Забота является у Хайдеггера, как известно, одним из фундаментальных экзистенциалов. Между тем в аналитике равноисходных качеств Dasein не хватает того, что единственно делало бы осмысленным говорить об этой самой заботе, – описания условий ее проявления. Прекрасный бибихинский перевод Dasein как „присутствия“ хорошо подчеркивает эту лакуну хайдеггеровской аналитики: если речь идет всего лишь о при-сем-присутствии, в чем может состоять забота? Переходя от сущего к бытию, Хайдеггер забыл взять обратный билет: брошенная в мир экзистенция, обнаруживая собственное бытие и заодно возвещая бытие всему прочему миру, оказывается – в таком раскладе – относительно сущего совершенно беспомощной и как бы ненужной. Между тем по смыслу дела это совершенно не предполагается, поскольку Хайдеггер обосновывает свою аналитику как раз представлениями о человеке-деятеле; соответствующая глава „Бытия и времени“ местами просто-таки перекликается с ранним Щедровицким… Таким образом, если перед Dasein стоит задача возвращения к своей подлинности, то достойным завершением этой задачи является лишь осуществление, – теперь уже на основе этой подлинности, – заботы о сущем. Только сознательно и свободно приняв на себя эту изначально, в соответствии с библейским мифом, предложенную ему заботу, человек может действительно стать „пастырем Бытия“» [409]. Иными словами, осмысляя свое бытие как присутствие, человек получает возможность и переосмыслить, и видоизменить свою жизнь.
То есть получается, что событие – это не просто некая констатация какого-то уже существующего или сосуществующего сущего в смысле Sachverhalt[301] или в смысле некой констелляции каких-то, допустим, вещей или предметов, которые просто так, быть может, совпали в пространстве и времени, но то, что требует некоего участия или, возможно, соучастия этого самого Dasein, благодаря которому подобное положение вещей становится событием. Ведь для того, чтобы произвести или заметить событие, опознать в событии именно событие, требуется присутствие, – причем присутствие присутствующего, осознающего, замечающего, обнаруживающего собственное присутствие. Тем самым Хайдеггер противостоит более ранней версии онтологии события как со-бытия, представленной Витгенштейном в «Логико-философском трактате». Витгенштейн утверждал: «Мир – целокупность фактов, а не предметов… Происходящее, факт, – существование со-бытий. Co-бытие – связь объектов (предметов, вещей)… Если можно представить себе объект в контексте со-бытия, то вообразить его вне возможности этого контекста нельзя» [107, с. 5–6]. Иными словами, для Витгенштейна именно определенные констелляции предметов, положения вещей выступают в качестве основополагаемых событий, из которых при последовательном рассуждении только и можно выводить отдельные предметы: «Ведь если предмет ничем не выделяется, его не выделишь, иначе он и так уже был бы выделен» [107, с. 7]. Витгенштейну в этом контексте не было нужно уточнять, кто, как и зачем выполняет это действие.[302]
Но у Хайдеггера речь идет не просто о наличии предположительно существующей самостоятельно предметности в том или ином сочетании («Мороз и солнце», «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека», «Свеча горела на столе»), которое, может быть, нуждается разве что в описании или фиксации факта. Речь идет о таком соединении или совмещении, которое вытаскивается из нераспознаваемого или нераспознанного хаоса и выделяется как таковое благодаря некоему осознающему себя присутствию. Тогда и возникает то событие (событие мысли), в котором выявляется эта констелляция как некое событие в ряду других событий, как некоторая фигура на некоем фоне. Именно благодаря такому выявлению события мы что-то можем понять или уже благодаря ему мы не можем чего-то не понимать.[303] И в этом смысле именно событие мысли оказывается чем-то, что задает такую возможность и именно благодаря событию мысли мы лишаемся возможности уже игнорировать это событие.
А для того, чтобы понять, как и почему это происходит и может происходить, в свою очередь, требуется обратить внимание как раз на различие. Хайдеггер позднее утверждал: «Бытие мы поэтому лишь тогда мыслим дельно, когда мыслим его в различии с сущим, а это последнее – в различии с бытием… Как видится нам различие, если как бытие, так и сущее каждое по-своему являют себя в различии и из различия? Чтобы встать вровень с этим вопросом, мы должны встать лицом к лицу с различием, начав с ним беседу о сути дела» [566, с. 48–49]. То есть помыслить различие мы должны с помощью различия. Но чтобы различающее различение было выполнено как событие мысли, мы должны не только обнаружить свое присутствие и заметить некоторые небезразличные для нас различия, но и осмыслить их в пространстве возможных действий, отношений и пониманий. Осмыслить в том числе и в буквальном смысле о-смысл-ения, т. е. обнаружения смысла и/или наделения им. А ведь Хайдеггер буквально на первой же странице «Бытия и времени» подчеркивал важность именно такой постановки вопроса: «Есть ли у нас сегодня ответ на вопрос о том, что мы собственно имеем в виду под словом „сущее“? Никоим образом. И значит вопрос о смысле бытия надо поставить заново. Находимся ли мы сегодня хотя бы в замешательстве от того, что не понимаем выражение „бытие“? Никоим образом. И значит надо тогда прежде всего сначала опять пробудить внимание к смыслу этого вопроса» [553, с. 1]. Вопрос о смысле становится смыслом вопроса.
