Она устремила взгляд на меня; брови поползли на лоб.
– О.
– Ну, есть еще река.
– Тогда нам бы лучше ее найти.
– Согласен.
Я вдохнул и почти уже сорвался с места.
– Тодд? – она сбила меня в полете. – Я тут подумала…
– Да?
– Пылающий свет, или как его там…
– Да?
– Смотря с какой стороны посмотреть. – Голос у нее был тихий и какой-то неудобный… напряженный. – Смотря с какой стороны… но ведь это мы привели армию в Фарбранч.
Я облизнул сухость губ. На вкус как пыль. Понятно, о чем она…
– Ты должен их предупредить, – тихо сказала она в темноту. – Мне очень жаль, но…
– Ни в какое другое поселение мы идти не можем.
– Думаю, да.
– До самого Убежища.
– До самого Убежища, – кивнула она. – И надеяться, што оно достаточно большое, штобы выстоять против армии.
Ну, значит, вот. На тот случай, если кто-то еще не понял, мы теперь предоставлены сами себе. Реально и взаправду. Я, Виола и Мэнчи, и тьма нам в компанию – всё. И никто по дороге нам не поможет, до самого конца, да и там-то… особенно учитывая, как нам до сих пор везло.
Я закрыл глаза.
Я Тодд Хьюитт, подумал я. Когда будет полночь, до мужчины мне останется двадцать семь дней. Я сын моих ма и па, да покоятся они с миром. Я сын Бена и Киллиана, да поко…
Я Тодд Хьюитт.
– Я – Виола Ид, – сказала Виола.
Я открыл глаза. Она протягивала руку. Ко мне, в мою сторону протягивала, ладонью вниз.
– Это моя фамилия, – добавила она. – Ид. И-д.
Я мгновение смотрел на нее, потом перевел взгляд на протянутую руку. И я протянул свою, взял, сжал и еще через секунду отпустил.
Повел плечами в лямках, сунул руку за спину, проверить, там ли нож, убедился, глянул на бедного, пыхтящего, полухвостого Мэнчи и, наконец, встретился глазами с Виолой.
– Виола Ид, – сказал я.
Она кивнула.
И мы помчались дальше в ночь.
21Большой мир
– Как это может быть настолько далеко? – спросила Виола. – В этом нет никакого логического смысла.
– А другой какой-нибудь есть?
Она нахмурилась. Я тоже. Мы уже очень устали, и с каждой минутой становились усталее, и старались не думать о том, што видели в Фарбранче, и шли дальше, и бежали, по ощущению, цельных полночи, но никакой реки все равно не нашли. Я уже начал опасаться, што мы сильно ошиблись на развилке, но тут уж все одно ничего не поделаешь, потому как назад возврату нету.
– Назад возврата нет, – пробормотала сзади Виола себе под нос.
Я поворотился и глаза на нее выпучил:
– Енто неправильно сразу по двум причинам. Первая: если будешь постоянно читать чужой Шум, добра тебе с того не будет.
Она задрала плечи и руки на груди скрестила.
– А вторая?
– А вторая – говорю, как хочу.
– Да, – сказала она. – Чистая правда.
Мой Шум малость пополз вверх, я даже воздуху успел набрать, но тут она сказал: «Тссс!» – и посмотрела мне за спину, туда, куда мы, собственно, и шли; глаза блеснули в лунном свете.
Звук бегущей воды.
– Река! – буркнул Мэнчи.
Мы побежали дальше по дороге, завернули за холм, потом вниз по склону и еще раз завернули, и там была река – шире, площе и медленнее, чем давеча, но примерно такая же мокрая. Мы просто рухнули там же, на берегу, на колени, прямо на камни, и стали пить, а Мэнчи – тот аж по брюхо зашел.
Виола сидела рядом со мной, пока пила, во всем своем безмолвии. Эдакая палка о двух концах. Насколько ясно она могла слышать мой Шум здесь, наедине, вдали от трескотни других и Шума целого города, настолько же ее собственная тишина сейчас гремела, как гром, накатывала на меня, как величайшая в мире печаль, и мне ничего так не хотелось, как схватить эту тишину, обнять, упасть и падать, падать в это ништо, исчезнуть в нем навек.
Каким бы облегчением это сейчас было. Каким благословением.
– Знаешь, я не могу тебя не слышать, – сказала она, встала и полезла за чем-то в сумку. – Особенно когда тихо и больше никого нет.
– А мне хочешь не хочешь приходится не-слышать тебя. Так што вот так.
Я свистнул Мэнчи:
– А ну, вылазь из воды. Там могут быть змеи.
Этот поганец сел крупом в воду и еще поелозил там, пока повязка не слезла и не уплыла вниз по течению. После этого он выскочил из реки и тут же принялся лизать обрубок.
– Иди сюда, я посмотрю.
– Тодд, – согласно гавкнул он, но тут же засунул хвост под брюхо, насколько там его хватило, того, што осталось. Пришлось отгибать руками.
– Хвост, хвост, – всю дорогу бормотала себе под нос эта псина.
– А знаешь што? – сказал я некоторое время спустя. – Эти твои пластыри и на собаках работают.
Виола тем временем выудила из мешка два каких-то диска, нажала, и они выхлопнулись в бутылки для воды. Налила обе доверху, одну кинула мне.
– Спасибо, – сказал я, не глядя на нее.
