Я смерил его взглядом.
Он ничего не сказал.
– Мэнчи? – Но он уже был рядом.
– Здесь, Тодд!
– Хороший мальчик.
Мы пошли к нашему костру. Я взял найденную псом палку и сунул обугленный конец в огонь. Через минуту конец раскалился, задымил, язычки зализали новое дерево.
– Сможешь держать вот это?
Пес взял негорящий конец в пасть – вот он, лучший на свете трепаный пес, готовый нести пожар врагу!
– Готов, друг?
– Фотоф, Фодд! – сообщил он с полным ртом, виляя хвостом с такой скоростью, што у меня картинка смазывалась.
– Он убьет Мэнчи, – предупредил мальчик.
Я встал. Мир вертелся и сиял, тело мне почти не принадлежало, легкие выкашливали сами себя по кусочку, в голове долбило, ноги тряслись, кровь кипела. Но я стоял.
Я, блин, стоял.
– Я Тодд Хьюитт, – сказал я мальчику. – И ты останешься здесь.
– Ты просто не сможешь этого сделать!
Но я уже повернулся к Мэнчи:
– Давай, мальчик.
Он поскакал вверх по холму и вниз с другой его стороны с горящей палкой в пасти. Я досчитал до ста – громко, вслух, штобы не слышать, если кто-то вдруг соберется еще што-нибудь сказать, а потом еще раз до ста и на сей раз хватит и прокрался как можно скорее к причалу и залез в лодку взял на колени весло и ножом перерезал остатки заскорузлой веревки все еще соединявшей ее с пристанью.
– Ты никогда от меня не избавишься, – сказал мальчик.
Он стоял на причале с книгой в одной руке и ножом в другой.
– А ты посмотри на меня.
Он делался меньше и меньше в тающем переливающемся свете. Лодка отчалила и тихо пошла вниз по течению.
К Аарону.
К Виоле.
К тому, што ждало меня на том берегу.
31И наказаны грешные
В Прентисстауне лодки были, но на моей памяти ими никто не пользовался. Река у нас тоже была – вот эта самая, легонько пинавшая меня сейчас то в нос, то в корму, – но в пределах города быстрая и каменистая, а когда она наконец замедлялась и разливалась, начиналась болотина с кроками. Ну а дальше – уже настоящее лесное болото. Так што нет, в лодке я никогда в жизни не сиживал, и если вам кажется, што грести вниз по течению – совершенно плевое дело, так вот нет, ни разу.
Мне крупно повезло в том, што река здесь текла спокойно, хотя и плескала чуть-чуть под ветром. Лодка вышла на стремнину, там ее подхватило и понесло вдоль берега, хоть я делай што, хоть нет, так што все мои кашляющие силенки уходили на то, штобы не давать ей выписывать кренделя по ходу движения.
Минуты через две у меня начало получаться.
– Черт бы тебя побрал, – прошептал я себе под нос. – Етьская штуковина.
Но все же, похлюпав немного веслом (и описав два полных оборота, заткнись), я понял, как держать ее более-менее носом в нужную сторону, потом поднял глаза, и на тебе! – мы были уже почти на полпути до цели.
Я сглотнул, подрожал немного, закашлялся.
В общем, план у нас был таков (возможно, не самый лучший, но это все, што мой мерцающий разум сумел из себя выжать).
Мэнчи относит горящую палку куда-нибудь с наветренной стороны от Аарона и бросает… в то, што сможет легко загореться, так штобы он решил, будто это я развел костер у себя в лагере. Дальше Мэнчи бежит уже в Ааронов лагерь, вопя во все горло и притворяясь, што это он так хочет мне сообщить, што нашел их с Виолой. Это само по себе просто, так как ему всего-то и нужно, што лаять мое имя, – он и так этим всю дорогу занимается.
Аарон гонится за Мэнчи, пытается его убить, Мэнчи бежит очень быстро (во все лопатки, Мэнчи, беги во все лопатки!). Аарон видит дым и совершенно меня не боится, углубляется в лес, штобы прикончить меня раз и навсегда.
Я тем временем плыву вниз по течению, подхожу к его лагерю со стороны реки (пока он рыщет по лесам и ищет меня), спасаю Виолу и забираю Мэнчи, который описывает круг и возвращается в лагерь вперед гонящегося за ним Аарона (Мэнчи, во все лопатки, запомнил?).
