Сеньон повернул голову к длинному панорамному окну, выходившему на площадку. Затем встал, подошел ближе. Из окна исходило бледное голубоватое свечение, ночное, робкое, словно луна не осмеливалась появиться и озарить это зловещее место.
Снаружи угадывались гигантские силуэты. Огромные ангары, громады заводов, скелетоподобные конструкции, а за ними – отвалы, похожие на горы мрака.
Надо же, и Харон любил приезжать сюда по ночам. В эту зловещую тьму с трупом на заднем сиденье… Как он спускал его в шахту? Должно быть, привозил тачку или маленькую тележку, а еще инструменты, чтобы пробивать слои бетона. Чертов псих!
Сеньон глубоко вздохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул. Его одолела хандра. Появилось ощущение пустоты внутри, вся энергия вытекла.
Он скучал по детям и Летиции. Хотелось обнять их, таких теплых. Вдохнуть запах. Жизнь кипела в них, как молоко на плите, выплескивалась повсюду, шумела. Боже, как прекрасно это было! И как давно…
Сейчас не время думать о семье, нужно сосредоточиться на том, зачем он здесь, в этих полуразрушенных стенах. Итак, Харон ездил на черном «дастере». Изображал курьера или истребителя грызунов, в зависимости от сценария. Сколько еще у него личин, чтобы проникнуть в дом жертвы? Техник или электрик от интернет-провайдера? Установщик сигнализации? Полицейский? Наглости ему хватало, что да, то да.
Сеньон потер затылок большой ладонью. Все мышцы тянуло от напряжения, но лечь он не мог. Слишком поздно. Он потянулся, позвоночник хрустнул.
Нужно выследить Гектора Лекувра.
То еще имечко. Гектор Ле…
Лицо Сеньона вдруг озарилось. Елки-палки! Гектор!
Вышка стояла перед ним, почти невидимая в ночи.
Скважинная антенна. Ее остатки.
Колодец «Гектор».
Сеньон бросился к компьютеру и вышел в интернет. Долго искать не пришлось.
Он покачал головой.
Сукин сын!
Остается выяснить, что их там ждет.
26
Три часа.
Людивина выполнила приказ командира.
Она проснулась разбитая, не в силах вспомнить ни где находится, ни что должна делать. Стены гостиничного номера, унылого, ничем не примечательного, кружились, звенел будильник, а она изо всех сил пыталась привести мысли в порядок. Она села, стало легче. Сходила умылась, и отпустило еще немного. Ее тошнило от усталости. Людивина включила воду на полную мощность и сунула голову под струю, чтобы прийти в себя.
Послание Сеньона она прочла, сидя на унитазе, и все встало на свои места.
Гектор Лекувр.
Она прижала ко лбу ладонь. Как они это пропустили? А вот как – вымотались. Рыли носом землю, рвались в бой не оглядываясь, вот и прохлопали очевидную истину.
Гектор Лекувр.
Людивина бросилась под душ, едва теплый, чтобы взбодриться, торопливо оделась и постучала в дверь Люси. Та не ответила. Она нашла коллегу в буфете, перед чашкой дымящегося чая.
– Уже знаю, – сообщила Торранс, – нам следовало об этом подумать. Наши на месте?
– Не знаю, пока не спускались, Сеньон предупредил бы.
Гектор Лекувр.
Харон не написал абы какое имя на рекламке, чтобы проникнуть в дом жертвы. Ни в коем случае. Он выбирал его. Он играл. Насмехался над миром. Хвастался. Это был не он, но в то же время в этом был весь он.
«Гектор» – название колодца в шахте «Фулхайм». Это не совпадение. Его первое логово. Его музей. Сеньон понял это и проверил, а нет ли где-то скважины под названием «Лекувр».
И нашел. В четырехстах километрах к северо-западу от шахты «Фулхайм». Шахта «Жиструа» во французских Арденнах. Участок, закрытый почти сто лет, затерянный в лесу, с главной скважиной «Лекувр». Глубина сто сорок метров. Ртутный рудник.
Торранс похлопала Людивину по руке, чтобы унять ее нетерпение.
– Время у нас есть. Им придется все проверить и подготовиться, прежде чем вскрыть колодец и спуститься. Наша задача – повидаться с Арно Меньяном, чтобы составить фоторобот Харона.
Людивина кивнула. Она не могла решить, хочет ли помчаться на шахту «Жиструа», чтобы убедиться, что там нет святилища преступника, или чтобы воссоединиться со старой командой. Но это могло подождать. Пока что они будут полезнее в другом.
Дверь открыл Арно Меньян в махровом халате поверх мятой пижамы. Он был еще бледнее, чем накануне. Они устроились на кухне и разговаривали тихо, чтобы дети в гостиной не слышали. До них доносились голоса мультяшных героев, придавая разговору сюрреалистический налет: грубость и насилие с одной стороны и детский лепет с другой.
Арно был категоричен: никаких дезинсекторов они не приглашали. Даже в его отсутствие. Хлоя обязательно предупредила бы – это была бы строчка из ее бесконечных списков душевных страданий. Однако он слышал, что в подвале по ночам шастают какие-то твари, но через два-три дня они ушли сами. Значит, план Харона не сработал.
Увы…
Его никто не видел, он остался тенью в толпе.
