Пра-бытие есть выбор по отношению к себе самому как без-основной пропасти – и, таким образом, не поддающаяся обоснованию острая потребность в необходимости всего и всяческого обоснования – и посредством этого сокрытое торжество Вот-Тут-Бытия, а потому – существенные места возможной истории человека, потому что далее – безосновность пропасти как хаос (зияние как удержанный зевок) богов (ср. ниже С. 83).
Первое и самое долгое, что следует знать философии на будущее – то, что пра-бытие должно быть основано, исходя из ее истины.
Поэтому постижение смысла философией вынуждено основываться на ней самой, то есть на том, что должно быть развито в мысли в ней – столь решительно, как никогда прежде, это должно быть постижением смысла ее «времени». Ей надобно знать Сегодняшнее – но не как принадлежное к какой-то «исторической ситуации» и потребное для достижения целей практического способствования чему-то и видоизменения чего-то, а как существенные знаки-намеки, подаваемые сущностью современной эпохи, рассмотренной в свете истории пра-бытия. Единственно, что и это постижение смысла служит не какому-то расчету, только более широко задуманному, или даже «выделению типов» «мировых эпох», а единственно отзвуку самого бытия, который дает знать о том, что оно – как махинативность сущебытующего в целом – покинуло содеянное им самим и отказалось от увлеченности им как «жизнью» – так, что в тишайшей тиши и покое стало готовить то, в чем испытывает острейшую потребность – потребность, скрытую под деланной беззаботностью – потребность в выборе ценой разрыва. От этого выбора – от самого пра-бытия – и со-бытуется философия как со-бытие – в той мере, в какой она становится подлинной философией по сути – как вы-раз-думыванием пра-бытия (ср. ниже С. 357); она сама принадлежит без-основности пра-бытия и остается чуждой во всей и всяческой «культуре». Только вот одно-единственное: если на кону в игре стоит этот выбор «этого» пра-бытия между бытием и сущебытующим и пра-бытие способствует основоположению своей истины и способствует тому, чтобы вообще еще и снова сущиться открыто в публичном, представать как мышление человечеством пра-бытия, то философия вынуждена будет снова стать началом в истории бытия и для него. Для того, чтобы стать таким началом, она должна иметь хотя бы малейшее представление о том, что она обладает сообразным сущности и правомерным достоянием своей собственной необходимости. Она обретает для себя это достояние единственно посредством постижения смысла самой себя. Она не вправе поддаваться принижающей иллюзии, которая сопутствует всякому постижению смысла – что оно, якобы, всегда есть следствие нерешительности, желания оттянуть выбор и прикрытие неспособности к действию.
Мы еще мало знаем в наших оценках о деятельном характере мыслительского мышления; мы еще не разгадали полностью ту загадку, что философия часто и легко определяется, исходя из отблеска-отражения чуждого ей (учености, мудрости), что она сама, вероятно, разбужена им и обусловлена им в своем составе-содержании. В постижении смысла философия отваживается проникнуть в определение пред-посланного ей – того, что должно быть раз-мысленно в ней и через посредство ее, и что должно быть в силу этого мышления положено основой в Вот-Тут-бытии, чтобы таким образом спасти человеку тайну его сущности, но не уничтожить и не развеять ее.
Откуда же, однако, это мышление берет указание на свой образ мышления? Откуда – если не из самого вы-раз-думывания! Но как, спрашивается, даруется указание на вид мышления еще до того, как начинается это вырас-спрашивание? Не верна ли здесь с самого начала – и если верна, то почему – старая пословица: τοῐς όμοίοις τά ȍμοια γιγνώσχεσθαι[18] – «Лишь посредством подобного (и только) приносится в знание подобное»?
Пра-бытие выступает как это решающее-выбирающее перед мышлением – и оно постоянно есть самое достойное вопрошания сомнительное. Подобать этому может быть лишь высочайшее оценивание-признание, та способность набрасывать-рисовать великое еще более великим, чтобы оно прибавляло и прибывало, тем самым, в своем величии. Ведь только великое обладает способностью становится еще более великим, в противоположность чему малое выдает свою сущность в том, что оно всегда преуменьшает ее, пусть даже и «только лишь» так, что оно всякий раз заявляет претензию на великое как на свое. Наиболее чистое воз-величивание – это признание-оценка, в котором признаваемое-ценимое полностью принадлежит ему самому. Поэтому спрашивание в смысле вы-рас-спрашивания наиболее сомнительного-достойного вопрошания – это вовсе не тщетная назойливость, а упрощение всего знания в единственное мыслительское признание и оценивание по достоинству не есть ни попытка втереться в доверие, ни превзойдение, но – спор как установление, исходя из взаимного общения, которое вынуждено отважиться удовлетворить собственную существенную настоятельную потребность. Установление-из-взаимного-общения-в-споре выставляет-подставляет вопросы пра-бытию так, что оно оценивается как спрошенное и перенимает свой ответ, вкладывая его в основоположение Вот-Тут-Бытия.
