из самых частых разновидностей вариаций полового развития, при которой у человека XXY хромосомы. У этого синдрома есть свои клинические проявления, но большое количество людей живёт с ним, понятия не имея, что у них атипичные хромосомы, и выясняют это, только если идут к врачу после неудачных попыток оплодотворить партнёрку. И Бланк задаётся вопросом — кто её партнёр, мужчина, женщина или между? И как тогда этот факт определяет её и её партнёра сексуальную ориентацию?
Многие исследователи так или иначе связывают исторически сложившееся подчинение женщин с их репродуктивной функцией; когда в последнее время заходит речь о сконструированности биологического пола, звучит аргумент, что ультимативно определить женщину можно по возможности рожать, а, соответственно, мужчину — по возможности оплодотворять. Это буквально соображение из 19 века, из-за сакральной роли рождения, пол определялся отсутствием или наличием яичников. Чем такой аргумент лучше хромосомного или гормонального определения пола? Куда мы денем XY-персон с «женской» внешней морфологией, XX-персон с бесплодием, транс-мужчин, сохранивших репродуктивные органы и могущих рожать, инфертильных XXY-персон, женщин, просто не планирующих рожать? Ещё в 1993 году биологиня Энн Фаусто-Стерлинг написала статью «Пять полов. Почему мужского и женского недостаточно»[64]. То, что она пишет, в сущности, интерпретирует исследования Мани и других: существуют множественные вариации половых переменных, которые приводят к тем или иным телесным и генетическим конфигурациям. Можно было бы назвать это отклонением, если бы не было доказано, что люди с атипичными половыми конфигурациями, включая разные виды интерсексуальности, живут долгую и здоровую жизнь. Тем более, если в младенчестве им не совершают калечащих операций на гениталиях без их согласия. Фаусто-Стерлинг определяет биологический пол как спектр, на котором находится «как минимум, пять, а может и больше» полов. Ещё более сложным вопрос становится, когда мы опускаемся на клеточный уровень. Считается, что каждая клетка тела несёт одинаковый набор генов, но это не так[65]. Встречаются разные виды мозаицизмов — когда одна часть клеток тела носит генетический набор, отличный от другой части; условно, «женщина» может обнаружить себя с «мужскими клетками». Социальная конструкция биологического пола явно видна на примерах ранних операций у интерсекс-детей. Джули Гринберг пишет[66], что XY-детей с недостаточно развитым (менее 2.5 см) пенисом врачи операционно превращают в «девочек», несмотря на «мужские» хромосомы, потому что считается, что мужчина определяется членом, достаточным для пенетрации и справления нужды стоя. Если же XX-персона рождается «с органом, больше похожим на пенис, чем на клитор», но потенциально способна рожать, её оперируют в девочку, потому что обществом и медициной считается, что суть женщины — в способности выносить детей, а не в возможности вступать в удовлетворяющие сексуальные контакты.
Учитывая, что так много в научном понимании пола изменилось за последние 50 лет, очевидно, что впереди другие исследования и, возможно, смены парадигм. Среди такого разнообразия биологических вероятностей теряется почва для понимания — а что такое «настоящие» мужчины и женщины. Профессорка антропологии Амада М’чарек в потрясающей статье Genetic Sex[67] описывает свой опыт в лаборатории, изучающей генетическое разнообразие с фокусом на родственных связях и наследовании, в том числе на образцах ДНК, которым несколько десятков лет. Она рассказывает, как в лабораторной практике так называемый «генетический пол» становится релевантным или иррелевантным — в зависимости от целей эксперимента; как иногда он превращается не в свойство индивида, а в характеристику паттерна наследования («половые различия располагаются не в индивидах, а в генетическом родстве»), как на старых образцах ДНК становилось понятно, что отсутствие Y-хромосомной аллели в образце не обязательно значило, что тело, у которого образец взят, — женское. М’чарек пишет, что «биологические категории не существуют сами по себе, а проявляются под влиянием определённых технологий. Даже если генетики представляют некие стабильные объекты, если рассмотреть их практики, становится ясно, что генетический пол смещается и меняется всё время. Не существует стабильной точки отсчёта». Она цитирует Донну Харрауэй, которая пишет, что «граница между полом и гендером это граница между животным и человеком, могущественная оптическая иллюзия и техническое достижение». Одной этой цитатой она указывает на сконструированность обеих границ, их значение и значение технологий в их очерчивании. Аленка Зупанчич в тексте «Половые различия и онтология» пишет: «На вопрос о сексуальных различиях первый ответ психоанализа таков: со строго аналитической точки зрения существует только один пол, или сексуальность. Более того, сексуальность — это не то, что проистекает из различий (между полами); она не движима тоской по утраченной второй половине, а изначально самодвижущаяся (и „аутоэротичная“). Фрейд пишет: „Сексуальное влечение в первую очередь не зависит от своего объекта; его происхождение также не может быть связано с влечениями объекта“». И в конце она разворачивает этот тезис: «Сексуальность не распадается на две части; она не представляет собой одну часть. Она застревает между „уже не одним“ и „ещё не двумя (или более)“; она вращается вокруг факта того, что „другого пола не существует“ (что означает, что различие не онтологизируемо), но при этом существует больше, чем один (что также означает „больше, чем несколько“)».
