– И за что же мне такое счастье, товарищ капитан?
Сказать, что я был растерян – значило сильно смягчить ситуацию. Несколько минут назад, услышав от капитана Верховцева: «Зайди-ка, стажёр, тут тебе решили поручить кое-что самостоятельное…» я влетел в кабинет босса, как на крыльях. Моего энтузиазма хватило минуты на три – до того момента, как я пробежал глазами первый листок в тощенькой папке. Капитан подал мне её с двусмысленной улыбкой, словно под бледно-жёлтым старорежимным картоном с крупной надписью «Дело №…» скрывалось нечто скабрёзное.
– Напомни-ка, стажёр, – снисходительно потянул капитан, – что ты там вчера после планёрки позволил себе высказаться по вопросам литературы? Остроумно так, с перчиком, коллеги ещё смеялись?
Ах, вот оно что! «Нам умные не надобны, нам надобны верные…» А ведь предупреждал меня Макеев, что начальник следственного отдела во-первых, обожает «мужскую» литературу про супергероев, пальбу и визиты в прошлое, а во вторых, лишён зачатков чувства юмора? Что нисколько не мешает ему входить в пятёрку наикрутейших сыскарей Первопрестольной.
Увы, Боря уже вторую неделю парится в нервной клинике Алексеевской больницы. И когда я собрался сострить по поводу попавшегося мне на глаза томика с логотипом серии псевдо-исторической фантастики, заткнуть меня было некому. Томик я приметил на столе в комнате для инструктажей (бывшем «Красном уголке», как успел поведать Боря) – и оставил её там не кто иной, как начальник отдела сыска, майор Михнёв. Но я же не знал! Разглядел только обложку, где красовался бравый спецназовец в пятнистом камуфляже, под сенью российского триколора. В одной руке молодец держал совершенно не подходящий к его костюмчику пулемёт системы Льюиса, а другой резал горло отвратительного вида типчику в комиссарской кожанке. Фуражку украшала голубая пентаграмма, а физиономия… в общем, за такую картинку где-нибудь в Германии можно схлопотать срок по антисемитской статье. Название оказалось соответствующим, так что сдерживаться я не собирался – и, увлёкшись, не обратил внимания, как враз стих смех вторивших мне коллег. Закончив очередной остроумный пассаж я всё же учуял неладное, и обернулся, следуя за напряжёнными взглядами коллег, уставившихся на что-то у меня за спиной. Майор Михнёв (надо же, как незаметно подобрался, он что, в мягких тапочках ходит по управлению?) одарил меня доброй улыбкой и проследовал в свой кабинет. А я остался на лестничной площадке, служившей отделу курилкой, всей кожей ощущая сочувственно-иронические взоры…
Ну что ж, за что боролись – на то и напоролись. Будет мне и пентаграмма, и роковые тайны. Стажёр Онуфриев получил уникальную возможность раскрыть одно из самых резонансных дел современности.
Вот уж точно – «язык мой – враг мой». Податься, что ли, в охранники?
День первый
Первое впечатление – самое сильное
Алиса не удивилась. Вообще. Только что на тротуаре никого не было – и вот уже стоят и озираются трое, все в архаичной, не по сезону, тёплой одежде. В точности, как описывала бдительная собачница Антонина Сергеевна!
Первым из троих «гостей» бросился в глаза господин с аккуратной тёмной бородой, богатырского телосложения, в каракулевой шапочке и необъятной шубе нараспашку. Рядом с ним – смутно знакомый парень лет двадцати с небольшим, в тёмной шинели старомодного покроя. Парень поддерживает под локоть мелкого скособоченного дядечку в пенсне.
– С сезоном-то ошибочка вышла, господа. Не жарко?
В этом весь дядя Юля. Он и в такой момент не смог удержаться – иронизирует, не желая показать удивления. Молодой человек с изумлением воззрился на «комитет по встрече»:
– Нет, мы… вы что, ждали нас?
– Ваша правда, с погодами мы малость не угадали. – не стал спорить крупный господин. Он постучал ботинком о ботинок, сбивая с комья снега – они падали на горячий асфальт и растекались тёмными лужицами. – Ну, так ведь издалека добирались, вот и обмишулились. Шутка сказать: сто тридцать лет, это вам не жук чихнул. Верно, Вильгельм Евграфыч?
Тип в пенсне не ответил – сил у него хватало только на то, чтобы не уронить проволочную конструкцию, который он судорожно прижимал к груди. А штучка-то знакомая! Точно: в переплетении проволок знакомые чёрные бусинки…
И тут саму Алису повело – да так, что она чуть не повалилась на тротуар. Господин в шубе еле успел её подхватить. «Искалка» полетела на тротуар. Лоб девушки покрылся крупными каплями пота, ноги сделались ватными, не держали…
– Что-то вы, друзья мои… – тревожно, уже без иронии начал дядя Юля, но молодой человек в шинели перебил:
– У меня рядом, квартира! Давайте-ка туда. Это недалеко, за угол и немного дворами…
Алиса подняла глаза на говорившего.
– Смольский! Дядя Юля, это же пропавший Роман Смольский!
И снова повисла на руках господина в шубе, будто этот вскрик отнял у остаток сил. Плюгавый господин закашлялся, побелел как бумага, и, в свою очередь, чуть не повалился на тротуар.
