На этом слове она опять опустила глаза. Я продолжал:
– Спаклы воевали микробами. Болезнями. Такое у них было оружие. Они выпустили микробов, которые делали разные вещи. Один должен был, по идее, уничтожить всю нашу скотину, но от него животные только начали говорить. – Тут я посмотрел на Мэнчи: – Што совсем не настолько весело, как кажется. А еще от одного начался Шум.
Я посмотрел на нее. Подождал. Она ничего не сказала. Но мы вроде как оба знали, што будет дальше, потому как эта тема уже всплывала.
Я поглубже вдохнул.
– Этот убил половину мужчин и всех женщин, в том числе и мою ма, и открыл мысли выживших всему миру.
Она уткнулась подбородком в колени.
– Иногда я слышу его ясно, – сказала. – Иногда могу точно сказать, што ты думаешь. Но не всегда. По большей части это просто…
– Шум, – подсказал я.
Она кивнула.
– А инопланетяне?
– Нет больше инопланетян.
Еще кивок. Мы еще минутку посидели, игнорируя очевидное, пока это не стало совсем уже невозможно.
– Я умру? – тихо спросила она. – Он и меня тоже убьет?
Слова в ее произношении звучали по-другому, но значили все равно то же, и мой Шум сказал возможно, но я заставил рот произнести:
– Не знаю.
Она смотрела на меня, ожидая большего.
– Я правда не знаю, – с нажимом выговорил я. – Если бы меня на прошлой неделе спросили, я бы сказал – да, точно. Но сегодня… – Я поглядел на рюкзак, в котором пряталась книга. – Я не знаю. – Посмотрел на нее: – Надеюсь, што нет.
Но возможно, встрял мой Шум. Возможно, ты и вправду умрешь. И хотя я попытался прикрыть его другим Шумом, это было так ужасно нечестно, што умять его вглубь не слишком удалось.
– Прости.
Она не ответила.
– Но возможно, если мы доберемся до следующего поселения… – начал я, но не закончил, потому што ответа на самом деле не знал. – Ты пока не заболела. Это уже што-то.
– Ты должен предупредить их. – Это она сказала себе в колени.
– Што?
– Когда ты пытался читать ту книгу, раньше…
– И вовсе я не пытался… – выдал я как-то слишком громко.
– Внутри тебя все равно было видно слова. И слова были «ты должен предупредить их».
– Я знаю! Я знаю, што там написано.
Ну, конечно, «ты должен предупредить их». Естественно! Дубина.
– Мне показалось, ты не…
– Я умею читать!
Она подняла руки:
– Ладно.
– Правда!
– Я просто хотела сказать…
– А вот и не надо ничего говорить! – нахмурился я; Шум вскипел, подбросил Мэнчи на ноги.
Я, впрочем, тоже встал, схватил рюкзак, забросил на спину.
– Нам пора двигать.
– Кого предупредить? – Она все еще сидела. – И о чем?
Я не удостоил ее ответом (все равно я не знал никакого ответа), потому што над нами што-то звонко щелкнуло, громко так, металлически, а в Прентисстауне это означает только одно: кто-то взвел затвор.
Стало быть, на скале над нами стоит кто-то со взведенным ружьем и смотрит вниз, и ствол направлен на нас.
– Што меня сечаш больше всего занимает в ентом раскладе, – послышался голос из-за ствола, – это што два щенка о себе возомнили, вот так взямши и спаливши мне мост?
14Не на том конце ствола
– Ружье! Ружье! Ружье! – орал Мэнчи, скача в пыли.
– Я сечаш твою зверюгу успокою, – сказало ружье, чье лицо разглядеть было никак нельзя – ровно за ним стояло солнце. – Вы же не хотите, штобы с ним чего случилось, а?
– Тихо, Мэнчи, – приказал я.
– Ружье, Тодд? – прокомментировал он. – Бум, бум!
– Знаю. Заткнись.
Он заткнулся. Стало тихо.
Кроме моего Шума стало тихо, ага.
– Сдается мне, этой конкретной паре щенков был задан вопрос, – продолжал голос. – И я все еще жду ответа.
Я посмотрел на девочку. Она пожала плечами, хотя руки мы с ней, надо заметить, держали вверх.
– Чего? – уточнил я.
Ружье сердито рыкнуло.
– Вопрос был, – донесло оно, – с какого ляда вы решили, што можно вот так жечь чужие мосты?
Я не ответил. Девочка тоже промолчала.
– Думаете, я в вас палочкой тычу? – Ружье красноречиво повело дулом вверх-вниз.
– За нами гнались, – сказал я за неимением лучшего варианта.
– Гнались, да? И кто же это за вами гнался?
Вот как на это отвечать? Што опаснее, правда или ложь? На чьей стороне ствол – мэра или как? Кому мы будем подарком? Интересно, оно вообще про Прентисстаун слыхало?
Опасное место этот мир, когда так мало знаешь.
Например, почему так тихо-то?
– О, про Прентисстаун мы слышали, – сообщило ружье, с неприятной точностью прочитав мой Шум, и еще раз перещелкнуло затвор, видимо, собираясь, о боже, стрелять. – Так што ежели вы оттуда…
Тут заговорила девочка и сказала такое, отчего я сразу начал думать о ней как о Виоле, а не просто девочке.
– Он спас мне жизнь.
Я спас ей жизнь. Сказала Виола. Вот так-то.
Любопытно как такие штуки работают.
– Спас, стало быть? – сказало ружье. – А откуда ты знаешь, што он не для себя ее спасал?
