Разум мой знал, што Аарон нереален, но сердцу на это было решительно наплевать, и оно отчаянно колотилось изнутри о грудную клетку. Дышать стало трудно. Пришлось долго ждать, пока я сумел встать и тем более пойти.
Еда помогала, благослови господи Уилфа и его чокнутую женушку, но иногда все равно приходилось даже не идти, а ковылять. Я уже видел Аарона почти все время – краем глаза: он скрывался среди деревьев, прислонялся к скалам, стоял на лежачих стволах. Я просто отворачивался и топал дальше. Пейзаж танцевал так, што у меня желудок скрутило, но там и правда был мост – он перекидывал дорогу на другой берег. Наконец-то меня больше ничего не отделяло от реки.
Я пораздумывал про ту, другую дорогу, в Фарбранче, по которой мы не пошли. Интересно, она-то сейчас где во всей этой чащобе? Посмотрел налево: там, докуда хватало глаз, были леса, леса, леса и еще холмы, которые все ерзали и шевелились, как им совершенно не полагалось. Даже зажмуриться пришлось.
Мы побрели вниз – слишком медленно, слишком медленно; запах привел нас к дороге, к мосту, высокому, шаткому, с перилами. Там, где дорога прыгала на него, собиралась вода, стояла лужами, пучилась грязью.
– Он ушел через реку, Мэнчи? – Я уперся руками в колени, штобы отдышаться и накашляться.
Мэнчи маниакально уткнулся в землю, перебежал дорогу, потом обратно, наведался к мосту, вернулся ко мне.
– Уилф, – сказал он. – Телеги.
– Я и так следы вижу. – Я потер лицо ладонями. – Што с Виолой?
– Виола! – тявкнул он. – Туда!
И поскакал прочь от дороги, на берег, вдоль реки.
– Хороший пес, – просипел я между двумя скрежещущими вдохами. – Хороший пес.
Я плелся за ним через кусты и ветви; справа грохотала река – ближе, чем за много дней. Вот таким манером я и вышел прямиком в поселение. Встал, естественно, как вкопанный и закашлялся от неожиданности. Поселение кто-то сравнял с землей.
Все дома, восемь или десять штук, превратились в золу и головешки. Нигде ни дуновения Шума.
Я было даже подумал, што здесь прошла армия, но в выжженных зданиях уже росла какая-то зелень, нигде не курился дым, и ветер продувал деревню насквозь, как бывает только там, где живут одни мертвые. На реке виднелось несколько разрушенных пристаней – сразу за мостом, об одну вяло колотилась одинокая лодка, и еще несколько полузатопленных маячило неподалеку от бывшей мельницы, а ныне лишь кучи обгорелых досок.
Холодно, мертво. Еще одно место в Новом свете, которому не повезло с натуральным хозяйством.
Я повернулся уходить, и конечно, прямо посреди всего этого обнаружился Аарон.
Рожа его вернулась к последствиям встречи с кроками – то есть была рваной, наполовину ободранной, язык вывален из прорехи в щеке.
И эта рожа мне еще и улыбалась.
– Присоединяйся к нам, юный Тодд, – сказала она. – Церковь всегда открыта.
– Я убью тебя, – предупредил я, но ветер унес слова.
Впрочем, он меня явно услышал, как я слышал все, што он говорил, до последнего звука.
– Это вряд ли, – усомнился он, шагая вперед и упирая кулаки в боки. – Потому што ты же не настоящий убийца, Тодд Хьюитт.
– Попробуем? – Голос мой звучал как-то странно и металлически.
Он опять одарил меня улыбкой, зубы выглянули через щеку. Што-то потекло, замерцало, и вот уже он стоял прямо передо мной. Взялся порезанными руками за ворот и разнял, показывая голую грудь.
– Вот он, твой шанс, Тодд Хьюитт. Отведай от Древа познания. – Голос звучал у меня в самых недрах головы. – Убей меня.
Ветер прохватил меня ознобом, но одновременно мне было горячо и потно, и от каждого вдоха в легкие попадала разве што треть, а голова уже начинала ныть тем особым способом, от которого еда не помогает, и если быстро перевести куда-то взгляд, нужно ждать, пока запоздавшая картинка догонит и встанет на место.
Я стиснул зубы.
Наверное, это я так умираю.
Но он точно умрет первым.
Я полез рукой назад, невзирая на боль между лопатками, и выхватил нож из ножен. Выставил перед собой. Нож сиял свежей кровью и сверкал солнцем, хоть я и стоял в тени.
Аарон растащил улыбку еще шире – шире, чем на самом деле помещалось в лицо, – и подался ему навстречу.
– Тодд? – озабоченно тявкнул Мэнчи. – Нож, Тодд?
– Давай, Тодд, – сказал Аарон, и, клянусь, я почуял знакомую вонь. – Сделай шаг от невинности ко греху. Если посмеешь, конечно.
– Я уже делал это, – возразил я. – Уже убивал.
– Убить спакла не то же самое, что убить человека, – не согласился он, ухмыляясь моей глупости. – Спаклы – демоны, пущенные в мир искушать нас. Убить такого – как убить черепаху. – Он удивленно расширил глаза: – Хотя ты уже ни того ни другого сделать не можешь, так ведь?
Я покрепче сжал нож и чего-то такое прорычал, глядя, как мир качается перед глазами.
Нож, однако, не опустил.
