Говорение-Да и принятие-согласие – это, однако, не одно и то же. Принятие-согласие вверяет себя – и есть спасение.
Говорение-Да – это освобождение в свободу по отношению к какому-либо Неминуемому и чему-либо, что осознается-признается как необходимое в силу признания какой-либо нужды в нем.
Следствием согласия-принятия выступает фанатизм как самая крайняя форма бегства в предложенную возможность спасения. Говорение-Да отсылает в сферу Еще-Не-Выполненного те выборы, которые еще только предстоит сделать.
Соглашающихся-принимающих удобно переносить – и сограшающиеся-принимающие находят себя как множество.
Говорящие-Да остаются в их собственной-подлинной принадлежности будущему с необходимостью неузнанными-непознанными и сами настроены отчужденно по отношению к подобным себе.
Подлинное, достойное сущности есть только у Говорящих-Да; они хранят перво-истоки, пусть даже они не всегда приводят их самих к совершению скачка.
Соглашающиеся-принимающие лгут, потому что им самим ранее приходилось оболгать себя, поскольку их согласие выдавалось за одобрение, за свободу для освобождения – от которой они как раз и вынуждены уклониться.
Говорение-Да есть Да применительно к ничто-жению без-дно-основы, есть перенятие-принятие на себя решения-выбора – каковым выступает само пра-бытие и вынуждает необходимость грюндерства-осново-положения человека и божеств.
Любовь к судьбе (аmor fati) есть еще согласие-приятие по отношению к суще-бытующему в целом, а еще не по отношению к со-бытованной от самого пра-бытия сущностной воли к истине пра-бытия: аmor fati есть еще предпочтение темного, но не отвага стремления к уникальности-единственности светлого в просвете, к пра-бытию как отвержению.
45. Знание и истина
есть вопрошающее настоятельное вникание в сущность истины пра-бытия, подлинное-собственное Вот-Тут-Бытие.
Знание более изначально, чем любого рода «познание» и любого рода «воля».
Знание есть вникающее стояние внутри просвета, который пронизан колеблющимся-парящим сокровением пра-бытия.
Знание есть подлинно и единственно пронизываемое насквозь основополагающими настроениями.
Знание не имеет ничего общего с «сознанием», которое полностью и исключительно ограничивает себя находящимся на переднем плане углом отношения субъекта и объекта – и заранее предполагает человека как мыслящее животное, которое стало субъектом.
Это сознание может развернуть себя как «самосознание» до безусловного, беспредпосылочного сознания и охватывать все осознанное и определять в его осознанности, превращать-оборачивать все и всяческое суще-бытующее в безусловную осознанность беспредпосылочного разума. Таким образом суще-бытность разбирается-разлагается с помощью осознанности и приводится к рядоположенности-со-поставленности (посредством сознания) взаимопринадлежного.
Таким образом, так никогда и не доходит до более изначального изложения-истолкования бытия и истины; напротив, видимость безусловного прикрывает всякое иное вопрошание и препятствует ему; истина бытия посредством присовокупления суще-бытности как осознанности определена – и притом столь окончательно, что это определение даже не может подвергаться вопрошанию и мыслиться как определение истины бытия. Осознанность – это наивысшее определение настолько безусловно, что оно заменяет собой даже «пра-бытие», приравнивая себя к нему, и потому для Гегеля (в «Логике») может взять на себя и заместить первоначальное наименование «идеи»: обысторенность безусловного видящего себя насквозь «видения», то есть умозрения разума: «абсолютная идея»; в той мере, в какой речь здесь идет о «знании», это подразумевает пред-ставление, наперед-установление суще-бытности суще-бытующего, а не стояния – внутри, настроенности в просвете пра-бытия.
Знание есть «Да» по отношению к сомнительности сомнительнейшего, по отношению к тому, что самое стоящее под вопросом достойно вопрошания; из него всякий раз проистекает настроенность-предрасположенность к «суще-бытующему». Выдерживать-выносить сомнительность-стояние-под-вопросом в настоятельном вникании означает: проявлять сущность человека и выбор в ее пользу в готовности к призванности-адресованности к осново-полаганию истины пра-бытия; это вы-держивание-вы-стаивание есть расширение твердости настаивания на собственном: то, что в пра-бытии находилось бы время-пространство для выдерживания-отстаивания сущности человека.
