ли о существовании пластиковых окон, не мудрствуя лукаво, отрывали штапики[9] деревянных рам снаружи, аккуратно складывая оконные стекла на асфальт.
Потом самого легкого закидывали в беззащитное окно, после чего изнутри раскрывались самые неприступные двери, и сообщники на цыпочках, чтобы не потревожить сон соседей, начинали, как муравьи, трудолюбиво выносить все более-менее ценное. В условиях товарного дефицита практически всего оборотистые барыги брали всё. Самые смелые жулики проделывали то же самое, но только спустившись с крыши и вися над асфальтом на высоте пятнадцати — двадцати метров, покачиваясь на сомнительных веревках головой вниз. В этом году один такой уже сорвался в свой последний полет с высотки на улице Дрейфующих полярников. Утром, отскребая остатки переломанного тела от асфальта, подумали сначала, что это юный влюбленный. Но пробив его неправедную биографию, с двумя судимостями по сто сорок четвертой статье части третьей Уголовного кодекса РСФСР, с проникновением в жилище, поняли, что любовь здесь другая, более корыстная.
В двадцать два часа тридцать минут мы с напарником стояли в начале нашего маршрута у театра «Огонь Прометея». Город еще не спал, в кустах раздавалось довольное хихиканье и переборы гитары в три нехитрых аккорда, где-то в ярко освещенных окнах народ душевно выводил «Камыш, камыш» и «За что вы, девушки, красивых любите».
— Куда пойдем?
— Пока никуда. Если хочешь, можем погулять по центру.
— Что потом?
— Потом мы сядем в засаду и будем ждать.
— Ждать чего?
— Друг мой, Дима, пока вчера ты трескал мамины коклеты с пюрешкой, привет, кстати, маме передавай, я слазил в этот лабаз.
— Я тебя звал с собой!
— Дима, я не могу так часто объедать твою маму, я слишком стеснительный для этого. Так вот, в конце лабаза, в предпоследней комнате слева что-то лежит, что-то ценное.
— Ты не посмотрел?
— Нет, там лесочка была натянута поперек, может быть, еще какие сигналки стояли, я решил не рисковать. Я думаю, что кто-то сегодня сюда придет и что-нибудь ценное положит.
— Кто-то придет?
— Мне кажется, что самое ценное они сразу забирают, а что попроще и потяжелее, типа хрусталя, несут сюда.
— И что ты хочешь?
— Там стены глухие, если мы их далеко от выхода прихватим, они никуда не денутся.
— И что, вот так прямо сидеть будем все время?
— Блин, ну если будем ходить по маршруту, их упустим, а если они нас издалека увидят, то вообще сюда не подойдут.
— А если на территории кража будет?
— Риск примерно пятьдесят на пятьдесят. Если будет кража на нашей территории, то они или принесут сюда хабар, или не принесут. Если принесут — утром мы будем молодцы, а если не принесут, то утром мы выхватим нехилый пендель от командира.
— Ну ладно, уговорил. Давай сделаем, как ты придумал. — Дима делал вид, что мой план ему не нравится, но я видел, что он притворяется.
Погуляв полтора часа по центральным улицам, мы засели в густых кустах напротив лабаза. Через полчаса все мое тело затекло, очень хотелось почесаться, высморкаться, прокашляться. Наверное, я никогда не смог бы стать снайпером, которые, как пишут в книгах, лежали в засаде сутками, замерев недвижимыми деревянными бревнами и даже «ходили» под себя. У меня характер не такого склада, без движения долго лежать я не смогу. Хорошо, что уже комаров нет, а то бы попили бы они кровушки нашей. Минут через тридцать Дима толкнул меня, мол — смотри. По дорожке мимо лабаза шустрил кто-то, облаченный во все темное. Видно было очень плохо, так как уличные фонари в городе отключают ровно в час ночи, а не спящих в столь позднее время окон было откровенно мало.
Напротив темного провала ворот склада фигура остановилась, низко присела и стала тщательно завязывать шнурки, ну или делать вид, что их завязывает, при этом старательно вертя головой. Потом человек прошел метров на пятьдесят вперед, внезапно остановился и вернулся в обратную сторону. Через пару минут темная фигура вновь появилась в нашем поле зрения, на этот раз с ней было еще два каких-то типа, каждый нес в руках или на плече большую спортивную сумку. Люди по одному скрывались в абсолютной темноте дверного проема лабаза. Дима попытался встать, я с трудом успел удержать его, зло зашептав:
— Сиди. Пусть они туда пройдут, вещи начнут распаковывать, минут через пять пойдем, а то через окошки успеют выскочить.
Мы медленно и осторожно двинулись к воротам, сунули туда головы, пытаясь хоть что-то рассмотреть. Впереди, в сплошной мгле мелькало слабенькое световое пятно. Я включил свой фонарь и стал, светя под ноги, двигаться по все тем же кирпичикам. Когда до нашей цели — предпоследней комнаты слева, оставалось пройти буквально десять шагов, из темного проема высунулась чья-то голова:
— Атас! Менты, бля!
