Вставай. Но все уже кончено.
Последняя телега исчезла за поворотом. Хватит. Сдаюсь.
Я опустил голову, вот прямо там и опустил, на обочину, камушки и всякая мелочь вдавились мне в щеку. Меня затрясло. Я перекатился на бок, подтянул коленки к груди, закрыл глаза и окончательно всех подвел пусть меня уже заберет наконец тьма ну пожалуйста пожалуйста…
– Бен, это ты?
Я разлепил веки.
Это был Уилф.
28Запах корней
– Ты в порядке, Бен? – Он уже просовывал руку мне под мышку и тащил вверх, но даже так я едва мог стоять – да што там стоять, я и голову-то поднять не мог – и под другой мышкой быстро оказалась еще одна рука.
Это, впрочем, тоже не сработало, и меня просто взвалили на плечо и понесли в телегу, предоставив таращиться на его коленки сзади.
– Енто хто, Уилф? – спросил женский голос.
– Б’н, – сообщил Уилф. – Скверно в’глядит.
Дальше меня уложили в телегу. Она была доверху нагружена коробками и тюками, накрытыми какими-то кожами, мебелью и большими корзинами – все свалено вместе и почти вываливается наружу.
– Слишком поздно, – сообщил я. – Всё кончено.
Женщина проследовала вкруг телеги и залезла посмотреть на меня. Широкая тетя в поношеном платье, волосы во все стороны и морщинки в уголках глаз. Голос быстрый, как у мышки.
– Што кончено, м’лодец?
– Ее больше нет. – Кажется, у меня застрясся подбородок и схватило горло. – Я потерял ее.
Прохладная ладонь легла на лоб, и это было так прекрасно, што я так и прильнул к ней. Она отняла руку.
– Лих’радка, – сказала Уилфу.
– Агась, – сказал Уилф.
– Надоть припарку, – сказала женщина и вроде бы ушла в канаву, но какой в этом смысл?
– Хде Хильди, Бен? – Уилф попытался поймать мой взгляд, но у меня в глазах было столько воды, што его почти не видел.
– Ее звать не Хильди, – пробормотал я.
– Я зна-ть, – ответил он. – Но так ты зва-ть ё.
– Ее больше нет. – Глаза потекли водой, голова упала.
Уилф положил мне руку на плечо и сжал.
– Тодд? – неуверенно буркнул Мэнчи где-то внизу, на дороге.
– И я не Бен, – сообщил я Уилфу, не подымая головы.
– Я зна-ть, – повторил он. – Но так ты зва-ть себя.
Я все-таки посмотрел на него. Его лицо и Шум были все так же пусты, но главный урок всех времен: знать чей-то разум – не то же самое, што знать человека.
Уилф больше ничего не сказал и ушел к передку телеги. Зато вернулась женщина – с очень скверно пахнущей тряпкой в руках. Та воняла кореньями, и грязью, и мерзкими травами, но я так умаялся, што беспрепятственно дал ей намотать мне это на лоб, прямо поверх пластыря, который так и лепился сбоку.
– Енто снимет лих’радку, – сказала она.
Нас немного дернуло вперед – это Уилф вытянул волов вожжами. Женщина широко открытыми глазами вглядывалась в мои, словно искала важных новостей…
– Так ты’ть тоже бежишь от армии?
Ее тишина рядом так напомнила мне о Виоле, што я поневоле припал к ней.
– Типа того.
– Енто ты ск’зал Уилфу про армию, ась? Ты и еще д’вочка, сказали ему, шоб пр’дупредил людей, сказать йим, шоб уходили, было дело?
Вонючая коричневая корневая вода текла у меня по лицу. Я поглядел на Уилфа, как он там правит телегой, и он услышал.
– Люди посл’шали Уилфа, – пробурчал он.
Я перевел взгляд дальше по дороге. Мы как раз вывернули из-за поворота, и справа уже не только гудела река – старый друг, старый враг, – там тянулась бесконечная вереница телег вперед вперед далеко до самого следующего поворота по меньшей мере все телеги доверху нагружены пожитками как у Уилфа и наверху еще люди прижимают к себе какие-то узлы держатся штоб не слететь.
Целый караван. Уилф в нем шел последним. Мужчины и женщины, и дети, кажется, тоже, если через эту коричневую вонь можно толком што-то различить… Их Шум и тишина подымались вверх и летели назад, как большое, щебечушее облако.
Армия слышалось оттуда армия армия армия.
И еще проклятый город.
– Брокли Фоллс? – спросил я.
– И Бар Виста т’же, – она закивала головой. – И др’гие. Слухи пошли вдоль д’роги. Армия из пр’клятого города, дескать, идеть, растеть, все мужчины встають под ружо и идуть с нею.
Идет и растет, подумал я.
– Много тыщ ужо, – кивнула она.
Уилф с облучка презрительно фыркнул:
– Да между здесем и проклятым городом и одной-т тысчи не наберется.
– Я т’лько баю, шо люди бають. – Женщина поджала губы.
Я перевел взгляд на тянущуюся сзади пустую дорогу: невдалеке, пыхтя, трусил Мэнчи… а я почему-то вспомнил Айвена, главного по амбару в Фарбранче. Он еще сказал, што не для всех история одинакова и што у Прен… у моего города до сих пор есть союзники. Может, и не тысячи, но прибавляющие в количестве. Растущие и растущие прямо на марше, пока не станут настолько многочисленными, што против них уже никто не устоит…
– Мы в Уб’жище едем, – сказала женщина. – Они нас там защитят.
– Убежище, – пробормотал я.