Алиса пробыла в отключке всего несколько секунд. Придя в себя, она обнаружила, что её усаживают на заднее сиденье «Короллы», а дядя Юля, чертыхаясь сквозь зубы, запихивает в багажник загромождавшие приборы салон. Здоровяк устроил Алису и старался вовсю, обмахивая её сложенной вдвое каракулевой папахой. Рядом Смольский пытался запихнуть на переднее сиденье скрюченного Вильгельма Евграфыча – так, кажется, его назвал попутчик? Проволочная конструкция сиротливо притулилась на капоте.
Алиса помотала головой. Окружающая действительность плыла, сливаясь в размытые блёклые ленты. Девушку затошнило.
Дядя Юля захлопнул багажник.
– Обоим операторам стало плохо. Так каждый раз бывает?
– Похоже, да. – растерянно отозвался Смольский. – В прошлый раз Вильгельм Евграфыч тоже лишился чувств. – Я же говорю: давайте их ко мне, пусть хоть немного отойдут.
Тошнота отпустила, мир приобрёл чёткость. Алису по-прежнему слегка качало, но это уже можно было пережить.
– Вы кто? – обратилась она к здоровяку, отстраняя рукой «веер». – Спасибо, мне уже лучше…
– Прошу прощения, не представился, сударыня. Недосуг было – вы в обморок свалились. Гиляровский Владимир Алексеевич, репортёр «Московских ведомостей».
– Что, настоящий? – опешила девушка.
– Простите, не понял?
– Ну, в смысле, Гиляровский – настоящий? Тот, который «Москва и москвичи»?
Эту книгу Алиса читала, давно, ещё в школе. В отцовской библиотеке имелось раннее, тридцатых годов, издание – томик в чёрной затёртой коленкоровой обложке с тиснёными буквами заглавия.
– Хм… да, я пишу очерки статьи про Москву и её жителей. Об отдельной книге пока не думал, хотя, мне говорили, что я её написал. То есть, ещё напишу…
И господин закашлялся, скрывая замешательство. Было, впрочем, видно, что он доволен.
– Вы представить не можете, господа, до чего это приятно – оказаться в далёком будущем и сразу, встретить прелестную юную особу, знакомую с моей писа ниной!
– Может отложим реверансы и пойдём? – перебил Роман Смольский. – Хочу напомнить, что за безопасность отвечаю я. Здесь мы слишком привлекаем внимание!
– Поздно спохватились. На нас уже смотрят в три глаза. – И дядя Юля кивнул на торцевую стену красной кирпичной пятиэтажки.
– Во втором с краю окошке что-то блестит – наверняка объектив!
– Получилось! – воскликнул вдруг господин в пенсне, – Получилось же, Роман Дмитрич! Мы прошли!
Ключ легко провернулся в скважине – за время отсутствия хозяев никто не сменил замок, не попытался присвоить бесхозную недвижимость. Ромка, неудобно перехватив кипу счетов, конвертов, листовок (почтовый ящик, разумеется, был переполнен) бочком протиснулся в прихожую. Гиляровский посторонился, пропуская Евсеина и вошедшую следом за ним Алису.
Девушка осмотрелась. Просторная, круглая прихожая, три двери. Две ведут в комнаты, за третьей, полуоткрытой – короткий коридор. Кухня, санузел? Видимо, так. Высоченные, метра четыре, потолки, лепнина – и уж наверно, не крашеные пенопластовые муляжи, которых навалом на любом строительном рынке. Пол в прихожей – крашеные доски, местами краска вытерлась до дерева. Наверное, лет сорок не меняли, а то и больше… А ничего так жили брат с сестрицей – такая квартирка у самого Садового серьёзных денег стоит!
В комнатах успел поселиться запах пыли. Сквозь него пробивалась отчётливая нотка плесени, как это всегда бывает в домах, откуда надолго ушли хозяева. Хотя, не так уж и надолго – сколько времени прошло с момента, когда закрылись эти самые порталы?
– Месяца три с небольшим, как я понимаю… – Роман ответил на её незаданный вопрос. – Забавно, а у нас прошло больше года.
«У «нас»? – машинально отметила Алиса. – Похоже, парень воспринимает себя жителем девятнадцатого века? – Впрочем, это пройдёт – вот поживёт немного дома и придёт в норму. Однако, бурной радости по случаю возвращения что-то не заметно…»
– Мы не были уверены, как соотносится масштаб времени после закрытия портала. – сказал доцент. – Это сейчас можно с уверенностью утверждать, что, когда мы вернёмся, там пройдут те же самые три дня, что мы пробудем здесь.
– А почему именно три, Вильгельм Евграфыч? – осведомился Роман. – Может, мы тут подольше побыть захотим? Или наоборот, завтра понадобится сгонять назад?
Евсеин глянул на него поверх пенсне.
– Этот портал не похож на те, какими мы пользовались раньше – нестабильная червоточина, своего рода отпечаток в структуре пространства-времени. Она продержится около семидесяти часов, о чём я уже имел честь вам сообщить. И если вы воспользуетесь ею раньше срока – она схлопнется, причём без следа. Так что, вздумай вы сейчас «сгонять назад» – остальные застрянут здесь. Заново «червоточину» уже не открыть.
– То есть у вас в распоряжении совсем мало времени? – спросил дядя Юля, входя вслед за Гиляровским в прихожую. – И как же вы собираетесь его потратить?
Евсеин покосился на старичка, но не ответил.