Девочка, Виола, посмотрела на меня, наморщив лоб. Моя очередь пожимать плечами.
– Хотя нет. – Голос ружья изменился. – Нет, гм-гм, нет, не вижу я в тебе этого, да, мальчик? Потому как ты все еще мальчик-щеночек, правда?
Я сглотнул:
– Я буду мужчиной через двадцать девять дней.
– Нечем тут гордиться, щеночек. По крайней мере, там, откуда ты родом.
И тут он опустил ствол от лица.
И вот почему было так тихо.
Потому што он – женщина.
Он – взрослая женщина.
Он – даже старая женщина.
– Я тебе буду особо признательна, если будешь звать меня «она». – Она до сих пор казала на нас ружьем с уровня груди. – И далеко не настолько старая, штобы тебя не пристрелить.
Она рассмотрела нас поближе, изучила меня сверху вниз и обратно, заглянула в Шум с мастерством, какое я до сих пор только у Бена встречал. Лицо ее принимало всевозможные формы, словно она обдумывала меня, оценивала – совсем как у Киллиана, когда он пытался понять, вру я или нет. Зато у этой женщины совсем не было никакого Шума, так што кто ее знает, что там, унутри: может, одна пустота, а может, она там песни про себя горланит…
Она повернулась к Виоле. Последовал еще один долгий взгляд.
– Как оно всегда со щенками, – она вернулась ко мне, – тебя читать легко, как новорожденного, мой мальчик. Но ты, малышка… – она снова посмотрела на Виолу, – твоя история понеобычней будет, правда?
– Я тебе с удовольствием ее расскажу, если ты перестанешь тыкать в нас ружьем, – сказала Виола.
Это было так круто, што даже Мэнчи изумленно уставился на нее. У меня так просто отвалилась челюсть.
Сверху донесся смешок. Старуха хихикала себе под нос. Одета она была, кажись, в настоящую пыльную кожу, тертую и потресканную от многих лет носки. На голове – шляпа с полями, на ногах – сапоги типа «сдохни, грязь». Как будто она просто фермер такой, все дела.
Ружье, впрочем, не убрала.
– Вы, значит, сбежали из Прентисстауна? – Она снова посмотрела в мой Шум.
Прятать его смысла никакого не было, так што я взял и выложил ей поближе, от чего мы там бежим, што случилось с мостом, кто за нами гнался.
Она все это увидела, я уверен, но што увидел я, так только морщинки вокруг рта и сощуренный глаз.
– Значит, так, – заявила она, «сломав» ружье об руку и принявшись спускаться со своей кручи. – Не скажу, што вы меня с мостом ничуть не рассердили. Я ажно с фермы БУМ услыхала, да уж, будьте-нате…
Она соскочила с последней каменюки и встала чуть поодаль от нас. Сила ее взрослой тишины была такова, што я стал пятиться, даже не заметив, што решил это сделать.
– …но в единственное место, куда он вел, уже лет десять как ходить не стоило. Оставила его из одной только надежды. – Она снова окинула нас взглядом с головы до ног. – И кто скажет, што я была не права?
Руки мы так и держали вверх, потому как кто ее такую знает, што у нее на уме, а?
– Я спрошу это только один раз. – Она еще раз с треском «собрала» ружье. – Мне это понадобится?
– Нет, мэм, – сказала Виола.
Мэм? – про себя удивился я.
– Это как «сэр», красавчик, – женщина повесила ружье за лямку через плечо, – только когда обращаешься к леди.
Она присела на корточки, к Мэнчи:
– Ну а ты кто у нас будешь, щеночек?
– Мэнчи, – бухнул он.
– Ну, да, это уж точно ты, верно, малыш? – Она энергично его почухала. – Ну, а вас, щеночки? – На нас она при этом не смотрела. – Как ваши добрые матушки звали вас – величали?
Мы с Виолой переглянулись. Это как плата – выдать свое имя… но, может, и нормальная цена за то, штобы в тебя перестали тыкать ружьем.
– Я – Тодд. Это – Виола.
– Ясно, как день божий, – сказала женщина, уже заставившая к тому времени Мэнчи опрокинуться на спину и подставить под почес пузо.
– Есть еще другой путь через реку? – тревожно спросил я. – Еще какой-то мост? Потому как те мужчины…
– Я – Матильда, – перебила меня она, – но кто меня так кличет, те меня не знают, так што можете звать меня Хильди, и, кто знает, когда-нибудь, может, заслужите право пожать мне руку.
Я еще раз глянул на Виолу. Вот как понять, сошел с ума человек без Шума или нет?
Старуха опять хихикнула:
– Очень ты у нас смешной, малец. – Она наконец оторвалась от Мэнчи, который перевернулся на ноги и уставился на нее полным абсолютного обожания взором. Всё, пропал пес.
– Но на твой вопрос скажу, што в паре дней отсюда вверх по течению есть мелкий брод, а вот мостов далеко еще нет, ни в одну сторону, ни в другую.
Она обратила взгляд снова на меня, такой ясный и твердый, и еще улыбочка эта маленькая на губах. Наверняка снова читала мой Шум, хоть я и не чувствовал тычка и вторжения, как когда этим занимаются мужчины.
Она смотрела, а до меня начали доходить кое-какие вещи, и не только доходить, а и складываться в цельную картину. Видимо, Прентисстаун и правда изолировали из-за Шума… потому как вот передо мной взрослая женщина, которая явно пока ни от чего не умерла. Меня привечает, но дистанцию держит и вообще готова встречать чужаков с той стороны ружьем.