Это армия. Целая армия.
За нами с Виолой шла целая армия.
Часть IV
20Армия мужчин
Мы нырнули за какие – то кусты – пусть даже кругом темень, армия от нас через долину, никто не знал, што мы тут, и никто мой Шум, ясное дело, слышать отсюда не мог посреди всего гвалта, который творился внизу. Но мы все равно нырнули.
– Твой бинок в темноте видит? – шепотом спросил я.
Виола выудила его из сумы и приставила к глазам.
– Што там происходит? – Она немного понажимала на кнопки. – Што это за люди?
– Это Прентисстаун. – Я протянул руку за прибором. – Судя по всему, каждый трепаный мужик во всем трепаном городе.
– Как это может быть целый город? – Она еще немного поглядела, потом передала его мне. – Какой в этом смысл?
– Тут ты меня подловила.
Ночные настройки в биноке сделали долину и все, што в ней было, ярко-зеленым. Лошади неслись галопом вниз по склону холма в город, всадники палили из ружей, фарбранчские тоже отстреливались, но в основном бежали, падали, умирали. Пленных прентисстаунская армия явно не брала.
– Нам надо отсюда сматываться, Тодд, – сказала Виола.
– Ага, – отозвался я, не отрываясь от бинока.
Когда все такое зеленое, лиц почти не различить. Я тоже подавил на кнопки, пока одна не сделала мне ближе.
Первым делом я узнал мистера Прентисса-младшего. Он вел отряд и палил из ружья в воздух, когда стрелять было особо не в кого. Далее мистер Морган и мистер Коллинз загоняли кого-то из фарбранчских мужчин в амбары, стреляя им в спину. Вон и мистер О’Хеа, и еще куча мэрских прихвостней верхами – мистер Эдвин, мистер Хенратти, мистер Салливан. И мистер Моллот. С зеленой и злобной даже на таком расстоянии ухмылкой на физиономии он стрелял в бегущих женщин, гнавших перед собой маленьких детишек, и мне пришлось отвести взгляд – ну, штобы не сблевать тем ничем, што было у меня сегодня на ужин.
Пехота тоже уже вошла в город. Первым изо всех мужиков узнался не кто-нибудь, а мистер Фелпс, магазинщик, – што само по себе странно, потому как не военный он человек ну ни разу. И доктор Болдуин. И мистер Фокс. И мистер Кардифф, наш лучший по дойке. И мистер Тейт, которому больше всего книг пришлось сжечь, когда мэр объявил их все вне закона. И мистер Кирни, моловший всему городу пшеницу, говоривший мягко и делавший деревянные игрушки каждому мальчишке на день рожденья.
Што они все делают в армии?
– Тодд, – Виола потянула меня за руку.
Марширующие в город войска особо счастливыми не выглядели, вот што я вам скажу. Мрачные, холодные, страшные, хотя и не так, как мистер Моллот… будто у них никаких чувств уже не осталось.
Но они все равно маршировали. И стреляли. И вышибали домам двери.
– Там мистер Гиллули! – Я вдавил бинок в глазницы. – Он даже собственную скотину резать не может.
– Тодд, – повторила Виола, и я услышал, как она лезет прочь из кустов. – Идем.
Да што там такое происходит? Прентисстаун – место поганое, никакой черной краски не хватит такое намалевать, но как он мог взять и превратиться в армию? Многие тамошние мужики насквозь гнилые, но не все же. Не все! И мистер Гиллули с ружьем наперевес смотрится настолько дико, настолько неправильно, што аж глаза ломит от этого зрелища.
И тут ответ сам предстал моим глазам.
Мэр Прентисс, даже без ружья – одна рука на поводьях, другая спокойно висит вдоль бедра, – въезжал в город с таким видом, словно решил малость проехаться вечерком по свежему воздуху. Он наблюдал за падением Фарбранча, как видак смотрел, причем даже не слишком интересный. Работу делали остальные, но было совершенно ясно, кто тут главный: никому бы и в голову не пришло ждать, што он хоть пальцем шевельнет.
Ну вот как он заставляет столько народу делать, што ему надо? И што он, пуленепробиваемый какой, што ездит вот так, хоть бы хны ему?
– Тодд, – сказала Виола сзади. – Честное слово, я сейчас без тебя уйду.
– Не уйдешь, – отрезал я. – Еще одну секунду.
Потому што я внимательно разглядывал лица, одно за другим, понятно? Взгляд мой бегал от одного прентисстаунца к другому, и пусть они уже входят в город и с минуты на минуту обнаружат, што ни меня, ни Виолы там нет, и двинут за нами этой самой дорогой, я должен понять. Я должен понять.
Лицо, лицо, лицо… а они идут, и стреляют, и жгут. Мистер Уоллес, мистер Асбьорнсен, мистер Сент-Джеймс, мистер Белгрейвз, мистер Смит-старший, мистер Смит-младший, мистер Смит Девятипалый, даже мистер Марджорибэнкс – шатался, качался, но шел, шел, шел. Прентисстаун за Прентисстауном за Прентисстауном, а сердце у меня жгло и стискивало, как кулаком, от каждого узнанного лица.
– Их там нет, – пробормотал я почти што себе под нос.
– Кого нет?
– Нет! – высказался Мэнчи, зализывая обрубок хвоста.
Их там не было.
Бена и Киллиана – не было.
