Таблица 3. Насколько вы довольны…? (в % от работающих)
* N = 728, опрос молодежи 2019 г.
Понятно, что для жителей периферии, средних городов и т. п. качественное современное образование доступно очень немногим, в отличие от столичной молодежи и жителей крупнейших городов, для которых ситуация с получением хорошего образования лучше.
Именно поэтому наиболее негативные оценки даются молодыми проблемам занятости, работы, косвенным образом – низкой зарплаты на старте (это явно подтверждается на фокус-группах).
Таблица 4. Насколько хорошо или плохо обстоят дела в России…? (ответы ранжированы по среднебалльной оценке)
Опрос молодежи, 2019 г.
Хотя ситуация с правами, их защитой, с самой демократией в России также оценивается очень низко, это не слишком беспокоит большинство молодежи. Она дистанцируются от этих проблем, пока они ее непосредственно не затрагивают. Но даже и в этом случае, как и в обществе в целом, среди молодежи господствует установка на то, что в ситуации нарушения прав и свобод ничего нельзя изменить, надо подчиниться, приспособиться, соответственно правоохранительная, судебная системы, полиция вызывают, как и в обществе в целом, невысокое доверие.
Можно говорить о том, что молодежь в общем-то понимает или чувствует, что в обществе накопилась масса острых и нерешаемых проблем. Это не только удручающее состояние образования, здравоохранения, сильнейшее расслоение и сохранение застойной бедности значительной части общества, но и полная неопределенность в перспективах развития экономики, социальной сферы общества, политического устройства. Однако «весь этот негатив», как выражается молодежь, как бы вытеснен на периферию сознания. Молодые люди говорят: да – плохо, но они надеются, что как раз у них-то самих все обстоит неплохо, а будет – все хорошо. Это подтверждается как очень слабо развитой общественной активностью молодых, так и чрезвычайно низким интересом к политическим проблемам, неготовностью большинства к активным действиям, направленным на решение проблем любого уровня, очень низким участием в социальных, гражданских и политических инициативах.
Представления молодежи о будущем страны характеризуются двойственностью и своего рода инфантилизмом. С одной стороны, три четверти молодежи, опрошенной в 2020 году (75 %), заявляют, что настало время для значительных изменений, в первую очередь изменения нынешнего политического курса страны. Не разделяют такие взгляды лишь 18 %. С другой стороны, отсутствуют представления о том, кто, какие социальные силы или группы должны (или могут) проводить и осуществлять такие изменения, формулировать цели подобной политики, обеспечивать организацию движений в поддержку этих целей.
Чаще всего о необходимости изменений высказываются жители мегаполисов (в Москве доля таких ответов составляет 84 %). Распространенность мнения снижается от центра к периферии – к селу и малым городам, от людей с университетским образованием к менее образованным и необеспеченным группам.
Вместе с тем мнения очень расходятся, если поставить вопрос о том, какого рода должны быть эти изменения: 66 % молодых респондентов считают, что Россия нуждается в демократизации, укреплении прав и свобод граждан; 27 %, напротив, настаивают на усилении властной вертикали, контроля за общественной и экономической жизнью страны. Учитывая явно подавляющее большинство мнений о необходимости демократизации страны, кажется, что выводы здесь очевидны: молодежь требует политических реформ и недовольна сложившимся авторитарным режимом. Однако такому выводу противоречит то, что такие либеральные, демократические установки молодых людей фиксировались на всем протяжении постсоветского времени. Если взять опрос молодежи, проведенный 25 лет назад (в апреле 1996 года, N = 1200), то предпочтения большей части респондентов были очень схожими: демократия по образцу западных стран казалась наилучшей политической системой для России, так думали 43 % опрошенных, 17 % считали себя сторонниками советского социализма, 18 % – сторонниками той политической модели, которая тогда сложилась при Ельцине. Иначе говоря, демократическая модель была самой привлекательной и убедительной для почти 60 % молодых россиян в те кризисные годы. За Ельцина, с которым ассоциировались идеи демократии, при всем недовольстве им, были готовы голосовать во втором туре президентских выборов 50 % молодых людей, за лидера коммунистов – лишь 14 % молодежи.
