В двадцать три часа ноль пять минут, после того, как суровая вахтерша выгнала всех озабоченных кавалеров из фойе девичьей обители и тщательно заперла двери на засовы, Сапог привычно подергал связанные узлами простыни, намереваясь проделать свой традиционный путь до постели постоянной подруги — Галки Липатовой, чья девичья обитель была аккурат на третьем этаже общежития. Парень поплевал на ладони, взялся за ткань свернутой в жгут простыни, сброшенной сверху…
В это время на голову ему кто-то накинул вонючий матерчатый мешок, а когда Сапог попытался сорвать эту дрянь с головы и примерно наказать тупого шутника, расслабляющий удар в солнечное сплетение заставил его согнуться. Очень занятый бессильной попыткой вздохнуть, на завернутую назад и вверх руку Коля почти не среагировал. Через пару минут, чуть отдышавшись, Николай попытался освободиться, но вздернутая почти к затылку рука и пара бодрящих пинков в район почек заставили Сапожникова продолжить свой скорбный путь в унизительно согнутом положении, да еще с мешающей дышать тряпкой на голове. Нет, если бы не мешок на голове, который полностью дезориентировал Сапога, возможно Николай и стал бы сопротивляться, и даже отбился бы от внезапного нападения, но он растерялся и поэтому просто перебирал ногами, не понимая, куда его волокут.
Наконец его дорога закончилась. Получив напоследок сильный толчок и ударившись плечом обо что-то твердое, Николай смог снять с головы мешок и попытался оглядеться. Судя по всему, его приволокли в заброшенный металлический гараж. Единственным источником света в этой кромешной темноте был небольшой электрический фонарик, закрепленный под потолком, чей слабый свет с трудом позволял разглядеть лицо ссыкливого мента, которого Коля с друзьями неудачно пытались ограбить два дня назад. Мент закрыл за своей спиной дверь гаража и теперь внимательно рассматривал Николая.
— Ты что творишь, ментяра? Да ты сядешь за меня! — привычно заблажил Николай, пока легкая пощечина не прервала его «наезд», и сразу после первой пощечины последовала другая, заставив Николая заткнуться от неожиданности. Было не больно, но очень обидно и непонятно — обычно менты так себя не вели.
Через десять минут, после неудачной попытки сбить меня с ног, заорать и других, разрушающих доверие между людьми неконструктивных действий Сапога, разговор с Николаем стал более конструктивным. Нет, я не бил парня, вернее, почти не бил. Мои побои практически не причиняли ему боли или, не дай бог, телесных повреждений. Похлопывание по лицу, толчки, удары в стенку возле головы или промежности приносили парню унижение, тоску и чувство безысходности, так как драться со мной Сапог опасался. Все свои экзекуции я делал молча, только один раз расхохотался, когда Николай стал громко звать на помощь.
— Ты что, Коля, дурак? Ваша банда всех мужиков в гаражах распугала, теперь здесь с наступлением темноты никто не ходит.
— Что вы хотите от меня? — дрожащий голос клиента и вежливое обращение на «вы» — все однозначно указывало, что первый, самый сложный этап принуждения к доверию преодолен, прогресс в нашем общении наметился.
— Мне надо, чтобы ты рассказал про все ваши грабежи!
Николай, последние пять минут скуливший на корточках в углу, попытался вскочить, пылая праведный гневом честного человека, но тычком в плечо он был отправлен на исходную позицию.
— Какие грабежи, дядя Паша!
О, уже «дядя», значит, надо додавливать «племянничка».
— Ты че, думал, это просто так, смех*ечки? Мы вас предупреждали, чтобы вы не гадили, где живете? (Николай старательно кивает, в его голове уже сложилась картинка, что мы ему все это говорили, и неоднократно.) Ты думаешь, мы ничего о вас не знаем? Да вы совсем охренели, если уже меня грабануть решили!
Ишь как глаза Сапога полыхнули! Наверняка в своих мечтах увидел картинку, как я, отпинанный, лежу на загаженном асфальте, а они решают, что со мной дальше делать. Эту ересь надо быстро выжигать в его мозгах, чтобы даже думать боялся о чем-то подобном.
— Ты что, думаешь, я вас зассал?
Чуть не кивнул головой, сучонок, но сообразил, что лучше этого не делать.
— Скажи, Николай, — голос делаю ласковый, рука почти дружески лежит на плече парня, но пальцы цепко ухватили ворот кофты, — а где сейчас Рыжий?
— В больничке! Вы же ему нос сломали.
— Не я, а столб ему нос сломал. А ты сейчас где находишься?
Растерянный взгляд парня упирается в окружающую нас непроницаемую темноту.
— Вот и получается — вас было семеро, но один оказался в больнице, второй в плену. Остальные будут тоже либо там, либо тут, вопрос только времени. Или ты думаешь, что я как крейсер «Варяг» — с вами буду биться и потом гордо тонуть? Нет, я вас всех просто посажу, во всяком случае, тех, кто будет меня злить. Вас до хрена, а я один, поэтому биться я с вами не собираюсь. Ладно, мы отвлеклась, возвращаемся к грабежам. Рассказывай!
