Вот он, нужный дом. Нужный мне персонаж трудится, в трёхэтажном отреставрированном особняке дореволюционной постройки. Аккуратное, не нарушающее стиля крылечко, в нише слева от двери прячется домофон.
– Здравствуйте, сержант Онуфриев, Басманный ОВД. Могу я поговорить с вашим сотрудником Александром Ерёменко?
Дверь мелодично звякнула, распахнулась, и я вступил в прохладный кондиционированный холл солидной конторы.
Второй день. Ближе к вечеру.
Хорошо, когда есть друзья…
Тягучий джаз лился с эстрады в зал. Он растекался между столиками, звякал узкими стеклянными бокалами, световыми зайчиками отскакивал от латуни саксофонов и хрома колец, удерживающих накрахмаленные до жестяной твёрдости салфетки. Подальше от эстрады, у столиков, что расположились у входа, был ещё двадцать первый век – стойка для рекламных флаеров, предупредительный официант за стойкой со встроенным монитором возле вращающихся дверей. А там, где царила джаз, реальность менялась неуловимым образом – с каждым шагом, сделанным посетителями навстречу тягучим синкопам. Казалось, из-за столиков сейчас встанут мужчины в узких полосатых брюках, с галстуками-бабочками и выведут на тесный танцпол своих партнёрш – в непременном стиле «вамп», с боа, прикрывающими плечи и тонкими коричневыми сигаретками в длинных мундштуках.
Джаз… джаз… джаз…
– Всё же, музыка у вас удивительная. – Гиляровский провёл ладонью по нагрудному карману, оттопыренному пачкой «Кэмела», чертыхнулся:
– Никак не могу привыкнуть, что курить нельзя даже в трактирах! Что за варварские предрассудки!
– Так вы же сами рассказывали про егоровский трактир – там курение тоже запрещено. – припомнила Алиса.
– Так то ж егоровский! Хозяин – старообрядец, табачного духа не переносит. Говорит: «чтоб нечистым зельем в моём заведении и не пахло!» Бывало, тех, кто осмелится у него в трактире закурить, взашей провожал. А здесь – ну как, скажите на милость, слушать такую музыку без хорошей сигары?
Алиса кивнула. Сама девушка никогда не курила (школьные опыты не в счёт), но не могла не согласиться – да, запреты на курение нарушают неповторимый стиль регтайма, двадцатых годов и живой музыки, которым славится заведение.
– Эта музыка у нас давно считается безнадёжным «ретро». – вздохнула девушка. – Те, кто тут собрались, можно сказать, расписываются в своём снобизме.
– Скорее уж, в хорошем вкусе. – буркнул литератор. – Слышал я вашу «современную» музыку. А уж тот кошмар, который здесь называют шансоном… как можно такое переносить? Всё же приличное заведение, а не хитровский шламбой! Да и там поют приличнее. На сцене, с гитарой – какая пошлость, право слово…
Алиса долго удивлялась, узнав, что гитара во времена Гиляровского считалась инструментом вульгарным, подходящим лакеям, буфетчикам и половым, но уж никак не людям из приличного общества.
– Видите ли, Владимир Алексеевич, это что-то типа городского фольклора. Складывался он очень долго, среди московской… вообще нашей интеллигенции. В нём – традиции целой эпохи.
– Это тюремные-то песенки? – поморщился журналист. – Знаете, Алиса Николаевна, я много чего повидал и наслушался в связи со своим газетным ремеслом. Поверьте, даже в «Каторге» на Хитровке такие, с позволения сказать, «баллады» петь не стали бы. На нарах, в каторжном бараке, или, скажем, на малине, во время попойки с подельниками – там да, там конечно. А в трактире скорей уж цыган послушают, или балалаечников. Так что остаётся лишь удивляться вкусам вашей интеллигенции. Конечно, романтические студенты в трактире иногда распевают каторжные песни – но на то они и студенты! Мальчишки, им лишь бы публику эпатировать… Да и песни эти скорее революционного содержания, или бурлацкая романтика, вроде «Дубинушки». А то ещё «Эгейские волны» запоют – это правда, раньше, во время турецкой войны. Но чтобы воровские куплеты… а вроде, в зале люди солидные состоятельные, с поло жением!
Алиса усмехнулась – у всякого времени свои музыкальные пристрастия.
– То ли дело – это! – продолжал Гиляровский, кивнув на эстраду, откуда в зал медленно наползали тягучие волны регтайма. – Самое подходящее для хорошего трактира!
Алиса хохотнула.
– Между прочим, эта музыка у нас считается классикой. Международные конкурсы проводят, даже академия джаза имеется – правда, в Америке.
– Это в Североамериканских-то Штатах? Нашли, понимаешь, академиков! Какая может быть классика в стране коровьих пастухов, краснокожих варваров и копателей золота?
Не цените вы Америки! – засмеялась девушка. – А зря, музыка эта, джаз, регтайм, родом как раз оттуда. У нас эта страна – рассадник цивилизации, самая могучая держава мира. Не все, правда, согласны, но вот американские штаны носят охотно.
– Я их понимаю… – одобрительно кивнул литератор. – Весьма удобно.
Фасон джинсов Гиляровский оценил сразу, как только ознакомился с гардеробом Ромки. И даже обзавёлся тремя парами – сказал, в бурной репортёрской жизни пригодится.
– Ну, ладно. – вздохнул Гиляровский, вертя в руках пачку сигарет. – Что-то ваш друг запаздывает… как его там, Александр?