Человек входит в постижение смысла, вопрошая пред собой об истине пра-бытия – и таким образом вбирает-воспринимает его «само» в проистекающее отсюда изменение сущности: в близость превращения в Вот-Тут-Бытие. Постижение смысла есть в то же время освобождение от «свободы» «субъекта», от свернувшегося в себя разчеловечивания человека. Постижение смысла есть преодоление «разума» – будь то в виде простого опроса-внимания пред-заданному будь то в виде рассчитывания и объяснения (ratio), будь то в виде планирования и обеспечения гарантированной безопасности. Для «разума» остается недоступной суть истины; он есть всегда лишь поверхностное мышление, обращенное к сущее-бытующему.
Постижение смысла есть настройка-подстройка основополагающего настроения человека – в той мере, в которой она ориентирует-направляет его на пра-бытие, на основополагание истины пра-бытия. Постижение смысла переводит-пересаживает человека в Вот-Тут-Бытие – при чем наперед положено что оно само уже со-бытовано пра-бытием. Но пра-бытие нуждается в слове – требует слова – в качестве какового всякий раз сущится со-бытие.
Философия; Это единственно-неповторимая борьба за бес-картинное, необразное слово «этого» пра-бытия – в эпоху неспособности и невлечения к сущностному слову.
Постижение смысла: в эпоху планетарного непостижения смысла.
I. Философия в постижении смысла самой себя.
II. Философия в разноголосном споре своей истории (как мета-физика)[19]. То и другое в одном: история пра-бытия, полагающая основу принадлежность к ней.
14. Философия в постижении смысла самой себя
Постижение философией смысла самой себя принадлежит к ней, потому что оно побуждается тем, что философия должна мыслить как сущностное мышление – бытием. Такое постижение смысла служит не осуществляемому в данный момент закреплению понятия, чтобы только затем можно было бы выводить философию и заниматься ею. Такое постижение смысла не исчерпывается также и привнесенной задним числом «рефлексией» философии на себя – в виде какой-нибудь «философии философии», которая лишь фиксирует конец всех возможностей философии и исторически (historisch) включает ее прошлые образы в безразлично-равнодушную типологию.
Постижение философией смысла самой себя относится к мышлению бытия. Пра-бытие сущит единственно в просвете, который есть оно само, но такой просвет остается выносим только в проекте-наброске, который набрасывает себя в своем Открытом-Публичном и передает себе в собственное Открытость-Публичность этого Открытого-Публичного и отваживается на положение его основы. Этот осново-полагающий проект-набросок размысливает истину пра-бытия и при этом все же еще становится только со-бытуемым самим пра-бытием – как бы это ни могло казаться иначе и прямо противоположным образом.
«Развитие» философии есть в каждом случае расправление-разворачивание ее сущности на пути все более и более простого собирания уникально-неповторимых идей пра-бытия.
Ее цель состоит не в сообщении какого-то познания, и не в выставлении какого-то учения. Ее сущность остается единственно в том, чтобы быть существенным знанием (хранением истины, которой положена основа) – но никогда не «действовать» и не «влиять», Только таким образом философия находит себя в своей сущности, принадлежащей пра-бытию. Если ей это счастливо удается, то она, тем самым, передимает и опасность превратных толкований, потому что эта сущность, потому что эта сущность с необходимостью отчуждает и уводит, сбивая с толку, к постоянно возвращающимся попыткам гарантировать философию в ее сущности посредством того, что она выставляется в несообразной ей, на кажущейся более понятной взаимосвязи.
Поскольку философия – невыводимо из суше-бытующего, принадлежна единственности пра-бытия, и может знать только эту простую сущность ее, ей по этой причине чаще всего и непосредственно грозит со всех сторон утрата сущности, которая даже сплошь и рядом принимает разные виды и кажется обогащением, укреплением и обеспечением ее сущности. Таким образом, философия считается то наукой, то искусством (поэзией), то мировоззрением.
Поскольку философия есть существенное знание и поддерживает сокрытое свечение-горение сущности истины, она подталкивает к соскальзыванию в «науки», чтобы сразу же сделать отличительным признаком знания научность – точно так же, как и они, и якобы опираясь на их результаты.
И все же это всегда так и остается в упадке, впадая в подчиненное; вопреки кажущемуся прибавлению в блеске и богатстве доступного познанию суше-бытующему и его разнообразной представимости-изобразимости в формах объяснения и доказывания, всякая научность философии становится отказом от ее ранга, который – вне всяких сравнений.