится любая непосредственно высказанная правда. Нет, ну, если бы она не встречала родителей с выпускного бала. Или каким-то чудом оказалась у них дома ранним утром и наблюдала маму без прически и макияжа, а папу – до бритья и наложения на лицо льняных салфеток, промоченных то горячим, то холодным отваром тонизирующих трав. Ладно, если бы они были обычными пенсионерами, которыми из средств ухода за собой по карману только дешевые зубная паста, шампунь и мыло. Которые питаются черт знает чем. Но у родителей были средства. Они покупали все, что замедляет внешнее старение. И не ленились этим всем пользоваться. Оба были стройны, легки на подъем, со вкусом и дорого одеты. Арсений вообще считал, что за последние десять лет они стали по-настоящему холеными и в шестьдесят с лишним выглядели гораздо лучше самих себя в пятьдесят с хвостиком. Получается, это казалось, чудилось, мерещилось только ему?
До сих пор сорокалетнему чаду не удалось сформулировать, что оно чувствовало тогда и неослабно продолжало теперь. Жалость к любимым, которым не дано быть молодыми вечно? Боязнь сиротства? Смутное подозрение, что сам Арсений уже не взрослеет, но тоже стареет? Как же так, и мама, и папа, и он? Втроем? И этот невыразимый словами, немного забитый созданным им ритуалом визитов ужас гнал в отчий дом. Арсений исподтишка разглядывал близких и не замечал изменений. Разговаривал обо всем и не находил признаков угасания интеллекта. И понимал, что успокоиться совсем уже не сумеет.
В этот раз он поймал себя на том, что обрадовался бы, узнай, что отец спал с Ириной семь лет назад и сейчас занимается тем же. Что у матери пара любовников в разных концах света. Не надо родителей нравственных и примерных, сам не мальчик и не ангел, пусть будут сильными, пусть будут живыми!
Дверь открыл отец – бледноватый, но свежий и элегантный даже в домашнем пуловере. Изысканный состав пряжи этой кофты, разумеется, звал джентльмена соответствовать, но принудить-то не мог. Так что не в тряпке было дело.
– Привет, пап, я сюрпризом. Проезжал мимо.
– Прекрасно. Избавляешь себя от моих сожалений. Знаешь, столько раз проезжал мимо дома твоего деда, но остановиться, подняться времени не было. Обещал себе, что в следующий раз… И опять мимо… А потом так хотелось, но не к кому стало.
«Надо же, я со своим отношением к ним разбираюсь, а они печалятся о собственных родителях, – мелькнуло в голове Арсения. – Неужели и я когда-нибудь останусь без тех, кто знал меня в пеленках, в детсадовском костюмчике для утренника, в школьной форме?» На похоронах его бабушки отца обнял друг детства и по-бабьи взвыл: «Терпи, Женька, моя мама десять лет назад умерла, а до сих пор болит, до сих пор не отпустило!» «Нашел чем утешить. Все только свое и выплескивают. Остальные – повод», – неприязненно подумал юный Арсений. О чем думал отец, было неизвестно. Но теперь и его сиротский срок исчислялся десятилетием. Болит? Болит, раз казнится.
– У тебя все нормально? – спросил отец. – Приглянулось новое место? Или обычный вариант – люди тупые, вялые, безынициативные и неисполнительные? Отбираешь их – титаны, горы свернут, только покажи нужную гряду. А приступят к обязанностям, думаешь: куда смотрел, зачем взял? Многого мы достигли бы, сын, если бы нам не мешали наши подчиненные. Но как без них? Запомни, лучше тебя все равно никто ничего не сделает. Заставь хоть не портачить.
– Я еще не разобрался, кто есть кто в деле, – честно отчитался Арсений. – Но иллюзий не питаю. Мама дома?
– На благотворительном мероприятии. Я ее предупредил, что организаторы кажутся мне мошенниками, пусть хоть весь город к ним ломится. Но она накрасилась, расфуфырилась и упорхнула, – проворчал непритворно сердитый муж.