– Бають, у них тама есть даже лекарство от Шума, – поделилась она. – Вот уж чаво я ж’лала б увидеть! – Она даже расхохоталась от этой мысли. – Аль лучша услышать.
Она весело шлепнула себя по бедру.
– У них там спаклы есть? – слабо спросил я.
Она удивленно воззрилась на меня:
– Спаклы к людям близко не подходят. С самой войны, почитай как. Они сам’ по себе, мы сам’ по себе. Так оно мирно для всех. – Это она прямо как наизусть прочитала. – Да и все одно йих ужо и не осталось пошти.
– Я пошел, – заявил я и даже сесть попытался. – Я должен ее найти.
Добился, правда, только того, што потерял равновесие и вывалился из телеги. Женщина крикнула Уилфу остановиться, и они оба взгромоздили меня обратно, а потом еще и Мэнчи подсадили. Она подвинула какие-то ящики, уложила меня на дно; Уилф снова тронул телегу. На сей раз он покрепче прихлестнул своих волов, и мы покатили быстрее… ну, по крайней мере, быстрее, чем я шел бы сам.
– Ешь, – сказала женщина, – поднося мне к носу краюху хлеба. – Ты никуда-ть не пойдешь, пока не поешь.
Я взял хлеб, укусил чуть-чуть… потом вгрызся в остальное с такой жадностью, што даже забыл поделиться с Мэнчи, но она дала еще – нам обоим – и сидела, большими глазами глядя на мои бесчинства.
– Псибо, – сказал я.
– Я Джейн. – Глаза у нее до сих пор были большие-пребольшие, словно ее так и распирало поговорить. – Ты пр’вда видел армию? Прям вот своими гл’зами?
– Видел, – кивнул я. – В Фарбранче.
Она со свистом втянула воздух сквозь зубы.
– Стал’ быть, правда. – И это было совсем не вопрошание.
– Я ж сказал, што пр’вда, – вставил с облучка Уилф.
– Я сл’хала, они режут людям головы и потом варят глаза, – поделилась она.
– Джейн! – укоризненно прикрикнул Уилф.
– Т’лько сказала, нич’во не взяла.
– Они убивают людей, – тихо сказал я. – Убийства уже достаточно.
Глаза Джейн заметались по моему лицу и Шуму заодно, но сказала она только:
– Уилф мне все про тебя рассказал.
Што при этом значила ее улыбка, я так и не понял.
Капля с примочки попала мне в рот, горло сразу схватило спазмом, я заплевался и закашлялся.
– Што это такое? – Я прижал повязку и аж весь скривился от аромата.
– Примочка, – сообщила она. – От лихорадок и дрожей.
– Она воняет!
– Злой запах изгоняет злую хворь, – выдала она с таким видом, будто это всякий должен знать.
– Злую? – возмутился я. – Лихорадка не злая. Она просто лихорадка.
– Агась. И ента примочка ее лечит.
Я уставился на нее. Она тоже не отрывала от меня взгляда, и из-за этой его широкораспахнутости мне сделалось неуютно. Так смотрел Аарон, когда типа пригвождал тебя взором, когда вколачивал проповедь кулаками, когда загонял молитвами в яму, откуда тебе уже не выбраться.
Чокнутый взгляд, понял я. Сумасшедший.
Я постарался прижать эту мысль, но Джейн все равно и вида не подала, што услышала.
– Мне надо идти, – повторил я. – Спасибо наше вам за еду и примочку, но мне надо идти.
– Пока мы в ентих лесах, сходить тебе не след, нет уж, сэр, – сказала она, все еще таращась на меня немигающим взглядом. – Скверные енто леса. Опасные.
– Што значит опасные? – Я даже отодвинулся от нее немного.
– Поселения есть, дальше дорогой, – тут она еще ширше глаза раскрыла и заулыбалась даже, словно ей не терпелось мне о том поведать. – Совсем чеканутые. От Шума умом повернулись. Слыхала про одно, где все маски носють, штоб, значить, нихто ихних лиц не видел. И еще другое есть, где нихто ничаво не делаеть, а только поють день-деньской, пока совсем с ума не слетять. И еще – где все стены из стекла сделаны, и нихто никакой одежи не носить, ибо все во Шуме равны и ни у кого тайн нетуть. А?
Она даже ко мне как-то придвинулась, я теперь слышал запах у нее изо рта – прямо хуже той тряпки будет! – и ощущал молчание за словами. Ну вот как такое может быть? Как в безмолвии помещается столько сутолоки?
– В Шуме можно хранить тайны, – сказал я. – Всякие-разные.
– Оставь мальца в покое, – распорядился спереди Уилф.
Физиономия у нее тут же обмякла.
– Прастити, – сказала она малость недовольно.
Я чутка приподнялся. Еда в животе – это однозначно на пользу, што бы там эта вонючая тряпка со мной ни вытворяла.
Мы тем временем подобрались поближе к хвосту каравана. Я уже и несколько затылков разглядел, и Шум мужчин расслышал, болтавших там и сям, и молчание женщин между ними – как булыжники в ручье.
То и дело кто-то из них – обычно мужчина – оглядывался на нас и обыскивал меня взглядом, выворачивал, смотрел, из чего я такой сделан.
– Я должен ее найти, – сказал я.
– Твою дев’чку? – оживилась Джейн.
– Ага. Спасибо вам, конечно, но мне правда надо идти.
– Дак твой жар! И енти другие поселения!
– Я все равно попытаюсь. – Я размотал грязную тряпку. – Пошли, Мэнчи.