[340]. Если же всё рассыпается, мы ничего не можем сказать. Или всё, что мы говорим, оказывается равнозначным. (И еще неизвестно, что хуже.) Мы уже не можем (как классические мыслители) утверждать: «существуют только мои истинные высказывания и прочие заблуждения». Что-то вижу я, другое увидит другой, остальное – для остальных.[341]
Заключение
Предназначенное номинально стать для исследования неким апофеозом – завершением, объединяющим и сцепляющим, подобно тому, как ключевой камень соединяет арку моста или окна, заключение оказывается на деле некоторым избыточным архитектурным украшением, выпадающим за рамки книги не хуже предисловия. «Односторонняя интерпретация пришла бы к выводу о единстве Природы (мира в его целостности) и Книги (объемного переплета любого письма). Если такое единство и не дано, его нужно просто восстановить. Телеологическая программа этой интерпретации, интериоризированная и повторно присвоенная кругом ее развертывания, оставила бы на долю удаленности предисловия всего лишь роль иллюзии и время промедления» [186, с. 67]. Если исследование еще не завершилось, то оно должно продолжаться, если же завершилось, то нет необходимости его повторять даже в важнейших частях – это может дать обратный эффект.
Предлагаемый подход, таким образом, совершенно не претендует на то, чтобы перевернуть философию[342] или мир. Тем не менее он демонстрирует действенный способ проследить и концептуализировать единство мира в постнеклассической перспективе, увидеть взаимодействие различных взглядов, теорий и других средств освоения мира, выявить соответствующие техники и технологии[343], позволяющие реализовать так или иначе преимущества многообразных подходов к миру в их комплексе. Данный подход как философский не претендует и на привилегированный доступ к миру, но демонстрирует возможности философии для концептуализации в том числе и моделей и картин мира, проектируемых и проецируемых другими доминионами культуры.
Предлагаемая концепция совершенно не претендует также на исчерпывающее представление мира. «Мир очень богат и нужно быть слишком уж близорукими, чтобы видеть его поделенным на кусочки по критериям, которые мы сами придумали, но которые считаем универсальными для всех времен и народов» [197, с. 120]. Достоинством предлагаемой концепции выступает, однако, ее потенциально наращиваемая масштабируемость, способность интегрировать на разных уровнях и разными способами иные концепции. Модель единства культуры становится моделью единства мира, не предполагая возможности каких-либо привилегированных позиций, перспектив или точек зрения. Это не какой-то специальный отдельный метаобъект, внутри которого находятся все остальные объекты, не какое-то всеобъемлющее вместилище, но способ представления зеркальных отображений картин мира, который традиционно принято называть культурой. Внутри философии всё будет работать по тем же принципам – противоборство отдельных ее течений демонстрирует взаимосвязь конфликтующих оппонентов в рамках продолжающихся дискуссий, а традиция преодоления метафизики и наращивание порядков рефлексии в постнеклассической мысли свидетельствуют о постоянно воспроизводящемся единстве философии.
Теоретическая и практическая значимость предлагаемого проекта определяется тем, что мировоззренческие, методологические и социокультурные концептуальные выводы и обобщения его могут использоваться для решения разно образных познавательно-практических задач: для разворачивания инновационных стратегических проектов в контексте формирования нового, когнитивного этапа постиндустриальной цивилизации, для фундаментальной разработки программ социализации и инкультурации личности, для построения конкретных исследовательских программ в дисциплинах философского и частнонаучного циклов, нацеленных на создание синтетических постклассических теорий; в преподавательской деятельности по общему или систематическому курсу философии, по соответствующим спецкурсам – как со стороны содержания материала, так и со стороны методических особенностей его трансляции и преподнесения (взаимосвязь и взаимодействие концептов и проблем онтологии, гносеологии, аксиологии, методологии, культурологии); а также в качестве сквозных принципов организации и представления знаний и других ценностей (энциклопедии, библиотеки, музеи, базы данных, интерактивные мультимедиальные системы и т. п.).
