— Что это?
— Это машина, которая обратит сарацин и евреев. Это ответ на все. Это моя машина Ars Combinandi. Это воплощение каждой книги, которая была или будет написана. Я сам, написавший столько книг, не стану больше писать, потому что Ars Combinandi знает все и при умелом обращении может все сообщить.
Кардинал внимательнее посмотрел на прибор. Тот воистину был произведением необыкновенного мастерства. Два набора из девяти больших бронзовых колец каждый, размеченные латинскими буквами и арабскими цифрами, висели одно в другом, соединенные лишь скользящими штифтами, охватывая центральную сферу тремя сегментами. Все это было окружено вертикальным деревянным обручем, на котором были начертаны знаки зодиака, к нему был присоединен скользящий серебряный указатель. Указатель, в свою очередь, был соединен элегантным набором передач с большой осью, которая поддерживала внешнее из бронзовых колец.
— Его Святейшество будет рад это увидеть! Что она делает? Может ли она показывать время?
— Она может сказать нам, что есть Время, — величественно ответил Луллий. — Если хочешь, можешь пообщаться с ней.
Кардинал поднял руку и очень неуверенно сказал:
— Приветствую.
Машина не ответила.
Луллий, не заметивший этого, продолжал:
— Это внешнее воплощение моей работы с Искусством Памяти. Это искусственная память. Все человеческие знания заключены здесь в абстрактном виде. Центральная сфера разделена на три части, символизирующие три активные свойства — Волю, Интеллект и Чувство. Внутренний из двух наборов колец соответствует Девяти Именам Бога, а внешний — девяти уровням существования, от Божественного к Неорганическому. Таким образом, у нас есть три и девять и девять переменных, и, если мы прибавим эту движущуюся стрелку, которая называется квестор или дознаватель, всего у нас их будет двадцать две. Итоговая сумма — два в двадцать второй степени минус один, что составляет четыре миллиона, сто девяносто девять тысяч триста три. Как тебе должно быть известно, это число отдельных вещей и явлений, существующих во вселенной.
Полагаю, твои парижские преподаватели научили тебя этому? Каждая вещь во вселенной может быть найдена путем правильного манипулирования и комбинирования этими колесами. И даже это еще не все, потому что память Ars Combinandi — не пассивная. Это знание, потенциально активное и мобильное, потому что с помощью корректной манипуляции кольцами и перемещений квестора, оно может производить силлогизмы, рассчитывать человеческую судьбу и опровергать ереси. И все это — с помощью твердой логики! Теперь, если ты назовешь мне вопрос, я сделаю так, что машина на него ответит.
Мысли кардинала заметались. О машина, довольна ли ты своей работой? Будет ли завтра дождь? Правда ли, что кошки умнее собак? Но он не хотел показаться легкомысленным.
Итак, наконец:
— Спроси, существует ли Бог?
Луллий принялся настраивать кольца, пока они не оказались в удовлетворившем его положении. Затем он переместил квестор в предназначенную позицию. Кольца начали вращаться, сфера поворачиваться, и квестор на обруче стал перемещаться вслед за ними. Наконец, он остановился на закодированном наборе символов.
Луллий достал свою кодовую книгу. Он и кардинал вместе вели взглядами и пальцами по колонкам зашифрованных фраз. И, наконец, нашли ответ машины.
«ЕЩЕ НЕТ!»
Четыре способа Мышления (Тождество, Отрицание, Взаимность и Перестановка) взаимозависимы с тремя активными силами интеллекта, и эти зависимости в свою очередь могут быть рассмотрены в свете записей, создаваемых подмножествами двадцати двух букв кабалистического алфавита. Единая совокупность сутей и качеств, произведенных в результате таких вычислений наверняка должна существовать. Длинные цепи абстрактных мыслей змеились сквозь его череп.
Луллий лежал на соломенном матрасе в мыслительной агонии. До того как вежливо проститься и отправиться в свой обратный путь к подножью горы, кардинал не сказал ни слова. В этом не было необходимости. Оба знали, что машина Ars Combinandi никогда не будет показана Папе. Она, несомненно, была еретической. Я предам дьявольский прибор пламени, думал Луллий. И сожгу свои книги. Книги, шифры, алфавиты, силлогизмы, все, что когда-то варилось в его голове, теперь казалось ему ужасной лихорадкой, болезнью, от которой будет сложно когда-либо оправиться. Я погибаю от размышлений, подумал он. Я превратился в камень. Камень должен быть классифицирован как Неорганическое. Он является выражением качества минеральности. Поскольку он сух и холоден, его руководящим астральным влиянием является… Стоп. Стоп. Он подумал, что сейчас хотел бы увидеть настоящий булыжник и почувствовать тот отчетливый запах, что издают мокрые камни на солнце. Он хотел бы… Чего бы хотел он? Он подумал, что хотел бы вернуться в мир, каким тот был, когда он был моложе, мир, чьи контуры были яснее и четче, а свет ярче. Время, когда он воспринимал все таким, каково оно есть, а не посредством серой мысли. Он хотел бы посмотреть на человека и дотронуться до плоти.