Отчаянный вопль сливается с хлопками моего стартового пистолета, звук детонации капсюлей Жевело многократно усиливает мечущееся между стен эхо, а в довершение начавшегося бедлама солидно грохнул Димин «макаров», а звук рикошетирующей от вековых кирпичных стен свинцовой пули спутать ни с чем невозможно. Тело впереди мгновенно сложилось, раскинув руки в стороны и распластавшись на острых кирпичах. У меня в испуге екает сердце, но через мгновение заложенными от грохота ушами я различаю крик, несущийся от пола: «Не стреляй, бля… Не стреляй». Крикнув упавшей на пол фигуре: «Лежать, с-сука, не вставай!», мы вломились кладовую.
«Секретно».
В трех экз.
1 — В адрес.
2 — В ЛД.
3 — В УУР УВД НСО.
Начальнику Дорожного РОВД
полковнику милиции Дронову О. В.
Довожу до вашего сведения, что оперативным отделом было перехвачено сообщение от арестованного вашим отделом Кузякина Евгения Михайловича, 1969 г. р., ст. 144 ч. 3 УК РСФСР на волю следующего содержания:
«Манюня радость моя с воровским приветом с кичи. Приняли нас опера с хабаром у нашей нычки кто-то сдал. Про делюги не спрашивают по вещам все видят пятерик корячится За цацки твои не спросили носи смело бырыга должен мне два куска пусть отдаст сама не ходи он прет всех во все щели пошли зему скажи мне грев нужен дачку собери знаешь что
Для дальнейшей работы. О результате прошу сообщить в наш адрес.
Глава двадцать третьяЗа чистоту
Настю я встретил в середине августа, в скверике у института Речных капитанов. Девушка сидела, зябко обняв себя за плечи, несмотря на погожий летний денек, прижав к боку потертую сумку с надписью «СПОРТ СССР», и сосредоточенно смотрела перед собой.
— Привет.
Она недоуменно взглянула на меня, потом в глазах мелькнула узнавание, после чего прозвучало равнодушное:
— Привет.
— Куда-то уезжаешь?
По пробежавшей по лицу моей собеседницы тени я понял, что сейчас меня спросят, а какое мне, собственно, дело.
— Не хочешь — не говори.
— Да куда мне ехать? В общаге ремонт, всех выселили. К родителям ехать не хочу. Сижу и не знаю, куда податься. В июле жила у подруги на даче, а сейчас ее родители туда приехали, в отпуск, меня попросили. Посижу до вечера и поеду опять на вокзал ночевать…
Я помолчал, потом накарябал на клочке бумаги несколько букв и цифр и протянул девице.
— Это что?
— Мой адрес. Я сейчас на службу иду, вернусь домой в час тридцать ночи. До половины третьего ночи я не сплю. Если не решишь свои проблемы, можешь в этот промежуток времени прийти. Только запомни — ко мне приходить надо тихо, незаметно, и так соседка на меня анонимки строчит каждую неделю.
Кусочек бумаги спланировал из разжавшейся девичьей ладони:
— Ты считаешь, что я так легко соглашусь спать с тобой?
— Тьфу ты, господи! — Я встал со скамейки. — Мне не шестьдесят лет, чтобы кого-то заставлять с собой спать. Захочешь спать не на вокзале — у меня только надувной матрас и лишний комплект постельного белья. Подушки лишней, наверное, нет. Сам сплю на матрасе, на полу. Ладно, пока, я на службу опаздываю. И вообще, я у тебя почти все видел, и ты не в моем вкусе. Привет вокзальным ментам передавай.
Настя запунцовела, вспомнив, в какой неловкий момент ее биографии мы с ней познакомились, — она показывала на спор, за пять рублей, свое влагалище через окно лекционного зала кооперативного техникума стоящему в кустах эксгибиционисту. Но мне не было дела до ее моральных терзаний — я уже опаздывал на службу.
В два часа ночи в дверь моей квартиры тихонько поскреблись. За дверью стояла испуганная рыжая девица.
— Что, надумала все-таки прийти к насильнику и совратителю? — прошипел я ей в ухо, впустив в квартиру.
— На вокзале менты, ой, извини, милиционеры выгоняют всех, у кого нет билета.
— Понятно. Проходи. Чай будешь?
Судорожный кивок головой. Я заглянул в старый «Саратов», давно требующий разморозки и удаления сталактитов льда и сталагмитов:
— Есть хлеб, пшенная каша и варенье. Все доставать? А еще кусок сала, от Татьяны осталось.
Опять судорожное кивание головой.
— Чайник вот, плита вот, сковорода вот, масло в шкафчике, я спать, пока. Тебе я постелю возле балконной двери.
Когда я утром открыл глаза, успел заметить любопытный голубой глаз, смотрящий на меня из-под натянутой на голову простыни, который тут же спрятался, как только мое внимание было замечено. Я энергично откинул простынь и тут же укрылся ей обратно. Задолбанный вчера до предела, я по своей привычке лег спать голым. Теперь пришлось заворачиваться в тогу и вытаскивать из-за шкафа свежие трусы под сдавленное хихиканье, доносящееся с надувного матраса.