– Да, Шурик. – кивнула Алиса. – Позвонил час назад. Говорит, что-то стряслось, и, вроде, по нашему делу. Вы уж простите, Владимир Алексеевич, что я вас сдёрнула – Ромка занят, носится по городу вместе с господином доцентом и дядей Юлей.
– Да ничего, барышня, ничего, мне не трудно. – прогудел в ответ репортёр. – Дело-то у нас общее, верно? Выслушаем вашего приятеля – что там ему нужно?
– Понятия не имею. Сказал – «не по телефону», но, подозреваю, будет об этой истории с порталами. Он немного в курсе – помогал, когда мы искали проход. Помните, я рассказывала?
Гиляровский кивнул.
– Раз помогал, значит, надо рассказать. Нехорошо забывать друзей, тем более, что вы ему обязаны. В конце концов, вреда от этого не будет, наоборот – может чем-нибудь помочь…
– Ну нет, что значит – взять и рассказать? Вот так, просто? А вдруг он?..
– Что – он? Боитесь, что этот молодой человек донесёт на вас в околоток? Не знаю, конечно, какие у вас тут порядки, а у нас его бы в первом же участке без лишних разговоров сдали в дом скорби! Вряд ли ваш друг это не понимает.
– Никакой он мне не друг. Знакомый и всё – встретились, когда я наводила справки насчёт Семёнова, Каретникова и Корфа.
– А он, и правда, вам помог? – поинтересовался Гиляровский.
– Как вам сказать… я бы, конечно, и сама обошлась, но с ним оказалось легче. Знаете, неудобно как-то – на улице, одной, с рамкой этой дурацкой… Все вокруг пялятся, как на умалишённую, хиханьки со всех сторон… А с ним как-то спокойнее.
– Тогда мой вам совет, барышня: расскажите вашему «знакомому» всё, как есть. Насколько я понял из вашего рассказа, он – человек любопытный, и вряд ли оставит это дело, не разобравшись, что к чему. Я бы на его месте не оставил. Особенно, – усмехнулся литератор, – когда в нём замешана такая очаровательная особа. Вот увидите, он уже убедил себя, что вам грозит неведомая опасность, и он – единственный, кто может вас спасти!
– Алиса, привет! – Шурик появился возле столика неожиданно, как чёртик из табакерки. – А я-то вас ищу-ищу… ох, здравствуйте! – спохватился он и протянул руку Гиляровскому. – Александр э-э-э… Саша.
– Владимир Алексеевич, добрый знакомый Алисы. – учтиво представился репортёр. – Она попросила меня присутствовать. Я… как бы вам сказать… волею случая в курсе ваших обстоятельств.
Шурик недоумённо взглянул на девушку. Та пожала плечами – мол, что поделать, раз так вышло? Гиляровский, поигрывая сигаретной пачкой, выжидающе смотрел на молодого человека. За его спиной оркестр заиграл сборную солянку из Луи Армстронга.
– Ну, раз так, что ж… – Шурик отодвинул стул, уселся. – Алиса, по-моему, ты влипла в какую-то нехорошую историю. Я думаю, тебе угрожает серьёзная опасность!
Алиса и Гиляровский переглянулись и расхохотались.
С Олежиком Алиса встретилась в одиннадцатом часу, как только добралась домой, в Ясенево. Старый друг перезвонил, просил прощения, что не отвечал – сотовый сдох. Бывает, да… важный разговор? Конечно, можно прямо сейчас, вот только переоденусь…
Войдя в квартиру, Олежик по-свойски протопал на кухню, выложил на стол пакет с сушками и принялся заваривать чай. Хозяйка дома не вмешивалась – во-первых, он, и правда, был тут своим, а во вторых, Алиса совершенно не представляла, с чего начать разговор.
– Случилось что? – Молодой человек долил в прозрачную колбу чайника «Шишкина леса» и уселся на табурет. – Что-то, мать, вид у тебя смурной. Давай, выкладывай!
– Знаешь, мне жутко неловко. Получается, что я, прикрываясь нашей дружбой, использую тебя… Ты меня простишь?
– Ни за что. Куплю ружжо и застрелю. Давай, излагай, как ещё собираешься меня использовать? – и Олежик с хрустом вгрызся в сушку.
– Помнишь подэкспертного – того, что со странным бредом??
– Помню.
– Он ещё у вас?
– У нас, у нас.
– Можешь передать ему записку?
– Нет, Алис, не могу. То есть, я, конечно, могу, но не буду. Потому что это уголовщина. И дело не в том, что я боюсь за свою шкуру….
Олежик зачем-то заглянул впустую чашку, отставил её в сторону.
– Этот малый торговал наркотой и оружием. То есть, смертью в чистом виде. Я таким людям помогать не желаю, да и тебе незачем лезть в эту грязь. Тебя что, заставляют? Может, долги? Ты скажи, что-нибудь придумаем…
У Алисы в горле встал ком. К чёрту! Если уж Шурику всё выложили – то и Олежику можно, и не будет она ни у кого спрашивать! Она его с детства знает, и вообще, Олежик – молоток!
– Ну, хорошо. Только дослушай до конца, и не влезай с комментариями. И с диагнозами.
Олежик заинтересованно посмотрел на собеседницу:
– Что, всё так запущено?
– Ну вот, уже? – взвилась Алиса. – Вообще ничего не скажу!
– Ладно-ладно! – он выставил ладони перед собой в примирительном жесте. – А диагноз я тебе давно уже поставил: ты – опасная для общества искательница приключений на свою жо… пятую точку. Помнишь, как мы в третьем классе лазали за овраг? Мне ещё потом влетело за потерянную кроссовку, неделю гулять не пускали! А кто это затеял?