Мы некоторое время провожали его глазами.
– Ой, – сказала Виола, делая шаг и вытягивая ноги одну за другой.
– Ага, – поделился я. – Мои тоже.
– Думаешь, он был прав?
– Об чем?
– Об том, што армия растет на ходу. Берет п’селения, р’стет с каждым новым, – сказала она Уилфовым голосом.
– Да как же ты это делаешь? – не выдержал я. – Ты же даже не отсюда!
Она пожала плечами:
– Мы с мамой в это играли. Рассказываешь сказку и говоришь другим голосом за каждого персонажа.
– А мой голос можешь? – спросил я слегка нерешительно.
– Штобы ты сам с собой мог поговорить? – ухмыльнулась она.
– Это совсем на меня не похоже, – нахмурился я.
Мы зашагали дальше. Брокли Фоллс исчез позади. На телеге, конечно, было хорошо, но сон требовал свое. Мы пытались идти как можно быстрее, но получалось где-то прогулочным шагом, да и армия, возможно, правда застряла далеко за стадом, ждала, пока создания пройдут.
Возможно, да. Возможно, нет. А через полчаса знаете, што началось?
Дождь.
– Людям точно стоит слушать Уилфа, – поделилась Виола, глядя на небо.
Дорога вспомнила наконец про реку и устремилась вниз. Между той и другой нам удалось отыскать относительно защищенное место. Мы ели ужин и смотрели на дождь – не собирается ли кончаться? Если нет, все равно придется идти, пусть и под ним. Я даже не посмотрел, положил ли мне Бен клеенку.
– Какую клеенку? – не поняла Виола (мы сидели каждый под своим деревом).
– Дождевик, – ответил я, роясь в рюкзаке; нет, никакой клеенки – ну, зашибись теперь. – И што я тебе говорил про подслушивание?
Мне, ежели хотите знать, все еще было немножко спокойно, так што можно было и промолчать. Песня Здесь словно все еще звучала где-то, пусть я ее даже и не слышал, – мили назад, на равнине. Я, кажется, и сам тихонько мычал ее себе под нос, безо всякой мелодии, которой у нее и не было, не отпуская это ощущение единства, принадлежности, того, што где-то там есть кому сказать, што ты Здесь.
Виола жевала фрукты из своего пакетика.
Я думал про мамину книгу у себя в рюкзаке.
Сказки на разные голоса, думал я.
Выдержу ли я мамин голос, если б он вдруг заговорил?
Виола с треском смяла пакетик и сообщила:
– Этот был последний.
– У меня еще немного сыра осталось, – отозвался я. – И сушеная баранина, но нам все равно придется самим добывать пропитание.
– Это типа как воровать?
– Это типа как охотиться, – сказал я. – Но может, и воровать, если придется. И еще бывают дикие фрукты, и я знаю кое-какие коренья, которые тоже можно есть, если сначала сварить.
– На космическом корабле с охотой было туго, – поделилась она, нахмурившись.
– Я тебе покажу.
– Ладно. – Она постаралась сказать это весело. – А ружье разве не нужно?
– Хорошему охотнику – нет. На кроликов хороши силки. На рыбу – леса. На белок – нож, но мяса в них немного.
– Лошадь, Тодд, – тихонько буркнул Мэнчи.
Я заржал, впервые, кажется, за целую вечность. Виола ко мне присоединилась.
– На лошадей не охотятся, Мэнчи. – Я протянул руку, штобы потрепать его. – Глупая ты псина.
– Лошадь, – снова бухнул он, вскочил и уставился на дорогу – в том направлении, откуда мы пришли.
Смех быстро оборвался.
23Нож – только продолжение руки
По дороге били копыта. Далеко, но приближались. Галопом.
– Кто-нибудь из Брокли Хиллс? – В голосе у Виолы были сразу и сомнение, и надежда.
– Брокли Фоллс. – Я вскочил. – Прячемся.
Мы поспешно собрали вещи. Узкая полоска деревьев между дорогой и рекой. За спиной река, впереди дорога – через нее бежать мы не рискнули; оставалось поваленное бревно. За ним мы и скорчились; Мэнчи я зажал между колен. Кругом хлестал дождь.
Я вытащил нож.
Копыта, ближе и ближе.
– Один конь, – сказала Виола. – Это точно не армия.
– Да, но послушай, как быстро он скачет.
Там та-дам та-дам. Сквозь деревья было видно приближающуюся точку. Она мчалась во весь опор, несмотря на дождь и ночь. Хорошие новости так не скачут.
Виола оглянулась на реку:
– Ты плавать умеешь?
– Ага.
– Хорошо. Потому што я нет.
Там та-дам та-дам.
Шум всадника уже жужжал у меня в ушах, но галоп его пока еще заглушал, слышно было плохо.
– Лошадь, – сообщил Мэнчи снизу.
Вот он. Паузы между ударами. Вспышки смысла. Клочки слов. Ска… и бит… и темн… и глуп… и еще, и еще.
Я вцепился в рукоятку ножа. Виола молчала.
Там та-дам та-дам та…
Скорее и ночь и стрелять и што бы ни…
Он приближался, был за поворотом всего в сотне футов назад по дороге, наклонялся к лошадиной шее… там та-да…
Нож повернулся у меня в ладони, потому што…
Пристрелить всех и а она сладкая и темно тут…
Там ТА-ДАМ… кажется, я узнал… ТАМ ТА-ДАМ ТА-ДАМ… он ближе и ближе и вот уже почти… Тодд Хьюитт? пронзило дождь и галоп и реку – ясно как день. Виола ахнула.
