мпиаде в Рио, и уже через два года Международная ассоциация легкоатлетических федераций снова изменяет правила касательно тестостерона: теперь атлеткам с повышенным уровнем «мужского гормона» для участия в соревнованиях необходимо принимать препараты, которые понижают его уровень в организме. Многие считают, что эти изменения были прицельно введены для Семеня; она, в свою очередь, пообещала оспорить их, потому что гормональные препараты, которые она принимала с 2010 по 2015 год, заставляют её «чувствовать себя всё время больной». Позже она сказала, что всё происходящее разрушило её «ментально и физически».
В августе 2021 года Британский журнал спортивной медицины опубликовал уточнение к статье, опубликованной в 2017, на основе которой и было вынесено решение о гормональной терапии. Двое авторов признали, что указали на прямую причинность там, где только подозревается связь — между высоким уровнем тестостерона и преимуществами в женских видах спорта. Катрина Карказис, биоэтик из Стэнфорда, сказала, что Семеня была наказана просто за то, что она «слишком быстрая и, видимо, слишком маскулинная» для западных стандартов. Действительно: в европейских медиа Семеня называли «тестостероновой бомбой» и «генетическим фриком». Философ и биоэтик Джулиан Савулеску написал[62] подробный текст, где в десяти пунктах объясняет, почему с точки зрения науки и этики решение по Семеня и похожим на неё спортсменкам неадекватно. Он пишет, что это не отвечает ценностям спорта и концепции прав человека, что это невозможно имплементировать, что это дискриминирует выборочно спортсменок с конкретной интерсекс-кондицией и не распространяется на других, что это перемешивает пол с гендером, что терапия по уменьшению уровня тестостерона признана Мировой Медицинской Ассоциацией идущей вразрез с медицинской этикой, что есть более безопасные способы уравнивания возможностей — например, разрешить любым спортсменам принимать допинговые вещества в пределах физиологической нормы, потому что они и так это делают. Но основной тезис в том, что это решение основано на неадекватной науке; на сегодняшний день нет точных данных о том, что интерсексуальность в той или иной форме действительно даёт преимущества в атлетике, а говоря про высокий уровень тестостерона, нельзя игнорировать, что при синдроме нечувствительности к андрогенам, как у Семеня, тестостерон выделяется организмом, но рецепторы белков не работают должным образом, следовательно, влияние тестостерона на организм ограничено: поэтому у Семеня при XY («мужских») хромосомах «женская» внешняя морфология и «женская» гендерная социализация. Её лучшее время в спринте только на 2 % лучше её соперниц — и у сегодняшней науки нет способа выяснить, сколько из этих 2 % благодаря высокому тестостерону, а сколько — благодаря усилиям, опыту или везению. Не говоря уже о том, что сам по себе «нормальный» уровень тестостерона и его «мужской» и «женский» диапазоны — это предмет споров и обсуждений.
Зимой 2018 года теннисистка Мартина Навратилова (сама, к слову, состоящая в лесбийском браке, очень много сделавшая для защиты прав и видимости ЛГБТК и в своё время нанявшая тренером транс-женщину) в твиттере по поводу правил для трансгендерных спортсменов, не прошедших операцию на гениталиях, писала: «Должны быть какие-то стандарты, и иметь член и соревноваться в женском спорте — явно не вписывается в эти стандарты. <…> Если допускать к соревнованиям всех, то женский спорт, каким мы его знаем, прекратит свое существование». И это абсолютно точное замечание. Нюанс в том, что общество до сих пор почему-то выбирает существование женского спорта, каким мы его знаем. И вообще женского, каким мы его знаем. И мужского. И оно не просто выбирает это, как любую другую опцию; у высказывания Навратиловой есть и первая часть — «если допускать всех», — так вот общество «выбирает» допускать не всех. Я не верю в существование культуры отмены, но если есть что-то приблизительно такое же теоретически неприятное, то произошедшее вокруг Навратиловой после её размышления вслух сильно напоминает именно это. Её обвинили в трансфобии и не стали слушать подробных объяснений, некоторые про-ЛГБТК ассоциации прекратили с ней сотрудничество; естественно, она не трансфобка, она была открытой лесбиянкой с транс-тренером и ездила на соревнования с женой ещё тогда, когда мало кто на такое осмеливался; просто для неё само понятие транс-персоны связано с прохождением операций на гениталиях. Время идёт, и даже у самых прогрессивных для своей эпохи людей начинает не хватать инструментария, чтобы осмыслить происходящие перемены; плюс интернет-платформы, особенно вроде твиттера, просто в силу своей архитектуры заряжены на производство быстрых стимулов — будь то удовольствие или вспышки ярости и ненависти. Совсем недавно, на Олимпийских играх в Токио, Лорел Хаббард стала первой трансгендерной тяжелоатлеткой, допущенной до соревнований; по этому поводу в России — и не только — сначала поднялся шитсторм критики, — потому что она якобы биологический мужчина и поэтому обладает преимуществом по сравнению с цисгендерными женщинами; а затем, когда Хаббард не прошла в финал, на федеральных каналах российские ведущие с пропитыми лицами шеймили её как «мужика, который даже не смог победить женщин». В этом кейсе трансфобной мизогинии, кажется, максимально точно вскрываются колониальные патриархатные гендерные политики в отношении тех, кто не вписывается в сексуальную или половую норму: для нормисов они будут недостаточно полноценными в любом случае, только если не будут знать своё место (сидеть тихо, быть невидимыми и смиряться с дискриминацией и насилием).