Кардинальная проблема описания и осмысления концептуализации заключается в том, что невозможно поименовать концептуализируемое или эффективно указать на него [ср. 269] помимо тех или иных средств, задающих и определяющих ту или иную концепцию. Применительно к миру это означает, что «мир» как философский концепт представляет собой результат концептуализации предположительно всё-таки как раз мира, но уже использование такого слова предвосхищает и предполагает соответствующую концептуализацию. В историко-философской ретроспективе первой главы видно, что не все мыслители эксплицитно концептуализировали мир, хотя все они так или иначе задавались вопросом о том, как охватить всё – по крайней мере, всё достойное схватывания мыслью. В современной философии мир выступает концептом прежде всего в континентальной феноменолого-герменевтической традиции [см. 653], но даже англо-американская аналитическая традиция имплицитно предполагает возможность универсального применения собственных аналитических методов, хотя ни «мира», ни «единства» даже в крупных англоязычных философских энциклопедиях нет [см. 647; 698][344]. Определенный, специфический способ явно говорить о мире не задает некую метапозицию, но позволяет эксплицировать средства охвата многообразий и множественностей, позволяющих говорить о них в целом, т. е. фактически рассматривать их в их единстве.
Различные линии рассмотрения и исследования различных аспектов единства мира, представленные в отдельных главах, резонируют и отсылают друг к другу, демонстрируя разнообразные операции постнеклассического воспроизводства единого мира и шаги продвижения понимания, где общее узловое решение разворачивается на многообразном материале и разными способами, поддерживая стройность концептуализации саморефлексивным жестом отображения разнообразия картин мира в единой философской модели. В этом смысле локальное и глобальное отзеркаливается на континууме рассмотрения, демонстрируя перформативное соответствие, тогда как попытки акцентировать множественности приводят к перформативному противоречию – не потому, что апеллируют к формальному понятию мира, которое должно подразумевать единство, а потому, что фактически выполняют операцию охвата и, тем самым, объединения описываемых многообразий в единой концепции.
Так что заключение, строго говоря, ничего не заключает и заключить не может – и не только потому, что после Гегеля претензии на завершение философии уже не в моде, или же потому, что карта никогда не может исчерпать территорию. А прежде всего потому, что мир в любом случае изощреннее всех концептуальных моделей. «Мир как целое во всех направлениях и аспектах превосходит „внутренний универсум“ смыслообразования» [543, с. 144][345]. И всё же опыт трансцендирования и опыт взаимодействия с другим демонстрирует возможность преодоления каждый раз определенных границ и пределов. «Мир, превосходящий всякий возможный опыт и тем самым напоминающий человеку о конечности как фундаментальной характеристике человеческого существования, существенным образом обнаруживает себя в опыте общения с Другими. Мир тогда выступает как наш общий мир» [484, с. 5]. Конечно, мир есть и согласие, покой [57] и открытость [559], тайна [541], загадка [2], чудо [543], однако подобные констатации сами по себе никак не помогают мир понять (в той степени, в какой это вообще возможно) или хотя бы концептуализировать. Поэтому, относясь к миру с сообразным благоговением, философия должна всё-таки стремиться его осмыслять.
Дальнейшее развитие предлагаемой концепции видится на путях более детальной и подробной проработки конкретных форм взаимовлияния различных сфер, областей и доминионов культуры, а также более последовательной разработки техник и приемов отслеживания и разворачивания взаимодействий многообразных концепций, дискурсов и текстов в философии.
Достойным завершением, наверное, может стать примечательная цитата из Босенко [71, с. 249], которая построена как кода: «Текст устал, как устает металл. Речь звучит, остывая. Прекрасней всего звучит та струна, говорил великий Пабло Казальс, которая вот-вот должна лопнуть. Речь, течение прекрасного обрывается на полусло
Литература
1. Августин А. Исповедь. М.: Ренессанс, 1991.
2. Аверинцев С. С. Мир как загадка и разгадка // Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.: Наука, 1977.
3. Азимов А. Совершенный робот // Миры Айзека Азимова. Кн. 1. Рига: Полярис, 1994.
4. Акчурин И. А. Единство естественнонаучного знания. М.: Наука, 19 74.
5. Алексеев И. С. Концепция дополнительности. Историко-методологический анализ. М.: Наука, 1978.
6. Алексеев П. В. Предмет, структур а и функции диалектического материализма. М.: Изд-во МГУ, 1983.
7. Алексеев П. В., Панин А. В. Диалектический материализм. М.: Высшая школа, 1987.
8. Альберт Х. Трактат о критическом разуме. М.: УРСС, 2003.
9. Альтернативная культура. Энциклопедия. Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005.
10. Альтшуллер Г. С. Алгоритм изобретения. М.: Московский рабочий, 1973.
11. Американская социологическая мысль. М.: Изд-во МГУ, 1994.
12. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2001.