– И какими важными ты сюда? – с некоторой хитрецой, сквозящей в голосе, спросил Серый. Он вдруг чуть склонил голову и, развернувшись вполоборота, зыркнул на толстяка. – Мотор, достань‑ка контракт.
Пузатый коротышка поставил фонарь на пути и начал возиться в карманах своих кожаных брюк.
Вебер сощурил глаза. Ему показалось, что в тоннеле вдруг стало куда холоднее. Наёмник мельком посмотрела на цепь, поблескивающую на груди у Жданова. Обычная начищенная цепочка – такие носили все работорговцы из верхов.
Признаться, Веберу совсем не нравилось происходящее. Что‑то внутри подсказывало ему, что то, что сейчас здесь происходило, хорошо для него не закончится. Плечи наёмника напряглись, пальцы крепче сжали кожаный козырек кобуры.
– Говорить пришёл с начальством твоим. Дело есть.
– А, так даже, – сипло посмявшись без всякого веселья, сказал Серый. – Ну‑ну, ну‑ну. Он, кстати, рад будет с тобой увидеться. Тьфу ты… Ну чего ты там копаешься, жиробас? – рявкнул Жданов, на мгновение оборачиваясь. – Где контракт?
Коротышка наконец достал из кармана мятую бумагу и передал ее Жданову. Тот раздражённо вырвал листок из его рук, развернул и присмотрелся к написанному, затем, аккуратно сложив, сунул листок себе в карман. Серый подошел к Веберу на расстояние вытянутой руки.
– В чём дело? – грубо спросил наёмник.
Жданов легко пожал плечами и осклабился, перехватив автомат.
– В том и дело, Саш, что встречу я тебе с боссом устрою, вот только, Вебер, извиняй, контракт у нас на тебя. Там такие бабки за тебя поставили, что у меня голова кругом идёт, когда я смотрю на циферки эти…
– Да чтоб тебя…
Вебер было вскинул руку, собираясь выхватить гранату, но Серый тут же поймал его на мушку. Наёмник замер.
Гнев полыхнул наравне с досадой. Надо ж дураком таким быть!
– Э, нет, дружище. – Серый покачал головой, при этом звонко поцокав языком. – Давай‑ка без шумихи, ты же прекрасно понимаешь, что ты попался. Нам свезло, тебе нет. И так бывает. Обычно‑то наоборот, но, оказывается, не всегда. Так что давай не рыпайся, и вперёд по шпалам на станцию…
***
Рыпнуться Вебер даже не успел. На них с Сенькой так быстро нацепили ошейники и выгнали вперёд планеты всей ковылять по шпалам до Комсомольской, что Саша даже толком осознать не успел, насколько худо его положение. Долговязый парень с зубочисткой не спускал с них с Конопатым глаз ни на секунду, держа на мушке – да уж, от таких, как эти, так просто не ускользнешь. Вот так. Собак не взял, а теперь сиди, не умничай. А Машка ведь как в воду глядела…
Пока шли, осознание приходило к Веберу всё быстрее: холодное беспокойство и едкое, гаденькое отвращение всё быстрее растекались по нутру.
Дела были плохи, и хотя Вебер искренне надеялся, что ему удастся что‑нибудь обязательно придумать, сейчас выход из сложившегося унылого положения представлялся плохо.
Мельком поглядывая по сторонам, Вебер украдкой ёжился от сырого холода, сгустившегося в грязном, вонючем тоннеле – пустом и молчаливом, и всё думал о предстоящей ему участи. А ещё о Машке, которая теперь осталась одна.
Правильно всё сделал, что уж. Кинул одну без всякой помощи и пропал. Так‑то. Э, нет, без сомнений теперь: всё‑таки хорошо, что собак с ней оставил. От этих бы всё равно не скрылся, а она хоть целее будет.
Просчитывать что‑то было бесполезно, но разработки планов и мысли о ближайшем будущем сами по себе бесперебойно то и дело мелькали у Вебера в голове.
Стараясь держать ухо востро, он просто понуро молчал, хмурясь, и то и дело сурово поджимая губы.
Что ни говори, а раздражение росло наравне с отчаянием.
И смех работорговцев, и их улюлюканье за спиной подливали этим ощущениям ещё больше топлива.
Впереди уже, однако, забрезжил густо‑желтый свет фонарей, смешанный с оранжевыми проблесками от пламени костров. Тоннельный смрад потихоньку сменялся запахами дыма, еды, табака и пороха.
Комсомольская была большой и просторной станцией, довольно красивой – с высокими лестницами и даже балконами, тянущимися над путями. Станция, что логично, была дополнена и всевозможными штуковинами, необходимыми для жизни и быта рабовладельцев и их рабов. Ничего особенного: какие‑то гамаки, канаты, столы с припасами, ящики с оружием. Резиденция главаря располагалась под огромными лестницами в центре платформы.
Вышли на свет, подошли к маленькой лесенке, поднялись на платформу и прошли вперёд. Вокруг царил хаос. Никакой анархии, просто было много народа, при этом все чётко выполняли своё дело, ну, или почти все.
Костры трещали, разведенные по краям платформы. Рядом с огнём, видно, на всякий случай, стояли низкие и высокие бочонки и бутыли с водой, грязные и кривые. На огне жарилось мясо, тушенка подогревалась прямо в банках, кипятились чайники. Женщин, принадлежащих к фракции работорговцев, Вебер видел не шибко‑то много, а тех, кого видел, были в основном молодые и крепкие бабы с оружием и в броне, те, кто, судя по всему, ходили на вылазки, искали рабов, воевали и занимались прочими подобными делами.