Раздалось какое-то бульканье, и слизистая кровь запузырилась из прорехи в Аароновой роже. До меня не сразу дошло, што это смех.
– Она так долго, долго умирала, – прошептал Аарон.
И я вскрикнул от боли…
И поднял нож еще выше…
И прицелился ему в сердце…
А он все улыбался…
И я вонзил нож…
Прямо Виоле в грудь.
– Нет! – закричал я, когда было уже слишком поздно.
Она подняла глаза от ножа на меня. Лицо было полно боли и смятенного Шума, и он хлынул из нее, совсем как из того спакла, которого…
(Которого я убил.)
И она посмотрела на меня истекающими водой глазами, и открыла рот, и оттуда донеслось: «Убийца!»
Я протянул к ней руку, но она исчезла в переливчатом блеске…
…а нож, чистый, без единой капли крови, все еще был у меня в руке.
Я упал на колени, потом вперед и так лежал, растянувшись на земле в выжженном поселении, дыша, кашляя, плача и воя, а мир кругом плавился и таял так откровенно, што вряд ли собирался обратно стать твердым.
Я не могу убить его.
Хочу. Ужасно, отчаянно хочу, но не могу. Потому што это не я, и я ее теряю. Не могу. Не могу не могу не могу не могу.
Я сдался мерцанию и на какое-то время исчез.
В чувство меня привел старый добрый Мэнчи, лучший из друзей; он принялся вылизывать мне лицо, поскуливая и што-то обеспокоенно бормоча через Шум.
– Аарон, – взвизгивал он, тихо и настойчиво. – Аарон.
– Отвали, Мэнчи.
– Аарон, – заплакал он и даже перестал лизаться.
– Его тут даже нет, – пробормотал я, пытаясь сесть. – Это просто…
…просто то, чего Мэнчи не видит.
– Где он? – Я слишком быстро сел (все завертелось и стало ярко-розовым и оранжевым) и отшатнулся от того, што увидел.
Сотня Ааронов стояла вокруг в сотне разных мест. Там были и Виолы, напуганные, с молящим взглядом, и вдобавок спаклы с моими ножами, торчащими из груди, и все они говорили одновременно, и голоса ревели и подымались гудящим валом.
Трус, говорили они. Все они. Трус и снова трус.
Но я не был бы мальчишкой из Прентисстауна, если бы не умел игнорировать Шум.
– Куда, Мэнчи? – спросил я, подымаясь на ноги и стараясь не обращать внимания, как все подпрыгивает, качается и катится под уклон.
– Туда, – гавкнул он. – Вниз по реке.
Я зашагал за ним через сожженное поселение.
Он повел меня мимо бывшей церкви, на которую я даже не взглянул, и взбежал на небольшой обрыв, где ветер выл уже прямо в голос, и деревья гнулись, и я подумал, это не просто я их так вижу, это на самом деле, и Мэнчи пришлось лаять громче, штобы я услышал.
– Аарон! – прокричал он. – С наветренной стороны.
Меж деревьев было видно реку. Там стояли тысяча Виол, и все меня боялись.
И тысяча спаклов с ножами в груди.
И тысяча Ааронов оглядывалась на меня и называла трусом с самой омерзительной улыбкой, какую вы только в жизни видели.
А за всем этим, на берегу, был лагерь, и в нем – Аарон, который на меня даже не смотрел.
Он стоял на коленях и молился.
А перед ним на земле лежала Виола.
– Аарон, – пролаял Мэнчи.
– Аарон, – сказал я.
Трус.
30Мальчик по имени Тодд
– И што мы теперь будем делать? – спросил мальчик, подкравшись сзади и выглядывая из-за плеча.
Я побрел прочь от края обрыва, проталкиваясь сквозь толпы, называвшие меня трусом, вылез на берег и рухнул в реку плашмя. Вытащил голову из воды, подставил спину волнам. От холода меня дико затрясло, но зато и мир перестал крутиться. Долго это не продлится, рано или поздно лихорадка и ядовитая спачья кровь возьмут свое, но сейчас мне позарез нужно было видеть ясно.
– Как мы к ним подберемся? – Мальчик перебрался на другую сторону. – Он услышит наш Шум.
От дрожи я закашлялся – я, блин, от всего кашляю – и наплевал полные горсти зеленой дряни из легких, но потом все равно задержал дыхание и сунул голову под воду.
Водяной холод схватил меня, как клещами, но я все равно остался там, слушая, как бурлит бегущая мимо вода и гавчет взволнованный Мэнчи, прыгая где-то в районе моих ног. Пластырь отлепился с головы и уплыл вниз по течению. Я вспомнил, как ловко Мэнчи избавился от своего в другом месте этой самой реки, и забылся, и заржал под водой.
Пришлось вынырнуть, задыхаясь, хватая ртом воздух и кашляя дальше.
Я открыл глаза. Мир сиял, как не должен был. Повсюду высыпали звезды, хотя солнце висело высоко, но, по крайней мере, земля прекратила плыть под ногами, а все лишние Аароны, Виолы и спаклы отправились восвояси.
– Мы вообще сможем сделать это одни? – не унимался мальчик.
– Какая разница, выбора-то нет, – отмахнулся я.
И наконец обернулся на него посмотреть.
Коричневая рубашка вроде моей, никаких ссадин на голове, книга – в одной руке, нож – в другой.