И Арсений рассмеялся. Все хорошо, так было всегда. И когда мама, доктор биологических наук, между прочим, упархивала на заседания кафедры. И когда расфуфыривалась в гости, куда занятой папа не мог пойти с ней. С чего он раскис? Во всем цивилизованном мире врачи, а не обыватели считают возраст до семидесяти пяти лет пожилым, а не старческим. Пока родители его достигнут, границу отодвинут до восьмидесяти или девяноста. Медицина-то развивается. Повезло жить во времена финансовых кризисов и научных прорывов.
– Слушай, пап, у меня в замзавотделах оказалась твоя бывшая секретарша, то есть личный помощник. Ты ведь раздвоил подавальщицу кофе и составительницу расписания?
– С самого начала, когда еще мало у кого до таких нюансов руки доходили. Престиж фирмы обязывает, сын.
– То, что ты девушку отпустил по собственному, уже не в ее пользу. Или уволил? Не жаждешь ли мести? Я в твоем распоряжении, – пошутил Арсений.
– Приятно слышать, – хохотнул отец. – Нет, спасибо, как говорится, не опущусь. Но о ком речь? У меня их штук пять было. Никак не найду породистую служебную овчарку, у которой способность быстро учиться, точно выполнять команды и скучать от безделья заложена в генах.
– Меняются времена, и ты вместе с ними. Молодец, не коснеешь, развиваешься. В бытность руководителем НИИ делил своих служащих на баб, женщин и дам. Я запомнил, потому что понравилось. Бабы ниже продуктивного труда, дамы выше, а женщины почему-то на две трети бездарны именно в той специальности, в коей дипломированы. Теперь, значит, суки… И никакие женские заграничные дипломы тебя не впечатляют?
– Они меня не обманывают. «Чем лучше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Думаешь, только потому, что они преданы и тому, кто плохо их кормит? Не только. От них реально можно добиться того, чего хочешь, а от сотрудниц – ориентировочно.
– А милые дворняги тебя не устраивают?
– Нет. Их скромности и преданности хватает до тех пор, пока не отъедятся и не забудут, как в них прохожие камни бросали. По том наглеют. И дрессуре, кстати, поддаются неохотно. Так какая двортерьериха норовит тебя укусить? И как ты вообще узнал, что она у меня работала?
– Кусаться ей еще рано. Я ее вспомнил. Лет семь назад мой сосед запер гостей на ночь. Ты заехал меня проведать и обнаружил, что одна из них – твой ассистент. И увез ее на работу… Ирина Сергеевна…
– Да, да, Ира… Начинала девушка резво. Чего в университете не прошла, то в темпе добирала на практике. Москвичка, тушеваться не умела. Однажды я видел сценку: ремонтник возился с лифтом, а она стояла неподалеку с кем-то из сотрудниц и болтала. Мужика эти офисные фифы нервировали, и он спросил: «Ну что, работать будем или разговаривать»? Ира без паузы: «Мы – разговаривать, вы – работать». Понимаешь, это отсутствие паузы я в ней ценил. А через пару лет она вдруг написала заявление об уходе. Я молодых и незамужних обычно не удерживаю. Но у нее поинтересовался, чего не хватает, кроме счастья в личной жизни и денег, которых чем больше, тем меньше. Оказалось, ее утомило мое поведение. Всех сотрудников добром прошу задержаться сверхурочно, обещаю вознаграждение, а она при мне по двенадцать часов с одним выходным за зарплату и слова благодарности не слышала. Я ей попытался втолковать, что она – личный помощник. То, что для других в принципе одолжение, для нее – служебные обязанности. Да и другие не ей чета – штучные специалисты, которым мы все должны создавать условия труда и отдыха, чтобы дело шло. Не пойдет, с любым вмиг расстанусь и забуду, как звали. А ее место – за ней, пока я собственной и единственной персоной всем доволен, что бы вокруг ни происходило. Редкое место. Не захотела вникнуть. Значит, она не пропала, что называется, карьеру делает, выбивается в люди, которых просят и благодарят? Вот идиотка. Кстати, только она ушла сама. После нее троих выгнал. Теперь при мне твоя, Арсений, ровесница: напреподавалась в школе, наслушалась гад