46. Истина и дело
Там, где истинным считается «дело», а делом считается «акция», то есть вмешательство какой-то из человеческих сил в налично данное под руками, там должно наличествовать долгое время, за которое дело может развернуться в какую-то пользу. Для тесной, стиснутой в ежедневное и ошарашивающее современности могут стать неожиданно заметными, пожалуй, «успехи» и «преимущества» – а именно благодаря тому, что они еще не позволяют открыто проявиться своим последствиям, скрывая свой вред. Таким образом, польза никоим образом не следует за делом по пятам; и остается открытым вопрос о том, доказывает ли даже однажды констатированная польза истинное какого-то дела. Но, вероятно, непозволительно упускать из виду вопрос о том, может ли когда-либо быть исполнена сущность дела всеми и всяческими «акциями» и «мероприятиями», сколь бы они ни были масштабными и впечатляющими. Дело есть только дело, если оно – вместо того, чтобы приносить истинное, вынуждено ориентироваться на пользу, Сущность истины как заслуживающее вопрошания позволяет себя высветить посреди нерешенного-невыбранного. Подлинное дело освобождает в свободу, то есть в настоятельное вникание принадлежности к пра-бытию.
47. Истина и польза
«Нет ни одной позиции, которая не могла бы найти своего последнего оправдания в проистекающей из нее пользе для сообщества в целом» Адольф Гитлер 30.1.39.[47]
Кто это сообщество в целом? (Некая налично данная масса людей численностью в 80 миллионов; она только в силу своего наличия вправе притязать на статус сообщества?)
Как это определяется и решается? Что представляет собой его цель? Почему?
Когда определяется польза какой-либо позиции? Где лежит мерило полезности? Кто определяет пользу? Посредством чего всякий раз оправдывается это установление? Может ли и вправе ли тот, кто принимает-занимает ту или иную «позицию», в то же время судить о ее пользе и вреде?
Почему польза есть мерило правомерности позиции человека? На чем основывается это утверждение? Кто определяет сущность человекости?
Откуда становится понятным призыв считать пользу мерилом истины? Есть ли понятность основа права?
Что есть «сообщество в целом», если не распространение на массу людей определенного понимания человека как отдельного индивида?
Что называется позицией? Обрисовано ли ею уже существенное человеческой сущности – если нет, то о чем говорит тогда оправдание позиции ссылкой на сообщество в целом и на пользу для него? Не заложен ли уже в этом понятии «позиция» отказ от всякой существенной сомнительности сущности человека, побуждающей к вопрошанию – относительно ее сокрытого отношения к пра-бытию?
47. Истина и польза
Разве человек здесь не был ранее и окончательно прикреплен к занятию-пользованию суще-бытующим и определен к покорению суще-бытующего – (и ко всему этому – в покинутости бытием?) И что есть «идеи»? Не значимы ли они как имя-название окончательного очеловечивания всего того, что человек еще создает и всегда создает сверх себя, выходя за свои возможности и пределы – так, что он посредством «идей» с необходимостью бывает опущен ниже своей собственной сущности? Не есть ли «идеи» ослепляющие иллюзии, которые служат только и исключительно «вечному» продолжению качения вперед и продолжению коловращения «жизни» и которые запирают человека как «живое существо» полностью в его животности).
Не брошены ли все и всяческие «позиции» вкупе со всей и всяческой совокупностью-общностью «народа» в пасть «суще-бытующему», поскольку позиция и совокупность-общность всякий раз вертятся только вокруг самих себя?
И разве не заключен в таком само-отбрасывании к сущее-бытующему окончательный отказ от всякого изначального сущностного призвания человека – оспаривать и противиться сущности богов и время-пространство их сущения посредством знающего в-скакивания в пра-бытие?
VI. Пра-бытие
48. Пра-бытие
Даже если само слово-понятие и его ограничение-определение остается в плену того прежнего, что было раньше, и оно снова трактуется неверно, поскольку пробуждается видимость чистого понятийного расчленения, то все же – при общей безразличности мышления – нужно выделить Первое, изначальное относительно значения слово «пра-бытие». Замечание об этом движется еще полностью в русле расхожего представления о языке, согласно которому он есть озвучивающее и поддающееся записыванию выражение некоторого «значения»; тогда как в основе из сущности пра-бытия также только и определяет себя язык (ср. 71 Боги и пра-бытие. S. 254).
Бытие с начала западного мышления понималось из противоположности «становлению». Следствием этого – и в то же время окончательным определением – еще раз развернутым у Ницше – этой сущности «бытия» как «остающегося – сохраняющегося-постоянного» выступает «метафизика» Платона и даже вся метафизика как таковая.
При таком понимании, однако, из бытия исключается то, что все же не «есть» ничто, а, следовательно, есть – становящееся – (как возникающее и преходящее-проходящее, не-постоянное). Пра-бытие вообще не может быть определено, исходя из противоположности к «нечто», и даже не может быть определено как противоположность Ничто, потому что оно само еще есть первоначало Ничто – и это не как-то походя, мимоходом, а в сущности.