Опять Коля погрустнел, но у меня на его душевные переживания времени совсем нет. Через десять минут я встречаюсь с напарником, который последние полтора часа героически имитирует, что мы вдвоем несем службу совсем в другом месте, создавая мне алиби. Рация у него одна, поэтому даже предупредить меня о форс-мажоре он не сможет. Так как это моя война, я Диме даже не сказал, где я буду находиться. Мне сложно довериться даже напарнику в вопросе, грозящем мне перспективой пилить лед лобзиком в районе солнечного Иркутска в течение лет так пяти, да и то с учетом условно-досрочного освобождения. Так что сейчас каждый отвечает только за себя, и нам с Димой остается только надеяться, что каждый из нас достойно отыграет свою роль в автономном режиме. Греет мысль, что после одиннадцати вечера отцы-командиры посты почти не проверяют, наступает горячее время, не до того — все мобильные силы роты ППС собираются на закрытие ресторанов и кафе, откуда как раз после одиннадцати вечера выходит разогретая публика и начинаются массовые драки.
Но это дело уже десятое. А пока я должен прогнать Коле-Сапогу такое фуфло, которое очень похоже на их реальные криминальные подвиги, чтобы у парня даже тени сомнения не возникло, что я о чем-то не знаю. Ну, раз-два-три, поехали. Пальцы скручивают ворот кофты Сапога, костяшки упираются в судорожно дрожащую шею парня. Стоим лицо в лицо, я делаю самую страшную рожу, нарушая его личное пространство.
— Мужика помнишь, когда его сзади, у ворот гаража забили? А он вас помнит. А возле Дворца культуры дорожников бумажник кто у мужчины забрал? Он вас, уродов, тоже опознает. Пацана за консерваторией напомнить, как вы над ним глумились, или через боль будем вспоминать?
Какой-нибудь пацан на счету у шайки гопников все равно был, это сто процентов. После пацанов, когда все грабежи проходят безнаказанно, и хочется не рубли сшибать со сверстников, а за раз брать уже более серьезные суммы, приходит время валить пьяных мужиков. Ну а когда банда без последствий ограбит нескольких пьяных, парни считают, что им под силу грабить уже трезвых мужчин — и все идет по нарастающей. А где у нас на районе «ботана» можно встретить — ну конечно, возле консерватории. Николай вздрогнул, зрачки метнулись вбок, бинго! Давим дальше. Рот мелкого жулика округляется, формируя возмущенный вопль о его невиновности, но движением кулака я скручиваю ворот сильней, и Николай мгновенно скисает:
— А вы откуда знаете?
— Коля, ну ты тупой. Кого ты сегодня из ваших пацанов не видел?
В глазах парня я вижу понимание. Клише, созданное Голливудщиной, услужливо рисует в его мозгу картинку, как Рыжий, прикованный к больничной кровати стальными браслетами, хныкая и давясь сукровицей из сломанного носа, взахлеб облегчает душу двум суровым фэбээровцам, ой, извините, операм.
— Рыжий, сука… — сколько боли в этом стоне человека, потерявшего веру в воровской ход и пацанское братство.
— А ты что думал? Когда реальный срок корячится, все очки начинают зарабатывать, чтобы условный срок получить. Теперь каждый из вас за себя. Ладно, вернемся к нашему с тобой делу. Я сейчас отойду отлить, ты здесь посиди пять минут, вернусь, продолжим нашу беседу. Не вздумай пытаться бежать, тогда тебе конец придет.
Прихватив Николаю руки мотком эластичного бинта к распорке крыши, я, закрыв гараж на амбарный замок, почти бегом бросился к райотделу, где на крыльце уже метался мой встревоженный напарник. Я быстро отметился у командира, сказал Диме, что его помощь мне не нужна, и бегом, обратно в гараж. Откинув дужку замка, стал осторожно открывать ворота, имея опасение, что Николай уже развязался. Я осторожно приоткрыл створку ворот и заглянул — Николай стоял в той же позе, в которой я его оставил, мне кажется, что единственной его мыслью было — почему так бесконечно тянутся эти пять минут.
— Почему мы не в отделе разговариваем, а здесь, дядя Паша?
— Это, Коля, мое задание, чтобы в уголовный розыск перевестись…
— Что-то, дядя Паша, херня какая-то творится…
Блин, ну как знал, нельзя было жулика оставлять наедине со своими мыслями, ни к чему хорошему это не приведет.
— Ты знаешь, достал ты уже меня. Я сейчас тебя покрепче привяжу, кляп в рот засуну, и сиди ты тут, пока не надоест, а я пойду. Завтра с утра кого-нибудь из вашей шоблы отловлю и буду его крутить, а ты будешь здесь сидеть. И получится, что ваши все показания дадут, покаются, а ты, единственный, где-то бегаешь. И уже никто тебя слушать не будет, что ты где-то взаперти сидел, никто тебе не поверит. Когда тебя поймают, то как несознательного бегуна в следственный изолятор отправят, месяцев на шесть, до суда гнить, а остальные будут под подпиской, к следователю на допросы из дома являться. И ни одна падла из твоей кодлы тебя на СИЗО не подогреет, все свои дела будут решать. А я тебе сейчас даю уникальный шанс, вторым после Рыжего, с явкой с повинной, в отдел явиться, а ты не ценишь. Вот скажи, Коля, вас сколько было?
— Пяте…
— Да пошел ты на хрен, мальчик Коля! С тобой серьезные вещи решаешь, судьбу твою на годы вперед, а ты меня за дебила держишь? Ты считаешь, что я до десяти считать не умею? Все, я пошел, а ты не скучай! Только привяжу тебя покрепче и рот замотаю…