Для порядка они спросили Меньяна, не приходил ли в дом с обходом какой-нибудь технический специалист, на что Арно ответил отрицательно.
Было раннее воскресное утро, когда они вышли из дома. Людивина села за руль, а Люси на пассажирское кресло – ей предстояло заказать билеты на самолет до Лилля. У них было время побывать там, где бросили тела Анн и Клер.
Они ехали молча, сосредоточенные, усталые.
Места преступлений оказались похожи. На краю леса, рядом с дорогой, достаточно оживленной, чтобы никто не обратил внимания на убийцу, но не настолько, чтобы кто-то его побеспокоил. Харон припарковался за поворотом, укрывшись за кустами: никто не мог его видеть, а вот он услышал бы шум мотора приближающейся машины. Он вытащил тело Анн из багажника и бросил в овражек, Клер оставил за кустами и скрылся. Быстро и эффективно.
Торранс стояла с папкой в руках, проверяя фотографии жертв, желая убедиться, что они приехали точно на место, распознать детали пейзажа и мысленно представить, как все произошло.
Но тела лежали так, что их нужно было еще поискать. Водители их заметить не могли. А вот пешеходы – да. Идеально для Харона, чтобы раствориться, зная, что его подвиги рано или поздно откроются. Он несомненно хотел рассказать миру о своем существовании. «Посмотрите на этих девушек, это я, это моя работа!»
– Он остановился здесь, – сказала Люси в том месте, где нашли Анн Кари, и указала на асфальтовую площадку на обочине, где мог припарковаться Харон. Метров на десять выше места сброса тела.
– Возможно.
– Нет, это точно. В других местах есть земля, на ней могут отпечататься шины, что позволило бы нам определить тип транспортного средства. А на асфальте никакого риска. Харон наверняка об этом подумал, он такой.
Людивина кивнула: Торранс опытнее, нужно у нее учиться.
Ближе к полудню, в аэропорту Бордо-Мериньяк они вернули машину приехавшему за ней жандарму. Они шли к залу вылета, когда Людивине позвонил доктор Буске.
– Я только что отправил свои выводы вашим товарищам, но они, судя по всему, очень заняты. И я подумал, что вам тоже было бы полезно знать. Не уверен, что информация быстро до вас доходит, учитывая творящийся вокруг дурдом.
– Вы меня пугаете, доктор! Что-то случилось?
– Речь идет о женщинах из шахты. Мы начали вскрытие и… заметили особенность. Честно говоря, с первой я это упустил – не хватило тканей глаза.
– Я думала, после стольких лет в глазницах вообще ничего не осталось!
– Чего мы только не находим! В данном случае условия были благоприятными, чтобы замедлить или остановить разложение – а именно разрушение извне. Работал только автолиз, разрушение тела самого по себе. А вопреки распространенному мнению глаз при некоторых обстоятельствах сохраняется лучше всего. Седрик, гистопатолог, с которым я работаю в институте, объяснил, что у девяноста трех процентов мумий глаза, не удаленные во время бальзамирования, сохранялись спустя тысячелетия. Конечно, не в безупречном состоянии, они оседают, высыхают и могут образовывать нечто вроде тест…
– Я не понимаю, к чему вы клоните, доктор.
Буске помолчал – то ли рассердился, то ли собирался с мыслями. Затем продолжил тем же лекторским тоном:
– На веке одной из девушек я заметил крошечный порез, очень тонкий, от бритвы или скальпеля. Мне стало любопытно, и я заглянул в орбитальную полость. Там осталось достаточно материала, чтобы Седрик мог им заняться. В обычной ситуации я бы не зашел так далеко, но шрам совсем рядом с глазом меня заинтриговал. Седрик в прошлом году работал с чилийскими мумиями и применил метод, позволяющий регидрировать глаз – восстановить его консистенцию, чтобы изучить под микроскопом парафиновые срезы. Это он и проделал с глазом девушки. То, что он нашел… Я… Я проверил остальных. Только у троих сохранилось достаточно ткани для изучения, у остальных четырнадцати они были сухие или пустые.
– О чем вы, док?
– Об их глазах, лейтенант! О глазах. Думаю, можно утверждать, что они… У них удалили хрусталик с радужкой и, возможно, роговицей: мы обнаружили слишком мало клеток стромы роговицы.
Людивина затаила дыхание.
– У всех?
– Повторяю, я смог проверить только троих, но логично будет предположить, что с остальными сделали то же самое, хотя в отчет я это не внесу.
– Глаза… – пробормотала она.
– Выяснить причины – ваше дело, но я все-таки проверил, пересаживали в те годы роговицу или нет, и удивился: это давняя практика, ее применяли и тогда, когда убили девочек. Но зачем забирать хрусталики? Используются только искусственные импланты. У меня нет объяснения.
Людивина не сразу переварила информацию. Глаза – не просто часть тела. Харон заставлял своих жертв держать их открытыми и смотреть на собственное убийство. Зачем вырезать их потом?
Она ни на секунду не верила, что мотив был корыстным, вроде продажи органов, – не верила в гнусный мотив «ради наживы». Не похоже на Харона. Его даже кошельки не интересовали.
Бери все гипотезы, мало ли что.
Доверяй интуиции. Это тоже важно. Она видит связи там, где сознание пока не воспринимает картину целиком. Интуиция в этой работе – сумма опыта, умений и чистого анализа без помех.