Были и другие женщины. Либо постарше, либо послабее. Они занимались какими‑то бытовыми действами – типа стирки в глубоких тазах, готовки, ухода за ранеными и больными и прочим в этом духе.
Громкий смех, понурое гоготание или со смаком рассказываемая история то и дело сменялись то шепотом, то щёлканьем семечек, то шуршанием тряпок, то ещё чем.
Грязной, отчасти заваленной бетонными глыбами, вывалившимися из потолка, платформе, казалось, не было конца и края.
Навесы из ветхих тряпок, потёртой парусины и ещё чего‑то были выстроены во многих местах и держались на честном слове, укреплённые с помощью палок или досок.
За этими навесами были разложены матрасы, кое‑где с бельём, где‑то даже с подушками: спальные места работорговцев, судя по тому контингенту, что ошивался возле них.
На Комсомольской в середине платформы высилось несколько лестниц. Две из них, что были посередине, были утыканы часовыми, так как на лестницах находились бараки с рабами. Никаких навесов и ничего вообще там не было, кроме старых подстилок на ступеньках. Рабы все были худющими, болезненными, со страшными лицами. Многие из них казались довольно бодренькими, но таких было мало. В основном Вебер видел стариков и мужчин, но были также и женщины, и молодые девушки. Все рабы были одеты либо в обноски, либо в ветхую одежду.
Товара у работорговцев было много, рабские бараки располагались не только на лестницах, но и на балконах, и на путях у платформы. Там охраны было тоже уйма, и всё те же грязные мужики в броне и с кучей оружия. По мере прохождения ближе к середине станции Вебера всё больше тошнило от этих лиц.
Видел он на станции, как и всегда, много чего. Однако о том, что творилось в более тёмных уголках или не совсем на виду, но всё же достигало его взгляда, даже и думать не хотелось. Исключая подробности, Вебер думал о том, что всё это напоминало ему ненавистное заведение Майорана.
Клиентов на станции тоже было довольно много. Все они были такими разномастными и неприятными, что их можно было бы легко перепутать то с работорговцами, то с рабами.
Шли недолго, а казалось, целую вечность. Вебера и Сеньку с ним вместе подвели к одной из лавок на платформе и усадили на неё, оставив ждать под конвоем. Ждать долго не пришлось.
– Глазам не верю, Вебер. Вот так встреча.
Главарь всей этой безобразной ярмарки был высоким широкоплечим мужчиной, его волосы длиной до плеч, давно не мытые, отчасти спутанные, были иссиня‑чёрными. Бородка, рваная, неаккуратная, покрывала узкий подбородок. Вытянутое лицо было смуглым, со шрамами.
Тёмно‑карие глаза горели наглым огнём, улыбка казалась весёлой, но в целом выражение лица чаще было каким‑то меланхолично‑усталым. Собственно, вот и он, Борис Валерьевич Войтко.
Вебер хорошо его знал когда‑то. Или думал, что знал. Человеком Войтко был с нескрываемой хитрецой, но главное, продажным.
«Наука мне будет на всю жизнь: не связываться со всякой кодлой типа работорговцев», – кисло подумал Вебер, глянув на Войтко.
– А чего это ты не веришь‑то, Борис Валерьевич? – безрадостно хмыкнул Саша. – Я к тебе в гости пришёл. А ты меня в кандалы. Это я не верю, что сейчас сижу вот тут у тебя в ошейнике.
Черноволосый мужчина будто бы напрягся, легко передёрнул мощными круглыми плечами и ответил:
– Знаешь, Саш, времена сейчас такие. Не очень, скажем так. – Войтко чуть склонил голову и прищурил глаза, глядя на Вебера с некоторым подобием гнева: ага, ущемили гордыню, совесть‑то, небось, есть ещё, вот и злится. – Деньги всем нужны. А у меня тут бизнес. Я бы никогда тебя в ошейник не загнал, если бы за тебя такую сумму не вкатили. Чем же это так умудрился проштрафиться, а?
Вебер равнодушно пожал плечами.
– Знать бы, кто поставил, может, и сказал бы я тебе чем.
– А я тебе даже скажу. Ты всё равно у меня на мушке теперь, а сдавать‑то я тебя уже послезавтра отправлю. Майоран за тебя столько жетонов готов выложить, сколько все мои рабы вместе взятые не стоят.
Вебер замер. Его будто бы током ударило. Вот те на…
«Вот мне ещё одна наука будет: не связывайся со всякой кодлой типа Майорана».
Вебер поджал губы. Сам во всём виноват, что уж.
– Ничего себе, – прошептал Сенька, глядя на Вебера. – Майоран!..
– Ах да, – обратив вдруг на Конопатого внимание, протянул Борис Валерьевич. – На этого щенка метропольского у меня тоже дело есть…
– Ну? Где он? – раздался неподалеку старческий голос – писклявый, противный донельзя. – Где там моя жертва?..
– А, вспомни солнце, вот и лучик. Хотя стоило бы другую поговорку применить, но клиент всегда прав, так что я лучше помолчу, – отозвался Войтко, когда рядом с ним возник костлявый старик в поношенном халате из светло‑серой ткани. Халат был расшит какими‑то то ли знаками, то ли это принт такой, не поймёшь. Лицо старика было таким ссохшимся, что единственное, за что зацепилось внимание Вебера, это были огромные глаза: выпученные, блёклые, дотошные. Эти глаза бегали по лицам, словно рентген, пытающийся что‑то обнаружить, когда старик остановил взгляд на Сеньке, то радостно вскрикнул и, указав на мальчишку крючковатым пальцем, повернулся к Войтко.