Что ещё важно: все описанные выше случаи касаются женского профессионального и любительского спорта. Не женского и мужского, не гендерно-смешанных видов спорта (которые впервые массово появляются на Олимпиаде только в 2021 году — тоже интересный факт о текущем моменте), а исключительно женского. (Напомню, что женщины не могли участвовать в античных Олимпийских играх под угрозой смерти, для них были свои — Герейские, с одним видом соревнования; Олимпийские игры возобновили в 1896, женщин допустили только в 1900-м, постепенно увеличивая их присутствие.) Интерсексуальная персона с «мужской» гендерной социализацией и телом или транс-мужчина, родившийся с «женским» телом, не могут быть угрозой для мужского спорта, — как бы говорит нам вся столетняя история спортивно-половых скандалов, — потому что нет никого сильнее настоящего биологического мужчины. Да, кейсы транс-мужчин в большом спорте недостаточно освещаются медиа, но это потому что они не вызывают такого скандала, как в женском: истории Криса Мосье или Шуйлера Байлара транслируются как исключительно позитивные, потому что, ну, не могут же «полу-мужчины» по-настоящему угрожать позициям биомужчин. Зато женскую среду нужно тщательно охранять от «не стопроцентных женщин»; это слишком похоже на всю ту многовековую историю искусственных ограничений женской сферы, существовавших в разных патриархатных режимах. Надо ли говорить, что местные и международные спортивные федерации и ассоциации федераций до сих пор управляются преимущественно мужчинами?
Возвращаясь к твитам Мартины Навратиловой, — немного странно, что она не понимала, что найдётся много людей, которые скажут то же самое про неё, что она своим присутствием разрушает женский спорт, — потому что стереотипы о мужеподобности (и телесной маскулинности) лесбиянок до сих пор процветают. Но она действительно изменила женский спорт, в частности, теннис, открыв в нём место более агрессивной манере, зрелищности, — а значит, прорубив в нём нишу для других, отличающихся людей. Непонятно только, почему этот процесс должен остановиться на ней. Вот моё главное недоумение: зачем разделение профессионального спорта на мужской и женский сохраняется до сих пор, в 20-е годы 21 века? Спортивная сфера, с растущей инклюзивностью для любителей в тех регионах, где вообще задумываются над вопросом инклюзивности, — всё равно остаётся средой, где понятия о «натуральном мужчине» и «натуральной женщине» возводятся в абсолют. Это стремление к «природности» легко сочетается с гетеросексистскими представлениями о полах: по удивительной случайности правила одежды, прописываемые для женских видов спорта, оказываются куда подробней, чем для мужских. На Олимпиаде в Токио немецкие гимнастки отказались от купальников в пользу закрытых комбинезонов. Незадолго до этого на чемпионате Европы оштрафовали норвежских гандболисток за то, что они вышли в шортах, а не в бикини. В правилах для женщин прописано даже, что угол выреза в плавках должен быть высоким, а боковые швы — не превышать 10 сантиметров. От мужчин в то же время хотят просто «не слишком свободные шорты выше колена». Можно предположить, что бикини нужны для ловкости и скорости, но сами спортсменки всё время жалуются, что в них неудобно и они мешают[63]. В чём я вижу пользу спорта для теории? В его практиках наглядно видны те нечеловеческие усилия, которые институции и люди прикладывают, чтобы сохранить видимой и существенной границу между маскулинностью и феминностью, — потому что в реальности эта граница размывается всё сильнее с каждым днём. Разделение спорта на мужской и женский основано на (постоянно воспроизводимом) половом диморфизме — представлении, что пол это бинарная категория, которую можно с точностью определить и представитель каждого из вариантов которой обладает своими отличительными чертами. Современная наука совершенно чётко говорит, что никакой бинарности в вопросе пола не существует.
И человечество знает об этом уже минимум семьдесят лет — из работ того же Джона Мани, с исследованиями которого связывают появление категории гендера. В его статьях, созданных совместно с Джоан и Джоном Хэмпсонс, развенчивается стандартная для того времени установка, что пол человека легко определяется через его гонады; только в 1954-м канадские учёные нашли способ определять хромосомный пол человека через кожную биопсию. Но в статьях 1955 года Мани утверждает, что, используя только две эти переменные — хромосомы и половые клетки, — невозможно с точностью определить пол человека. Более того, он описывает ещё пять половых переменных: гормональный пол, внешняя генитальная морфология, внутренняя репродуктивная система, присвоенный при рождении пол и та самая гендерная роль. Мани и Хэмпсонсы изучили 76 интерсекс-персон и заявили, что ни по одному из этих признаков нельзя в точности предсказать, какой будет гендерная роль человека; только присвоенный пол (опирающийся, как правило, на внешний вид гениталий) оказывается наиболее близким к «психологическому полу». Что это значит? Что если бы в спорте (и в жизни) биологический пол определялся по внешним половым признакам, то Мария Мартинес-Патиньо (которую дисквалифицировали из испанской олимпийской сборной в 1986 году и почти разрушили жизнь) была бы признана женщиной. А если бы по хромосомам — то мужчиной. В книге Straight Ханна Бланк рассказывает про своего бывшего партнёра, который выглядит как мужчина, воспитан как мужчина и был рождён с функционирующим членом. Но у него был так называемый синдром Клайнфельтера — одна