Торранс отошла вглубь зала, к прямоугольнику из тесаного камня.
– Напоминает алтарь, – сказала она.
– Считаете, есть мистический подтекст?
– Материал, расположение.
Он стоял по центру дальней стены. Оттуда был виден весь зал.
– Эксперименты?
– Возможно. Еще один псих.
– Я видел состояние тел, от них мало что осталось. Вряд ли получится изучить глаза и узнать, забрал ли он какие-то части.
– Учитель Харона?
– Это объяснило бы, почему он использует название колодца. Дань уважения. Оба преклоняются перед смертью.
– Вы представляете, какая у них разница в возрасте? Нет, вряд ли учитель.
Людивина закусила щеку. Это не ошибка. Преемственность выглядит сложной, но возможной.
– Вы еще не видели гвоздь программы, – сообщила Торранс.
Она скрылась за выступающим углом. Там был проход, невидимый при слабом свете из-за оптического эффекта скалы. Людивина последовала за ней в узкий коридор, где воздух был еще влажнее. Коридор вел в комнату с мягким креслом рядом с потертой раскладушкой. Место для отдыха. Дальше проход петлял, минуя восемь массивных деревянных дверей. Торранс открыла одну из них, и Людивина поразилась ее толщине. Дверь подбили толстым слоем ватина, края отделали такой же мягкой полосой, чтобы она идеально повторяла неровные контуры каменного косяка.
Чтобы не проникал звук, сообразила Людивина.
Внутри была камера. Раскладушка, деревянное ведро, цепь, забитая в скалу. Все старое. Ветхое.
– Никто ничего не слышал, – печально произнесла Люси.
– Это… странно, так ведь? На такой глубине можно кричать сколько угодно даже без двери, никто и не услышит. Застенков не могло быть, когда работала шахта, так что… зачем прилагать столько усилий?
– Вы правы, – признала Торранс, – это значит, что он держал их при себе какое-то время, пока сам здесь оставался. Изолировал дверь ради своего комфорта. Не хотел слышать мольбы. Мне кажется… он проводил здесь много времени. Хотел тишины. И чтобы жертвы были под рукой.
Людивина запустила пальцы в волосы и убрала их назад. Она представила, что могло здесь твориться, и покачала головой, совершенно разбитая.
Они уже возвращались в комнату, похожую на лабораторию, когда шуршание комбинезонов заставило их повернуть голову. Появились три безупречно-белые фигуры с тяжелыми ящиками.
Эксперты по идентификации.
– Меняемся местами! – объявил первый.
Ферицци жестом пригласил Торранс и Ванкер на выход.
Люси остановилась перед экспертом и указала на коридоры, усеянные костями.
– Как только снимете показания, возьмите экспресс-пробы по всему периметру, а я срочно вызову мобильную лабораторию. Мне нужны результаты, и быстро. Нужно торопиться.
– Но тут решаю не я, для этого придется…
– Это приказ генерала де Жюйя, – не моргнув глазом ответила Торранс. – Мертвые и так слишком долго ждали.
29
Хлоя горела изнутри.
Острая пульсирующая боль отдавала в середину живота.
Все тело, полностью обнаженное, было в синяках, но она этого уже почти не чувствовала, разве что не могла долго оставаться в одном положении. Этот чан, душный, грязный саркофаг, сам по себе был орудием пытки, физической и моральной. Невозможно было нормально лечь из-за неровной поверхности, воздух был липким и вонючим, несмотря на самодельную вентиляцию. И кромешная тьма. И все же Хлоя кидалась туда, когда он приказывал, так ей хотелось скорее убежать от него. Чан означал конец издевательств. Передышку. Хотя она потеряла счет времени и никогда не знала, надолго ли он оставил ее в покое.
Он заставлял ее подниматься, давя на инстинкт самосохранения. В первый раз, когда крышка чана сдвинулась, Хлою охватила невероятная, немного безумная надежда. Вниз упала веревочная лестница, и она, не заставляя себя упрашивать, взобралась по ней, но оказалась с ним лицом к лицу. Часы, идущие вспять, напугали ее, но хуже всего были кукольные головки, подсвеченные лампочками.
Мысль о том, что будет дальше, заставляла ее вжиматься в пластиковую стенку. Стол. Стремена.
Во второй раз она поднималась медленно и настороженно, это его разозлило. Он был еще более жестоким.
В третий раз Хлоя отказалась подниматься.
Он орал как сумасшедший, приказывал, потом ушел. Вернулся, тяжело топая, пристроил что-то громоздкое на край. Сверху упал кабель, и он стал им крутить, пока не коснулся плеча Хлои.
Удар тока заставил ее выгнуться. Он проделал это несколько раз, размахивая кабелем, а Хлоя отчаянно пыталась увернуться и вжималась в пол. Она задыхалась, сердце опасно билось в горле. Он закрыл крышку, сказав, что в следующий раз пусть слушается, а то хуже будет.
Он долго ее мариновал. Когда вернулся, она зализывала волдыри, пытаясь унять боль от ожогов. Забравшись наверх, она увидела большой аккумулятор от грузовика, которым ее пытали.
Есть и пить ей позволялось только наверху.
Всегда одно и то же.
Главным был он. Его желания.