Я увидел его.
– Младший, – буркнул Мэнчи.
Это и правда был мистер Прентисс-младший собственной персоной.
Мы попытались вжаться поглубже под бревно, но поздно – он уже натягивал поводья, стопорил коня, пятил его – почти опрокинул, на полном-то скаку.
Увы, только почти.
И ружье, которое держал под мышкой, к сожалению, не уронил.
Тодд етьский Хьюитт! взревел его Шум.
– Вот дерьмо! – более чем откровенно высказалась Виола.
– ЙУХУУУУ! – выдал мистер Прентисс-младший, и мы были достаточно близко к нему, штобы различить и счастливую ухмылку на роже, и не менее счастливое изумление в голосе. – Так ты пошел ПО ДОРОГЕ?! Даже ЧЕРЕЗ ПОЛЯ не догадался?!
Я встретился взглядом с Виолой. Выбор… есть ли у нас выбор?
– Я слушаю твой Шум почти все твою шлепаную жизнь, малец! – Он вертел коня туда и сюда, стараясь понять, где в этом пролеске сидим мы. – Думаешь, я перестану его слышать, если ты просто СПРЯЧЕШЬСЯ?
Шум его полыхал радостью, настоящей радостью, словно он поверить не мог в собственную удачу.
– Погоди-погоди, – конь сошел с дороги на мягкую землю, затрещали ветки, – а што это такое рядом с тобой? Такое пустое… такое ничевошное…
Он так мерзко это выговорил, што Виола вздрогнула. Пусть у меня нож в руке, зато он верхом и с ружьем.
– А ты, еть, прав, Тодд-малыш, – сказал он, больше не вертясь по сторонам, а надвигаясь прямо на нас через кусты и вокруг деревьев. – У меня есть ружье, и не одно. Для нашей малышки-леди у меня есть другое ружье, особенное, слышишь, Тодд?
Я невольно глянул на Виолу. Она видела его мысли, видела, што у него в Шуме, все картинки, што так и перли из него. Точно знаю, што видела, – потому што ее лицо было прямо передо мной. Я тронул ее за руку и показал глазами вправо – единственное, куда мы могли попытаться дать деру.
– О, пожалуйста, малыш, беги, – взмолился мистер Прентисс-младший. – Беги, дай мне сделать тебе больно.
Конь был уже так близко, што мы слышали его Шум, пугливый, нервный, безумный.
Прятаться дальше бессмысленно – он прямо над нами.
Я покрепче взялся за нож и сжал руку Виолы. Один раз, на удачу.
Сейчас или никогда. Ну…
– ДАВАЙ! – заорал я.
Конь взвился, в два прыжка вылетел обратно на дорогу и понесся по ней. Мы бежали параллельным курсом. Пролесок между дорогой и рекой гуще не становился – мы видели друг друга как на ладони. Ветки хлестали, лужи плескали, ноги скользили, а он громыхал по дороге, не отставая ни на пядь.
Нам от него не уйти. Нам просто не уйти.
Но мы пытались мы петляли перепрыгивали через бревна ломились сквозь кусты Мэнчи пыхтел и лаял под ногами дождь лил а дорога подбиралась все ближе и вдруг вильнула резко к реке и у нас просто выбора другого не осталось мы перебежали ее прямо у него под носом штобы нырнуть в лес погуще на другой стороне и я видел как Виола перепрыгнула через обочину на дорогу работая локтями и мистер Прентисс-младший как раз огибал поворот и в руках у него што-то было мы отчаянно рванули на другую сторону но конь уже практически падал на нас сверху и мне вдруг што-то подсекло ноги и стянуло их так быстро и туго што я натурально шлепнулся лицом вниз.
– Аааааыых!
Я прилетел мордой в грязь и палую листву а сверху на меня – рюкзак почти вырвав мне руки из плеч с мясом и Виола видела как я упал и сама уже была почти на той стороне но тут затормозила так што грязь фонтаном а я закричал: «НЕТ! БЕГИ! БЕГИ!» – но она смотрела мне прямо в глаза и в лице у нее што-то изменилось но непонятно што это значило тут как раз конь встал и она развернулась и дала стрекача в лес а Мэнчи наоборот ко мне вопя: «Тодд! Тодд!» и я всё я пойман я попался.
Мистер Прентисс-младший уже возвышался надо мной на своем белом коне, пыхтел, взводил курок, целил в меня ружьем. Понятно же, еть, што случилось: он кинул веревку с грузиками на обоих концах, захлестнул мне ноги и завалил, мастерски, как охотник – болотного оленя. И вот я теперь распластался на пузе в грязи, как стреноженный зверь.
– Па сильно обрадуется снова тебя увидеть, – заявил он.
Конь нервно переступал с ноги на ногу. Дождь думал он и это змея там?
– Мне вообще-то полагалось только проверить, што там за слухи про мальчика впереди на дороге, – ухмыльнулся всадник. – А тут раз! – и ты, в самой твоей во плоти.
– Еть тебя! – сказал я, и, думаете, я правда сказал «еть»?
Нож был до сих пор у меня в руке.
– Я прямо трепещу от страха, – он повел ружьем, так што я уставился прямо ему в ствол. – Бросай.
Я вытянул руку и уронил нож. Он булькнулся в грязь. Я все так же валялся на пузе.
– Стало быть, наша маленькая леди тебя бросила? – Он соскочил с коня, похлопал его по шее.