Она уперла руки в боки:
– А чего ты хотел? Ты на меня с ножом шел. Но я тебя ударила не настолько сильно, чтобы реально причинить вред, верно?
На это я промолчал.
– И я была права! Ты мне руку перевязал. Ты спас меня от Аарона, хотя был совсем не обязан. Ты вытащил меня из болота, где я бы наверняка погибла. Ты защитил меня от того человека в саду, на дороге. Ты пошел со мной, когда надо было бежать из Фарбранча.
– Нет, – негромко, но с нажимом сказал я. – Ты все не так поняла. Нам пришлось бежать, потому што я не смог…
– Тодд, я, кажется, наконец-то поняла всю историю правильно. Почему они так за тобой гнались? Почему целая армия идет за тобой по городам и весям и по всей этой глупой планете? – Она ткнула пальцем в мистера Прентисса-младшего: – Я слушала, что он говорил. Почему, думаешь, ты так им нужен?
Яма во мне с каждым мигом делалсь глубже и темнее.
– Потому што я единственный не такой.
– Вот именно!
– И это што, хорошие новости? – вытаращился я. – За мной гонится целая армия, штобы убить меня, потому што я не убийца.
– Не так! Целая армия хочет сделать тебя убийцей!
– А? – я заморгал.
Она сделала еще один шаг ко мне.
– Если они смогут превратить тебя в кого хотят, в человека…
– Мальчика, – сказал я. – Еще не человека.
Она решительно отвергла этот довод, отмахнув рукой.
– Если они смогут задушить ту часть тебя, которая хорошая, которая не хочет убивать, значит, они победили, понимаешь? Если они смогут сделать это с тобой, значит, смогут с кем угодно. И тогда они победят!
Она уже была совсем рядом, и протянула руку, и положила ее на мою, ту, в которой все еще…
– Но это мы их победим, – сказала она. – Ты победишь, если не станешь тем, чего они хотят.
Я стиснул зубы:
– Они убили Бена и Киллиана.
– Нет, – она покачала головой. – Это он так сказал. А ты ему поверил.
Мы оба посмотрели вниз. Тело больше не дергалось, дым потихоньку сдувало.
– Я знаю таких мальчишек, – сказала она. – У нас даже на корабле такие были. Он врун.
– Он уже мужчина.
– Да сколько можно уже об этом говорить! – она наконец-то рассердилась. – Сколько можно твердить, что он мужчина, а ты нет! И все из-за какого-то идиотского дня рожденья? Там, откуда я, тебе бы было уже четырнадцать и один месяц!
– А я не оттуда, откуда ты! – заорал я. – Я отсюда, и здесь это работает вот так!
– Значит, здесь это работает неправильно. – Она отпустила мою руку и опустилась на колени рядом с телом. – Мы его сейчас свяжем. Хорошо свяжем, туго, а потом уберемся отсюда подальше, ага?
Я не мог выпустить нож.
Я не выпущу этот нож, што бы она там ни говорила, и какими словами.
Она огляделдась:
– А где Мэнчи?
О нет.
Пса мы нашли в кустах. Он зарычал на нас безо всяких слов – просто нормальный звериный рык. Левый глаз у него не открывался, а пасть была вся в крови. Пытаться пришлось не один раз, но я наконец его поймал. Виола расчехлила свой медипак-с-чудесами. Я держал Мэнчи, пока она совала ему в пасть таблетку и заставляла проглотить, а потом, когда он обмяк, промывала пасть, вытаскивала сломанные зубы и мазала мазью глаз. Еще и пластырь пришлось налепить. Пес со всем этим выглядел таким маленьким и побитым, што, когда он приоткрыл оставшийся туманный глаз и пробормотал: «Тддд?» – я схватил его в объятья, прижал к себе и так сидел там, под кустами, под проливным дождем, а Виола тем временем перепаковывала вещи и вытаскивала мой рюкзак из грязи.
– Одежда твоя вся промокла, – сообщила она. – И еду раздавило. Но книга в пластике, с ней все в порядке.
При мысли о том, што сын моей ма оказался таким трусом, я чуть было не швырнул книгу в реку.
Но все-таки не швырнул.
Потом мы связали мистера Прентисса-младшего его же собственной веревкой, а заодно выяснили, што электрический шок сбил приклад с ружья, што было очень обидно, потому што уж што-што, а ружье бы нам реально пригодилось.
– Чем ты таким его шарахнула? – полюбопытствовал я, пока мы, сопя и пыхтя, стаскивали тушу на обочину.
Блин, какие же тяжелые оказываются люди, если их оглушить.
– Этой штукой я должна была сообщить кораблю, где нахожусь на этой планете, – сказала Виола. – Едва успела распутать.
– И как корабль теперь узнает, где ты? – спросил я, с трудом разгибаясь.
Она пожала плечами:
– Понадеюсь, что в Убежище что-нибудь найдется для этой цели.
Она пошла за своим мешком. Хоть бы Убежище оправдало ее надежды… Хоть бы наполовину.
И мы ушли. Мистер Прентисс был совершенно прав насчет того, какой это идиотизм – идти прямо по дороге, так што мы двинулись параллельно ей, футах в ста или типа того, с лесной стороны, стараясь не упускать ее из виду. Мэнчи мы несли на руках по очереди. Ночь шла своим чередом.
Говорить мы почти не говорили.