Затем он отдыхал в углу, и она могла поесть, скованная цепью. Ей разрешалось помыться в походном душе, установленном в углу подвала, где почти не было света.
Потом он молча указывал на люк, и она забиралась обратно, стиснув ноги и прикрывая руками грудь. Особого смысла в этом не было после того, что он с ней творил, да и одежду она давно не носила, но она ничего не могла с собой поделать. Ей нужно было себя обхватить.
Он почти не разговаривал с ней. Только приказывал. Он даже не пытался ею манипулировать, чтобы сделать послушнее. Его рычагами были террор и подавление. Хлоя перестала чувствовать себя человеком, превратилась в кусок мяса. Был ли человеком он сам?
Его взгляд был пуст и холоден. Словно у акулы-людоеда на охоте.
Глотать было больно, и она погладила травмированное горло. Это было что-то новенькое. Он накинул ей ремень на шею и затягивал все сильнее, пока она не начала хрипеть и задыхаться. Хорошо еще, что быстро остановился, не дав ей потерять сознание, но долго ли она так продержится? Что, если он вдруг решит не останавливаться?
Хлоя предпочла не думать об этом и раздвинула ноги. Боль внутри заставила ее застонать.
Зачем он все это делает?! Что за извращенная идея с этими вливаниями? Она узнала запах. Он закачивал в нее хлорку с такой силой, что казалось, будто та попадает в желудок и ее будет рвать отбеливателем до смерти. Глаза вылезли из орбит от боли, она была на грани обморока. Может, она уже отравлена. Отбеливатель… Яд! Ее все время тошнило, голова кружилась – то ли из-за моющего средства внутри, то ли потому, что она здесь уже так долго… кстати, а сколько? Она не могла подсчитать. Несколько дней, не меньше.
Если бы не дети, Хлоя уже позволила бы себе умереть, она в этом не сомневалась. Отказалась бы подниматься, и он без конца бил бы ее током, или вообще перестала бы есть. В конце концов, нет ничего хуже того, что он с ней делает.
Но в сердце жила крошечная надежда.
Именно из-за отбеливателя.
И его одержимости промыванием огромным шприцем с водой. Хлоя видела только одно объяснение: он не может оставлять в ней свою ДНК. Значит, рассчитывает однажды выставить ее на улицу, верно? Если бы он хотел убить ее, то не стал бы так стараться, а вычистил бы все в последний момент, прежде чем избавиться от тела, так ведь?
Хлоя цеплялась за надежду снова увидеть детей, как за звезду в темной ночи, и ради этого готова была вытерпеть все.
Нужно держаться, хотя сил все меньше. Организм подавал сигналы бедствия. Тахикардия, постоянная сонливость, повторяющиеся приступы паники, сухость десен, а с недавних пор – выпадение волос. Это стресс, успокаивала она себя, понимая, что не имеет права на уныние. Она обещала себе до последнего цепляться за жизнь ради детей. Они ее компас. Хлоя гнала девочек прочь, только когда монстр залезал на нее. Чтобы лицо этого подонка не оскверняло их. Дергающиеся веки и щеки, пена в уголках рта, искривленного от гнева и похоти, надувшиеся на шее жилы – все это проявлялось в момент насилия. И этот ужасающий взгляд…
Хлоя отмахнулась от этих воспоминаний. Одна-единственная мысль заслуживала внимания. Две любимые мордашки.
Увидеть их снова. Обнять крепко-крепко.
Она шмыгнула носом, и этот звук эхом отразился от стенок чана.
30
Всю ночь две команды сменяли друг друга. Они устанавливали переносной генератор и прожекторы, фиксировали огромную сцену преступления на фото и видео, рисовали точные схемы, измеряли расстояния лазерным дальномером и отмечали положение каждого тела и каждого предмета. Участок был слишком велик для взятия конкретных проб, поиска отпечатков или следов крови. Сначала должен был приехать прокурор и дать согласие. Нужно было оценить затраты. Эта колоссальная работа стоит целое состояние и займет немало времени.
Но Люси настояла на своем. Она сумела убедить генерала де Жюйя сделать исключение, заставив судмедэксперта поговорить с ним по телефону. Из стерильных упаковок извлекли зонды GendSAG – именно они позволяли провести анализ ДНК менее чем за два часа, если поблизости имелась лаборатория. Судмедэксперт и Торранс в костюме «белого кролика» спустились в шахту. Она указала на ящик с одеждой, рукоятки скальпелей, бланк заказа на хлороформ и ручки ламп. Перед уходом она остановилась у тела в нише. Убедившись, что исходное положение задокументировано на фотографиях, они с экспертом медленно стянули хлопчатобумажную юбку на иссохшие ноги, истлевшие почти до костей. Их окутывала тонкая серая пленка.
Белья на женщине не было. Торранс сглотнула.
– Попросите патологоанатома проверить, нет ли у нее внутри птичьей головы. И возьмите здесь ДНК.
Она не знала, что именно ищет, просто действовала по интуиции. Что она надеялась найти на одежде этих несчастных? Сперму восьмидесятилетней давности? Та могла сохраниться на ткани. Современными методами можно выявить следы спермы даже через много лет, если она пропитала волокна. Некоторые пятна напоминали кровь, другие, гораздо более светлые, почти бесцветные, могли свидетельствовать, что действовал сексуальный извращенец.