– Я в фитнес-клуб хожу! – возмутилась Алиса. – Там знаешь, какие нагрузки?! А с давлением у меня уже были мелкие нелады – зимой, когда с гриппом свалилась.
– Ну ладно, всё равно – запишем. Опиши ещё раз, что ты чувствовала…
Дядя углубился в свои заметки, непрерывно черкая что-то. Не глядя, взял со стола полную кружку, обжёгся, зашипел, но от бумаг не оторвался. Алиса терпеливо ждала.
Минут через десять дядя Юля поднял глаза на племянницу.
– Пока данных недостаточно, чтобы подключать ещё кого-то. Хорошо бы самим повторить опыт: замерить, подсчитать, а уже потом думать, как быть дальше. Есть на примете один мой бывший студент – он работает как раз по схожей тематике. Но идти к нему надо с нормальными данными, а не с этими вот цидулками – и он пренебрежительно кивнул на свои листки. – Во сколько, говоришь, таджики в фасадом возиться прекратили? Значит, тоже надо к вечеру… хотя, стоп! Завтра воскресенье, так что их, скорее всего, не будет. Давай-ка к трём дня; ну а окажутся там – посидим где-нибудь, подождём. Договорились?
– Хорошо. За тобой заехать? – кивнула Алиса.
– Незачем, доберусь на метро. А вот оборудование кой-какое надо прихватить. У тебя машина далеко припаркована? Сейчас загрузим, ты завтра на место и подвезёшь. Оно, знаешь ли, увесистое…
Алиса засобиралась.
– И вот что ещё… – добавил после краткого раздумья дядя Юля. – Надо заранее глянуть, где поставить машину. Хорошо бы, прямо напротив того места, где появился этот контур? Я тогда заранее смонтирую в салоне кое-какие датчики, откроем дверцу, и… ты ведь не торопишься? А то придётся повозиться…
И принялся распихивать по карманам мотки провода, катушки изоленты, коробочки и – о, ужас! – компактную аккумуляторную электродрель.
Алиса вздохнула. Ну, теперь держись! Найдут они портал или нет – ещё не известно, а вот салон её красавицы ожидает, судя по всему, нелёгкое испытание. Ну да, что не сделаешь ради сенсации?
Когда они спускались по лестнице, – в свои семь с хвостиком десятков лет дядя Юля принципиально не пользовался лифтом – мобильник тренькнул. СМСка.
Динара писала: «Завтра, в 9-30 утра возле салона». О господи! Фотосессия у той ВИП-дамы! Алиса о нём и думать про это забыла! Надо подготовиться – объективы подобрать, да мало ли…
– Дядя Юля! – заторопилась девушка. – У меня тут возникло срочное дело, я машину пока здесь оставлю, а сама – домой. Завтра приеду пораньше и заберу, хорошо?
Сунула старику в руку ключи, и, не дожидаясь ответа, торопливо застучала каблучками вниз, по лестнице. Теперь придётся ловить такси… или лучше на метро? А завтра ещё ехать сюда ни свет, не заря, чтобы успеть к этой фифе…
Ох, и горек ты, хлеб журналиста!
Апрель 1888 года
Пора определиться с намерениями.
– Ну, вы и напугали нас, Вильгельм Евграфыч. – встревоженно говорил богатырского сложения господин. – Как же так, батенька? Хорошо хоть до фатеры Романа Дмитрича рукой подать – доставили вас сюда, чтобы отлежались и в себя пришли. Сейчас мы вам бульончику куриного – он лёгкий, для организма очень пользительно…
Евсеин приподнялся на локте и огляделся по сторонам. Комната, скорее всего, кабинет – книжные полки, глубокое кожаное кресло. На столе тёмно-серебристый прямоугольник – ага, оптическое устройство, «монитор», кажется? Ну да, они же на квартире у Романа, а он тоже гость из будущего…
– Простите, милостивый государь, я не… – доцент скривился, пытаясь вспомнить имя-отчество собеседника. Тот горой нависал над ним, занимая половину не слишком просторного кабинета.
– Какие церемонии, Вильгельм Евграфыч, голубчик? – удивился здоровяк. – Или… да вы помните ли, что с нами приключилось? Стойте-стойте, сейчас вам помогу…
Евсеин с помощью собеседника уселся на диване и принялся осматриваться. Одежда вся на месте, кроме сюртука. А, нет, вон он: висит аккуратно на спинке стула. Крупный господин – это, конечно, Гиляровский московский газетчик, – сидит рядом, на гнутом канапе. Несчастный предмет мебели поскрипывает, жалуясь на чрезмерную тяжесть. Евсеин провёл ладонью по лицу и потряс головой.
– Не переживайте, Владимир Алексеевич, на этот раз память мне не отшибло. Во всяком случае, до момента, когда я лишился чувств на Гороховской – всё помню отлично.
– Да уж, напугали вы нас!! Возьми да хлопнись посреди мостовой: глаза закатились, бледный, только что пены на губах нет – чисто падучая! Что с вами такое приключилось? Может, это как то связано с вашими изысканиями?
– С изысканиями… ах да, конечно! – Евсеин скривился – голова всё же побаливала. – Кстати, где эта… этот..?
– Мухоборйка ваша спиритическая? – догадался журналист. – Цела-целешенька, даже не помялась. Мы её, от греха, в кухне оставили; кто знает, может это из-за неё с вами неприятность приключилась?