Она вытерла свою бутыль, уложила ее в мешок и еще помолчала – в этой своей манере, которая означала, што ей надо сказать важное и трудное. Это я уже выучил.
– Я никак не хочу тебя обидеть, – она посмотрела мне прямо в глаза, – но, думаю, нам, возможно, пора прочитать, што написано на карте.
Я почувствовал, што краснею, хоть бы и в темноте, и уже почти открыл рот, штобы спорить…
…но потом просто вздохнул. Я устал, уже поздно, мы снова бежим куда-то, и вообще-то она права, нет? Спорить, што нет, не права, можно разве из чистой вредности.
Я скинул рюкзак, вынул книгу, развернул карту и протянул ей не глядя. Она перевернула бумагу Беновой запиской кверху и посветила на нее фонариком, а потом как начнет читать, вслух и на ровном месте, и хоть голос был ее, словно Бенов вдруг раскатился над рекой, эхом отскочил от Прентисстауна и ударил меня прямо в грудь, будто кулаком.
«Иди в поселение ниже по реке и через мост, – читала она. – Оно называется Фарбранч, его жители вас приветят».
– Так и было, – кивнул я. – Особенно некоторые.
«Ты многого не знаешь о нашей истории, Тодд, и мне очень за это стыдно, но, узнав, ты оказался бы в страшной опасности. Единственный твой шанс на хороший прием – полное неведение».
Я, кажется, покраснел еще сильнее – хорошо, што было темно.
«Мамина книга расскажет тебе больше, но все в свое время. Большой мир нужно предупредить, Тодд. Прентисстаун зашевелился. Они годами строили планы и только ждали, пока последний мальчишка в городе станет мужчиной».
– Это про тебя? – она подняла глаза.
– Про меня. Я самый младший у нас. Мне будет тринадцать через двадцать семь дней, тогда я офишиально стану мужчиной по прентисстаунским законам.
И я невольно подумал про то, што показывал мне Бен…
…про то, как в Прентисстауне мальчик становится…
Я быстро прикрыл это и сказал:
– Но я понятия не имею, што значит «они меня ждут».
«Мэр собирается захватить Фарбранч, и кто знает, что еще за его пределами. Мы с Силлианом…»
– Киллианом, – поправил я. Через «К».
«Мы с Киллианом постараемся отсрочить это, насколько сможем, но остановить все равно не выйдет. Фарбранч в опасности, ты должен предупредить их. Всегда, всегда, всегда помни, что мы любим тебя как собственного сына и что отослать тебя прочь нам было труднее всего в жизни. Если это вообще будет возможно, мы с тобой еще свидимся, но сначала доберись до Фарбранча как можно скорее и предупреди. Бен».
– Эта последняя часть подчеркнута, – сказала Виола.
– Знаю.
Мы помолчали минуту. В воздухе так и висело ощущение вины, но, возможно, оно исходило исключительно от меня.
Кто их разберет, этих тихих девочек?
– Это я виноват, – сказал наконец я. – Во всем виноват я.
Виола перечитала записку, на сей раз про себя.
– Они должны были сказать тебе, – возразила она, – а не ждать, што ты прочитаешь, если ты не умеешь…
– Если бы они мне сказали, весь Прентисстаун мгновенно бы все услышал у меня в Шуме. Все бы знали то, што знаю я. Я бы и носа высунуть из дому не успел, а не то што фору получить. – Я посмотрел на нее и быстро отвел взгляд. – Я должен был дать ее кому-нибудь прочитать, всего и делов-то. Бен – хороший человек. – Я уронил голос. – Был.
Она сложила карту и вернула ее мне. Теперь толку в ней было мало, но я все равно бережно засунул ее назад, под обложку.
– Я могу прочитать ее тебе, – сказала Виола. – Мамину книжку. Если хочешь.
Я убрал книгу в рюкзак, спиной к ней.
– Нам пора идти, – сказал. – Мы и так потратили тут кучу времени.
– Тодд…
– У нас на хвосте целая армия. Читать сейчас точно не время.
И мы снова снялись и старались бежать как можно дольше, но встало солнце, ленивое, холодное и медленное, а мы нихрена не спали, и это не спали было не спали после целого дня работы, и хоть бы там армия на хвосте, мы уже не то што бежать, а идти-то быстро толком не могли.
Но шли, все это следующее утро. Дорога преданно следовала за рекой, как мы и надеялись, ландшафт вокруг сделался ровнее, необозримые естественные луга тянулись вдаль, к низким холмам и к холмам повыше, што за ними, и даже к горам еще дальше, по крайней мере к северу.
Это все были дикие места. Ни тебе изгородей, ни засевных полей, ни поселений, ни единого человека – одна только пыльная дорога докуда хватает глаз. Што само по себе хорошо – с одной стороны, и довольно жутко – с другой.
Если война и зараза не повымели начисто весь Новый свет, то где, спрашивается, люди?
– Думаешь, это правильно? – мы обогнули еще один пыльный заворот, за которым опять ничегошеньки не оказалось, только следующие пыльные завороты. – Думаешь, мы правильно идем?
Виола издала задумчивый пф-ф-ф-ф.
– Мой папа всегда говорил: «Есть только вперед, Ви, только дальше и выше».
– Есть только вперед, – повторил я.
– Дальше и выше, – закончила она.
– Какой он был? Твой па?