Потому што она ведь могла быть и права. Может, именно этого армия и хочет… может, если они присоединят меня, они и кого хош потом смогут присоединить. Может, я у них тест такой, кто его знает, – город у нас достаточно долбанутый, штобы поверить в нечто подобное.
Ежели один падет, все падут.
Однако, во-первых, это еще не объясняет, зачем мы понадобились Аарону, а во-вторых, я же уже слышал, как она сама врет, было дело? Слова могут быть какими угодно, но кто мне поручится, што она не придумывает правду, прежде чем сказать ее?
Потому што я никогда не вступлю в эту их армию, и мэр Прентисс должен это понимать после того, што они сделали с Беном и Киллианом, правду там говорил Шум мистера Прентисса-младшего или нет, так што здесь она ну совсем не права. Чего бы они там от меня ни хотели и из-за какой бы проклятой слабости я ни оказался неспособен убить человека, хоть бы он того десять раз заслуживал, все изменится, когда я стану мужчиной. Обязано измениться, иначе как я сам себе в глаза смотреть буду?
Миновала полночь. Теперь до мужчины мне двадцать пять дней… и еще миллион лет.
Потому што если бы я убил тогда Аарона, он не заложил бы мэру Прентиссу, где в последний раз меня видел.
Если бы я мог убить мистера Прентисса-младшего дома, на ферме, он бы не привел мэрову банду за Беном и Киллианом и не дожил бы до того, штобы покалечить мою собаку.
Если бы я был хоть немного убийцей, я бы остался и помог Бену и Киллиану защитить себя и дом.
Возможно, если бы я был убийцей, они сейчас были бы живы.
И каждый божий день я продаю одно за другое, совершаю эту сделку.
Всего-то и нужно, што быть убийцей.
Вы только посмотрите на меня.
Местность становилась все глуше, непроходимее, склон – круче. Река снова решила уйти в ущелье. Мы немного отдохнули под скальным выступом, съели остатки еды, уцелевшей в битве с мистером Прентиссом-младшим.
Мэнчи я положил к себе на колени.
– Што это была за таблетка?
– Кусочек человеческого обезболивающего, даже не вся. Надеюсь, доза была не слишком большая.
Я погладил пса по шерсти. Он был теплый и спал – значит, хотя бы живой.
– Тодд… – начала она, но я ее перебил:
– Я хочу продолжать идти, пока можно. Понятно, што иногда надо спать, но давай будем идти, пока не упадем.
Она помолчала минуту, потом сказала: «Ладно», – и больше мы не говорили, только прикончили остатки припасов.
Дождь шел всю ночь, и мы тоже шли. Нет ничего круче дождя в лесу: миллиард капель бьет по миллиарду листьев, река вспухла и ревет, грязь хлюпает под ногами. Время от времени я слышал вдалеке Шум – видимо, от лесных тварей и всегда за пределами видимости; стоило нам приблизиться, как он сразу же исчезал.
– Тут есть что-нибудь опасное? – осведомилась Виола, пытаясь перекричать гром ливня.
– Слишком долго перечислять. – Я кивул на Мэнчи у нее на руках: – Еще спит?
– Спит, – озабоченно отозвалась она. – Неужели я…
На следующем шагу мы обогнули очередную скалу и вылетели, как были, неподготовленные, к лагерному костру.
Мы остановились как вкопанные и одним махом, как во вспышке, заглотили открывшуюся нам сцену.
Впереди горел огонь.
Над ним на вертеле жарилась свежепойманная рыбина. Какой-то человек, привалившись спиной к камню, чистил еще одну.
Он поднял глаза на парочку, ввалившуюся в круг света.
И, примерно как с Виолой, когда я, никогда в жизни не видевший девочки, сразу понял, што это она, за ту одну-единственную секунду, которая ушла на то, штобы схватиться за нож, я успел осознать, што перед нами никакой не человек.
Это был спакл.
25Убийца
Мир остановился.
Дождь перестал падать, огонь – гореть, сердце у меня в груди – биться. Спакл. Ушлепок.
Спаклов же больше нет.
Они все погибли в войну.
Нет никаких спаклов.
И вот один из них благополучно стоял сейчас передо мной.
Тонкий, высокий, как на видаке, белая кожа, длинные пальцы и руки, рот посреди лица, где ему быть не полагается, уши сползли к челюстям, глаза чернее болотных камней, мох и лишайник растут там, где должна быть одежда.
Инопланетянин. Чужой. Чужее не бывает.
Срань господня.
Всё, можете смять весь известный вам мир и выбросить в мусорную корзину.
– Тодд? – сказала Виола.
– Не шевелись, – сказал я.
Потому што сквозь гром дождя я слышал спачий Шум.
Никаких членораздельных слов, только картинки, все под странным углом и с неправильными цветами, но картинки: я и Виола, стоим перед ним с растерянными и потрясенными рожами.
Картинка ножа в моей протянутой руке.
– Тодд, – предостерегающе повторила Виола.
Это не все, што есть у него в Шуме. Там, во всей этой суете, рыбами всплывают чувства.
Страх.
Я чувствую его страх.
Хорошо.
Мой Шум побагровел.
– Тодд, – снова сказала Виола.
– Оставь мое имя в покое, – огрызнулся я.
Спакл медленно распрямился, бросив недочищенную добычу. Лагерь он разбил под скальным козырьком, вылезающим из склона небольшого холма. В основном там было сухо, виднелись мешки и рулон мха – видимо, постель.