– Из-за неё? Да, пожалуй, так оно и есть. – медленно произнёс Евсеин. – Кажется, Владимир, Алексеевич, я сумел найти то, что искал. Или хотя бы прикоснуться к нему. И, знаете что? Это «прикосновение» и высосало из меня силы. Мне на какое-то мгновение показалось, что через эту, как вы выразились, «спиритическую мухобойку», из моего тела утекает жизнь!
– Так может её того, от греха?.. – встревожился Гиляровский. – Вы ведь, Вильгельм Евграфыч, сдаётся мне, не собираетесь останавливаться и непременно свой опыт повторите? Не дошло бы до беды…
– Ни в коем случае! – перепугался Евсеин. – Вы просто не понимаете, Владимир Алексеич, как нам повезло! С первого раза, нащупать эфирный отпечаток «червоточины»! Это прямо как… уж и не знаю что! Я человек не азартный, но поневоле приходит на ум сравнение с «Игроком» господина Достоевского – тот тоже писало невероятных выигрышах на рулетке. Так вот, можете считать, что именно такой выигрыш нам и выпал!
– Хорош выигрыш… – проворчал репортёр. – ещё парочка, и вы, дорогой мой, богу душу отдадите. Нет, как хотите, а надо подумать об осторожности…
– Полностью с вами согласен.
В комнату вошёл Ромка. В его руках исходила ароматным паром большая чашка.
– Барон голову с меня снимет, если с вами что приключится!
– Но позвольте, Роман Дмитрич! – возмутился Евсеин. – Есть же обстоятельства! в конце концов, господин Корф не мог предвидеть всего! Уверен – будь он здесь, то одобрил бы мои действия! Вы представить себе не можете, какая нам выпала удача – и предлагаете отказаться от этого шанса из-за какого-то пустячного недомогания? А если мы не сумеем больше нащупать отпечаток?
– Один-то раз нащупали? – резонно возразил Ромка. – Куда он теперь денется?
Доцент замотал головой.
– Куда именно – не знаю, но «деться» он вполне способен. Структура «червоточин» – это энергетические протоки, которые особыми образом переплетаясь, удерживают их в стабильном состоянии. Энергию эти потоки черпают… ну, скажем из мирового Хаоса, из «тёмной энергии», заполняющей мироздание. Я не очень понимаю смысл данного явления, просто пользуюсь наиболее адекватными терминами, который мы сумели подобрать с герром Бухардтом. Для многого из того, что мы узнали в современной науке попросту нет подходящих терминов, понятий…
– Это всё крайне интересно, господин доцент, – Ромка, вновь почувствовавший предательскую зевоту, прервал излияния Евсеина. – Но, нельзя ли попроще? На бытовом, так сказать, уровне? Сами ведь говорите, что у нас нет времени…
– На бытовом? Хм-м-м… – Евсеин пожевал губами, отчего сделался похож на пожилую меланхолическую лошадь. – Ну, скажем так: в рабочем состоянии «червоточина» подпитывается энергией, которую сама же и черпает из окружающего пространства. Но, если тоннель разрушен, подпитка отсутствует и устройство – та самая проволочная конструкция – тянет энергию из окружающей среды. Причём не само по себе, а через человека, который кто держит его в руках. А бусинки при этом играют при этом роль своеобразных магнитов. Подключившись с их помощью к «червоточине», человек превращается в своего рода проводник. Весьма неприятное ощущение, доложу я вам – будто из организма высасывают жизненные силы.
– Это вы только сейчас поняли, или знали раньше? – с подозрением осведомился Ромка. —
– А хоть бы и знал, что с того? Я уже давно думаю над этим, и наш опыт стал последним звеном, после которого картина сложилась окончательно!
– То есть, – уточнил Гиляровский, – теперь вы в точности представляете, что происходит с «червоточиной»?
– Именно! – доцент ответил с вызовом. И куда только делась недавняя слабость?
– И если мы не будем терять времени, я готов заново её открыть! Пусть ненадолго – но это шанс, господа!
И, помедлив, добавил:
– Кстати, Роман Дмитрич… у вас в чашке, случайно, не куриный бульон? Признаться, я несколько проголодался…
Гиляровский забрал чашку у Ромки и протянул доценту. Тот приник губами, обжёгся, и принялся шумно, как ребёнок, тянуть сложенными в трубочку губами ароматную жидкость.
– А вы, Владимир Алексеевич, – спросил меж Ромка. – никак с нами собрались, в будущее? Смотрите, дело это рискованное. Наряд у вас неподходящий, да и документов нет. Если что – как с полицией объясняться?
– Да и вы, Роман Дмитрич, не слишком подходяще одеты. – заметил репортёр. – Погоны хоть бы сняли… А за меня не беспокойтесь – какой бы я был газетчик, если бы не смог с городовыми объясниться? Вряд ли они за сто тридцать лет сильно изменились.
– В общем, вы правы, – вздохнул Ромка. – А шинель я, и правда, лучше здесь оставлю. Была у меня где-то старая, партикулярная…
Пока Евсеин допивал бульон, Гиляровский с преувеличенной беззаботностью рассматривал фотографии на стенах кабинета. Ромка, тем временем отыскал чёрную студенческую шинель. По меркам двадцать первого века достаточно нейтральна: мало ли, на улицах пальто в стиле «ретро»? В Москве видели и не такое: продефилируй он по улицам в парадной форме поручика, при сабле, с револьвером на шнуре, побрякивая шпорами – покосятся и пройдут мимо. Эка невидаль – реконструкторы, ролевики и прочие городские сумасшедшие…