Поздний Хайдеггер в своем программном докладе «Время и бытие» заявлял, что его единственная цель «ведет к тому, чтобы ввести в поле зрения само бытие как событие». Но при этом отмечал: «Событие не объемлющее родовое понятие, которому можно было бы соподчинить бытие и время. Отношения логического упорядочения ничего здесь не говорят. Ибо, когда мы вдумываемся в само бытие и следуем его особенности, оно являет себя как хранимое протяжением времени вмещение уместности присутствия. Вмещение присутствия есть собственность (имение) события. Бытие исчезает в событии. В обороте речи: „Бытие как событие“ это „как“ подразумевает теперь: бытие, допущение присутствия, вмещенное сбывающимся событием; время, протяженное в событии сбывающемся. Время и бытие сбываются в событии» [556, с. 404]. Тем самым событие (Ereignis) Хайдеггер предлагает понимать не метафизически, не просто как понятие, еще одно понятие среди других, пусть даже объемлющее и родовое, но как собственно событие, происходящее и свершающееся.
Когда Хайдеггер позднее говорит, что атомная бомба начинает взрываться еще в поэме Парменида [564, с. 148], то речь идет не просто о том, что какая-то отдельно взятая атомная бомба непосредственно сама по себе связана с отдельно взятой поэмой Парменида, но речь идет о том, что событие мысли Хайдеггера, благодаря которому эта связь выявляется, провозглашается и благодаря которому мы теперь можем эту связь увидеть, а благодаря этой связи начать уже понимать что-то, – это событие мысли запускает в этом смысле некую цепочку дальнейших событий, событий нашего понимания, нашего осмысления как Хайдеггера, так и атомной бомбы, Парменида и так далее. И в этом смысле получается так, что этим событием задается и разворачивается последовательность событий, которая образует некоторую эстафету, которая разворачивается и будет разворачиваться как в будущее, так и в прошлое, и благодаря чему собственно эта возможность реализуется как событийная.
Событие мысли оказывается событием смысла. «Смысл – это то, что может быть выражено, или выражаемое предложением, и атрибут состояния вещей… Но он не смешивается ни с предложением, ни с состоянием вещей или качеством, которое данное предложение обозначает. Он является именно границей между предложениями и вещами… Именно поэтому смысл и есть „событие“: при условии, что событие не смешивается со своим пространственно-временным осуществлением в состоянии вещей» [175, с. 36]. Философия события могла бы, наверное, воплотить событие, стать им, если ей удастся стать таким осмысленным и осмысляющим событием мысли.
И таким образом философия события позволяет нам переосмыслить как совмещение различных вещей, так и совмещение различных происходящих действий. И в этом смысле таким действием, производящим событие, производится и выявляется то положение дел, которое может быть представлено как событие и благодаря которому мы и выполняем эту самую работу, мы выполняем это самое действие, осуществляющее, воплощающее событие в качестве события. И с другой стороны, тем самым, наше присутствие как не просто сущих в ряду других сущих, выполняется и реализуется как раз посредством того, что мы эти события производим и, производя эти события, мы производим тем самым себя, производящих эти события.
Хайдеггер утверждал: «Поскольку бытие и время имеют место только в событии, этому последнему принадлежит та особенность, что им человек как тот, кто внимает бытию, выстаивая в собственном времени, вынесен в свое собственное существо. Так сбывающийся, человек принадлежит к событию… Отсюда происходит то, что мы никогда не можем поставить событие перед собой, ни как некое „напротив нас“, ни как всё объемлющее. Поэтому представляюще-обосновывающее мышление так же мало отвечает событию, как и всего лишь высказывающееся говорение» [556, с. 405]. А это значит, что философия события должна строиться таким способом, который будет отвечать открытости события.
Чтобы стать событием мысли и воплотить смысл, философии события придется стать практическим разворачиванием экзистенциального проекта. Не в том смысле, конечно, чтобы ставить только вопрос «Быть или не быть?», а в том смысле, чтобы поставить вопрос о способах бытия и экзистенциальном выборе – выборе себя посредством выбора смыслов, целей и ценностей. Философия события должна соответствовать событию. «Быть верным событию означает продвигаться в ситуации, пополненной этим событием,