Што само по себе круто, нет? Конечно, их не будет в армии убийц. Конечно, нет, пусть даже каждый прочий прентисстаунский мужик – да. Они бы не пошли. Никогда, никаким образом, ни за што.
Отличные парни, крутые, великие парни, даже Киллиан.
Но если это правда, правдой должно быть и то, другое, так?
Если их там нет, это значит сразу и навсегда. Вот он тебе, урок.
И все хорошее обязательно обернется плохим, если подождать, дать ему время.
Надеюсь, они устроили лучшую на свете драку.
Я опустил бинок, опустил глаза, вытер их рукавом.
– Идем, – протянул бинок обратно Виоле.
Она схватила его, поморщилась, словно ей не терпелось скорее уйти, но потом, видимо, разглядела все у меня в Шуме.
– Мне так жаль, – пробормотала она.
– Все уже случилось, – сказал я кустам и поправил рюкзак. – Пошли, пока я не навлек на нас еще большую опасность.
Я вышел на дорогу и взял курс на вершину холма, не подымая головы и быстро переставляя ноги. Виола поспевала следом, Мэнчи – за ней, честно стараясь не грызть на ходу хвост.
Виола почти сразу же поравнялась со мной.
– А… его ты видел? – выдохнула она между двумя шагами.
– Аарона?
Кивнула.
– Нет. Если вспомнить, нет, не видел. Хотя он, по идее, должен быть в первых рядах.
Мы замолчали – задумались, верно, што это могло бы значить.
Дорога с этой стороны долины была шире и споро вилась, загиб за загибом, вверх по склону. Мы старались держаться той стороны, што потемнее. Свету всего только и было, што от обеих лун, но настолько яркого, што три наши чернющие тени скакали вместе с нами, как привязанные, а это совсем не то, чего ты хочешь, решив пуститься в бега. В Прентисстауне отродясь не водилось биноков с ночным видением, но там и армии отродясь не было, так што бежать нам приходилось чуть ли не в полуприседе. Мэнчи перестроился в авангард, носом к земле, бухая то и дело: «Сюда! Сюда!» – прям как будто лучше всех знал, куда нам надо.
А на вершине дорога раздвоилась вилкой.
Вот взяла и раздвоилась.
– Да вы нахрен шутите! – выразился я.
Но нет: одна устремлялась налево, другая направо.
Вилка она, в конце концов, или кто?
– Ручей в Фарбранче тек направо, – прикинула Виола, – и главная река с тех пор, как мы перешли мост, тоже была все время справа. Стало быть, если мы хотим к ней вернуться, выбирать нужно правую.
– Зато левая выглядит более хоженой, – возразил я.
Так оно и было. Левая дорога была глаже, ровнее: по такой телеги катать – самое оно. Правая – ýже, и кусты по обочинам выше, и хоть сейчас ночь, все равно понятно, што она пыльная.
– Франция чего-нить про развилку говорила?
Я оглянулся: долина за нами все еще бушевала.
– Нет. – Виола проследила за моим взглядом. – Просто сказала, што Убежище – первое поселение на планете и от него пошли все остальные, вдоль реки, по мере того как люди двигались на запад. Прентисстаун был самый дальний. Фарбранч – второй по дальности.
– Вон та, – я ткнул пальцем в правую, – скорее всего, идет к реке. Вот эта, – показал на левую, – видимо, к Убежищу по прямой.
– И по какой, они подумают, мы пошли?
– Надо решить. Причем очень быстро, – сказал я.
– Решат, што направо, – предположила она. – Ведь направо же?
Из долины донесся БУММММ, от которого мы так и подскочили. Над Фарбранчем в воздух медленно подымался дымный гриб. Амбар, где я проработал весь день, пылал ярким пламенем.
Может быть, наша история повернет в другую сторону, если мы двинем налево, может, все те беды, што только и ждут с нами случиться, возьмут и не случатся, может, в конце левой дороги нас ждут счастье и теплый дом и люди которые любят тебя и никакого Шума но и никакой тишины пожалуйста тоже и еды полно и никто не умирает не умирает никто никогда вообще никогда не умирает.
Может, и так.
Но што-то я сомневаюсь.
Я ведь не то штобы везунчик.
– Направо, – решил я. – Может, так оно и правильно.
И мы побежали по правой дороге с Мэнчи по пятам. Ночь и пыльная дорога скользили вперед перед нами, армия и беда наступали сзади, а мы с Виолой бежали бок о бок, вдвоем. Ну, и с Мэнчи, конечно.
Мы бежали, потом не могли уже больше бежать и просто быстро пошли, пока не смогли бежать опять. Звуки Фарбранча вскоре пропали позади, остались только наши собственные шаги, и мой Шум, и гавканье Мэнчи. Если по пути и встречались какие-то ночные твари, мы их нафиг распугали.
Што наверняка хорошо.
– Какое у нас там следующее поселение? – с трудом выдохнул я после получаса полубега-полуходьбы. – Франция што-нибудь по этому поводу говорила?
– Сияющий маяк. – Виола и сама едва дышала. – Или Сияющий свет. – Она наморщила лоб. – Пылающий свет. Пылающий маяк?
– Очень полезная информашия, – кивнул я.
– Погоди. – Она встала на дороге, перегнувшись пополам и хватая ртом воздух; я тоже остановился. – Мне нужно воды.
Я развел руками: и?
– Мне тоже, – сказал. – У тебя она есть?