Страхи. Тревожность: структура и интенсивность социального беспокойства
Страхи и неясная тревожность очерчивают горизонт социального существования. Характер тревожности у молодых и взрослых людей различается не структурой угроз или страхов, а интенсивностью их выражения. Для общества, в котором ограниченны политическая деятельность и возможности артикуляции своих интересов и представлений, страхи становятся не отражением каких-то конкретных угроз для безопасности или благополучия повседневной жизни обычных людей, а механизмом артикуляции того, что для них ценно и очень важно. В более общем плане подобные формы массового сознания представляют собой негативный способ удержания ценностей в условиях подавления возможностей самозащиты или отсутствия гарантий для безопасной и субъективно контролируемой жизни. Именно ограниченные возможности отвечать за благополучие жизни своей и близких порождают ощущение диффузной тревоги. Фиксируемые в ответах респондентов факторы беспокойства и страхов – это не осознанная и рациональная реакция на какие-то вполне определенные угрожающие обстоятельства, которые можно рассматривать как обоснованные причины для волнения и переживания страха и ужаса, но реакция на неопределенность обеспечения наиболее важных условий повседневного существования, субъективное переживание зависимости от внешних сил. Поэтому первые позиции в списке или рейтинге тревог занимают самые общие и отвлеченные факторы беспокойства – война, экология, болезни (что для молодых и вполне здоровых на фоне старших возрастных групп населения кажется иррациональным) и теракты. Не конкретные социальные страхи – снижение доходов, угроза безработицы или ограбления и физического насилия, – а именно самые отвлеченные и наименее рационализируемые и контролируемые отдельным человеком страхи. Поэтому социальные страхи, фиксируемые в анкете молодежи, выражены слабо.
Тревожность находится в обратной корреляции с наличием социальных ресурсов – высшим или специальным образованием, большими возможностями в крупных городах, и особенно в Москве, наличием социального опыта. Так, в Москве общий уровень тревожности ниже среднего показателя на 20 %, в то время как в малых городах он выше среднего на 8 %.
Уровень тревожности у молодых людей ниже, чем у населения в целом (то есть у старших возрастных групп), за исключением двух моментов: страха перед мировой войной и безработицей (табл. 19). Все показатели страхов населения поднялись в последние годы, но особенно это заметно в отношении опасений повторения массовых репрессий: в 2018–2019 годах показатели такого рода составляли 39–40 %, «произвола властей» – 50–51 %. Молодежь, мало что знающая о жизни в советское время, не воспринимает угрозы такого рода всерьез. Меньше всего молодые люди боятся преступников, публичных оскорблений и унижения, а также загробного воздания за грехи.
Сама по себе структура страхов у молодежи и населения в целом схожа, что говорит о воспроизводстве основной картины реальности, но в силу возрастного оптимизма и отсутствия накопленного опыта насилия и жизненных неудач, разочарований, неоправдавшихся ожиданий, характерных для взрослых людей, интенсивность некоторых видов тревог у молодежи снижена. Как и старшие, молодые люди больше всего боятся «болезни близких, детей» (55 %; у населения этот показатель в среднем за много лет составляет 83 %, расхождения отчасти объясняются тем, что дети есть только у половины молодых опрошенных), затем «мировой войны» (46 %). Подчеркнем, что оба этих индикатора страхов не являются выражением актуальных и реальных угроз: и то и другое – априорные условия оценки всех жизненных обстоятельств, высшие значения ценностной шкалы, ее предельные значения, отношение к происходящему (жизнь детей и близких, тотальная война на уничтожение), с которыми сопоставляются все прочие ценности текущей повседневной жизни. Поэтому «война» (или в другом выражении – «все можно перетерпеть, лишь бы не было войны») – это горизонт оценки происходящего, предполагающей снижение значимости ценностей повседневной жизни и повышение значимости коллективного единства, символов национальной мобилизации для защиты страны, необходимости жертв ради обороны страны.
По понятным причинам молодые меньше боятся собственной смерти (она далеко), болезней, мучений. Для нас гораздо важнее слабая выраженность социальных страхов – угрозы нападения преступников, возврата к массовым репрессиям (о которых молодые люди не имеют представления) или произвола властей, опыта публичных унижений и оскорблений, что в большей степени присуще старшим поколениям, по себе знающим жизнь в советское время.
Таблица 5. Ранги тревожности и страхов у населения в целом и у молодежи
Материальное положение, межпоколенческие отношения
Сравнивая свое социальное и материальное положение с положением своих родителей (то есть со старшим поколением, а значит, с основной массой российского населения), молодые люди, опрошенные в 2020 году, чаще оценивают его как более высокое (38 %) и благополучное (46 %) или по крайней мере «такое же, что и у них» (соответственно 44 и 32 %). «Неудачников», то есть снизивших свое положение и благосостояние в сравнении с родителями, насчитывается от 12 до 17 % (то есть явное меньшинство; даже если включить сюда и затруднившихся с ответом, для чего есть определенные основания, то таких респондентов в среднем получается не более 20 %).
Таблица 6. Как бы вы оценили свое общественное и материальное положение в сравнении с тем, какое было в вашем возрасте у ваших родителей?