Была одна девушка, вспомнил он. Он не мог вспомнить ее имени. Они лежали вместе в саду на окраине Пальмы, на обочине идущей вдоль побережья дороги. Его рука покоилась на ее бедре. Синее пятно, должно быть, было ее юбкой, хотя кроме этого он не помнил ничего из ее одежды. Она смеялась, и он смеялся. Он помнил этот момент лишь по одной причине, потому что он был началом его новой жизни, последним веселым вздохом его старого грешного Я и зарождением карьеры Doctor'a Invinciblis. Потому что в тот момент, почувствовав присутствие в саду кого-то третьего, он внезапно оторвал глаза от хохочущей девушки, поднял глаза и в ужасном изумлении узрел над собой Христа, нависающего над садом, склонившись с Древа Адама, на котором был распят. Луллий закричал и раскаялся. С этого момента он стал избегать женщин и других земных явлений, думал лишь о Боге и работал над своей философией. Что же до нее, — девушка, имени которой он не помнил, наверняка вышла замуж и стала старой и уродливой, вынашивая детей. Было бы бесполезным искать ее теперь. Вполне возможно даже, что теперь она (но не ее имя?) существовала только как кучка зеленеющих костей в каком-нибудь поле.
Потерянные воспоминания часто незвано возвращаются к мужчинам и женщинам, впавшим в старческое слабоумие. Это хорошо известно (хотя ничего не могло появиться без спроса в памяти Луллия). Ничто, однажды виденное или слышанное, не может быть утеряно окончательно. Где-то в памяти оно продолжает храниться. Нужно лишь найти к нему дорогу. Странно, что он, мастер Ars Memorandi, не мог вспомнить ее имени и даже лица. Он лежал, напрягая мысль. В конце концов, он вспомнил, что он забыл то, что он запомнил забыть. В первые дни его штудий мнемонического искусства он научился вспоминать все сцены и лица своей юности в мельчайших подробностях. Добродетельных друзей и душеспасительные сцены он мог восстановить в памяти почти мгновенно. У них были свои постоянные места в открытых частях Дворца Памяти. Но сейчас он вспомнил, что собрал все воспоминания о каждом постыдном инциденте, каждой сцене искушения и каждом беспутном приятеле и заточил их в башню в редко посещаемом закоулке Дворца Памяти и, сделав это, замкнул дверь башни и никогда больше к ней не подходил.
Так что было очевидно, что девушка находилась в башне, сохраненная во всей красе своей юности, каждый дюйм ее плоти, каждая пора ее кожи, каждая ресница были на месте и нетронуты временем. Она будет в идеальном состоянии — как гомункулус в банке с маслом или розовый лепесток, зажатый меж страниц забытой книги, или любовное письмо, хранящееся в запечатанной шкатулке. Но войти в башню, вызвать память о ней — все равно, что оживлять мертвецов, грешное воскрешение. Луллий поиграл с искушением, поиграл и поддался ему. В конце концов, в этом не должно быть никакой опасности, поскольку он уже очень стар и искушен во всех дисциплинах, которые может предложить христианство. Будет даже полезным рассмотреть капризы юности в свете опыта. Он почувствовал смутное возбуждение.
Несколько минут спустя он закрыл глаза и начал концентрироваться. Он вступал во Дворец Памяти. План дворца был сделан по подобию Папского Дворца в Авиньоне, — самого большого здания, когда-либо виденного Луллием. Он замешкался у алькова в первом вестибюле. В нем стояла телега с сеном, а над ней колыхалось полупрозрачное бесплотное привидение. Он улыбнулся. ВОЗДУХ, первый из четырех элементов. В следующем алькове, разумеется, была ВОДА — Волк, бросающийся на Оленя, стоящего под Деревом, на котором росли Апельсины. Такие же яркие образы заполняли альковы, предназначенные ЗЕМЛЕ и ОГНЮ. Главный зал собраний, часто использовавшийся Луллием в ежедневных вычислениях, был заполнен беспорядочными картинами. Оратор, Можжевеловый Куст и Свора Псов отмечала путь к силлогизму Аристотеля. Крылатое яйцо… Слон, несущий Обелиск… Петух… Король, Королевич, Сапожник и Портной, играющие в карты… Омертвелый Агнец… Качели, на которых восседал Пламенеющий Менестрель. На расшифровку всего этого сейчас не было времени. Отшельник устремился сквозь зал и из него, через спрятанную за троном дверь.
Найти запертую башню оказалось делом небыстрым. Время от времени ему приходилось останавливаться и заново знакомиться с созданным им Дворцом. Но, как только она была найдена, несложный трюк памяти успешно открыл запертую дверь. Стелла обитала на верхнем этаже Башни. (Да, он вспомнил ее имя, лишь только прошел через дверь).
С нарастающим возбуждением поднимался отшельник по лестнице. Лестничный пролет был заполнен людьми, и Луллий почувствовал, что с него катит пот. Толпящиеся вокруг беспутные друзья прошлых дней пытались удержать его, но он не обращал на них внимания.
Наконец, он открыл дверь палаты. Крохотная комната была почти полностью занята сияющей звездой, висящей в ее центре и освещающей своими лучами странные объекты, которые десятками и сотнями покрывали пол и стены — якорь, прицепленный к отрубленной руке, растущее вверх корнями Древо Иуды, ряд вырезанных из дерева искусственных зубов, ждущий повешения человек с петлей на шее, заросшая мхом пентаграмма… Луллий принялся наводить порядок в этом хаосе. Он легко разобрал множество запутанных анаграмм и акростихов, расшифровал обманчивый ребус и, наконец, превратил звезду в Стеллу.