Я сам не особо доверяю психоанализу и уже слышу, как кто-то настойчиво говорит: «но ведь половые различия объективно существуют!» — даже после всей той критики «объективности» и её критериев выше. Веру в их существование можно поддерживать с разными целями: для культуры, для политики (как закрепощающей, так и сопротивленческой). Те, кто говорит, что половые различия важны для медицинской практики и здравоохранения, могут сходить в любую районную поликлинику на приём к гинекологу; истории девушек, травмированных малограмотными врачами, выясняющими, «девственницы ли они», — регулярная часть моей ленты в твиттере; или вспомнить расизм некоторых врачей в США, уверенных, что у темнокожих женщин более высокий болевой порог. Очевидно, наука, основанная на половом диморфизме, не помогает более бережному и внимательному отношению докторов к пациентам и знанию конкретных органов репродуктивной системы. Об этом пишет Катрина Карказис в тексте о злоупотреблениях понятием «биологический пол»[68] — что присутствие человеческого тела как материального факта очевидно, в отличие от присутствия пола; если медицину интересуют специфичные виды рака или изучение репродуктивной функции, — в этих контекстах вопрос о биологическом поле может быть актуален, но во многих других он давно исчерпал своё значение. Вопрос не в том, существуют ли половые различия, потому что вслед за ним возникает онтологический вопрос о реальном, на который указывает Зупанчич; вопрос в том, почему вообще обществам так важно фокусироваться на этих различиях и строить политики вокруг них?[69] За последний год лично у меня появилось не меньше пяти знакомых, которые открыто стали определять себя как небинарные персоны, в публичной сфере их видимость тоже увеличивается. В США в октябре 2021-го впервые выдали паспорт с отметкой X в графе «пол», что практикуется уже некоторое время в некоторых других странах. Это интересный прогресс, но он заставляет (вслед за Джеком Халберстамом и другими теоретиками) задуматься: а зачем вообще государству нужно знать наш — конструируемый им же — пол? Ответ много раз дан выше — чтобы контролировать тела через механизмы биополитики, чтобы конвейер производства принудительной гетеросексуальности не останавливался, потому что если на самом деле нет «мужчин» и нет «женщин», то кто, кого и как будет любить, образовывать семьи, получать привилегии и рожать детей? И правда — кто, кого и как?
Хроники гетеропессимизма
Вернёмся к тому, что мы бросили на полпути в первой части этой главы, — сексуальным ориентациям и предпочтениям. Существует ли вообще сексуальная ориентация, если, следуя тому, что пишет Зупанчич, прочитывая Лакана, на уровне аутоэротичного либидо не существует двух полов и желание заводится само по себе, без наличия объекта желания? И как можно навигироваться в ориентациях, если их основа — то, что мы понимаем под биологическим полом и гендером, — настолько шаткая и подвержена мутациям? Конечно, сексуальные ориентации существуют в том смысле, что это часть нашей социальной реальности, но, когда задаётся такой вопрос, обычно имеется в виду биологическая реальность. Считать, что биологическая, «естественная» реальность — более реальна, чем социальная, — значит некритично принимать дихотомию природы/культуры, а с ней и все остальные дихотомии западной модерности. На примере генетического пола мы увидели, как биологическая реальность мерцает под разными технологиями и насколько сама идея о природности сконструирована и поддерживается человеком. Тем не менее мы сегодня живём в мире, где общим убеждением является следующее: большинство людей гетеросексуальны, потому что такова природа человека; про тела, которые отклоняются от сексуальной нормы, могут быть разные мнения — от необходимости их уничтожения или конверсионной терапии до полного принятия и поддержки, а также что это тоже «нормальное природное явление» или «ненормальное», но это не даёт повода к дискриминации, — однако общая вера такова, что «эти люди» представляют собой сексуальное меньшинство — в противовес к гомогенному большинству.
Пьер Бурдьё в книге Outline of a Theory of Practice