Ну, да, вот он, план.
Да, я в курсе.
В курсе я! И если он не сработает, мне придется его убить. Аарона. Если до этого дойдет, мне придется наплевать, во што я из-за этого превращусь и што подумает Виола. Это не будет иметь никакого значения.
Это просто надо будет сделать, и я сделаю.
Я вытащил нож.
Лезвие все еще было местами испачкано засохшей кровью – моей, спачьей, – зато остальными местами сияло… мерцало и поблескивало… поблескивало и мерцало. Конец торчал, как какой-то безобразный большой палец, зубья вдоль края выглядели жадными клыками, а сам клинок почему-то пульсировал, как полная крови вена.
Нож жил.
Пока я держу его, пока пользуюсь им, нож живет, живет, штобы забирать жизни, но им нужно командовать, им нужно править, штобы я говорил ему, кого убивать, потому што он хотел, хотел бить, погружаться в плоть, резать, пронзать, потрошить, но и я должен тоже всего этого хотеть, моя воля с его волей должны стать одним.
Я дозволяю это, и я несу ответственность.
Но оттого, што нож тоже этого хочет, все становится легче.
Если до этого дойдет, дам ли я слабину?
– Нет, – прошептал нож.
– Да, – прошептал ветер с реки.
Капля пота у меня со лба разбилась о лезвие, и нож снова был просто нож, инструмент, кусок металла у меня в руке.
Просто нож.
Я лег на дно лодки.
Я снова кашлял, плевался густой дрянью, смотрел вверх и вокруг, не обращая внимания на волнистость мира и давая ветру охладить мне лицо. Река начала забирать вбок. Я плыл.
Оно все ближе, думал я. Его уже не остановить.
Я устремил взгляд налево, поверх деревьев.
Зубы колотились друг о дружку.
Пока што никакого дыма.
Давай, мальчик, дальше по плану должен быть дым.
Дыма не было.
А река уж огибала излучину.
Давай, Мэнчи.
Дыма не было.
Трррам, трррам, трррам, выстукивали зубы.
Я обхватил себя руками…
И стал дым! Первые клубы поднялись над лесом, маленькие, как ватные шарики, – дальше по течению.
Хороший пес, подумал я, стиснув зубы вместе, штобы не плясали. Хороший пес.
Лодка решила, што на середине реки ей будет лучше, и мне пришлось грести со всех сил, держась ближе к берегу.
Река поворачивала.
Вот оно, раздвоенное дерево, стукнутое молнией, – показалось слева!
Знак, што я почти на месте. Аарон будет сразу за ним. Вот оно и настало.
Я тихо и яростно кашлял, потел и трясся, но весло не выпускал и правил потихоньку к берегу. Если Виола по каким-то причинам не сможет бежать, мне придется пристать и пойти за ней самому.
Шум я держал по возможности пустым, но мир сам надвигался на меня, наплывал волнами мерцания и блеска, так што без шансов. Оставалось только надеяться, што ветер будет достаточно громкий, а Мэнчи…
– Тодд! Тодд! Тодд! – донеслось издалека; мой пес лаял мое имя, штобы заманить Аарона подальше. – Тодд! Тодд! Тодд!
Ветер не давал мне слышать Шум Аарона, и я понятия не имел, работает план или нет, но я уже проплывал мимо раздвоенного дерева, так што какая разница…
– Тодд! Тодд!
Давай, давай…
Дерево скользит мимо…
Я скорчился в лодке…
– Тодд! Тодд! – Лай удаляется, слабеет…
Треск и шлепки веток…
И дальше львиный рык:
– ТОДД ХЬЮИТТ!!!
Рык льва, бегущего прочь от берега.
– Давай, – прошептал я себе, – давай, давай, давай…
Стиснутые на весле кулаки дрожали…
Поворот…
Мимо дерева…
Виден лагерь…
Вон она.
Аарона нет, а она есть.
Лежит на земле посреди лагеря.
Не шевелится.
Сердце у меня пытается выскочить через горло я кашляю даже не замечая этого шепчу вполголоса «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» и свирепо гребу к берегу приближаюсь приближаюсь встаю выпрыгиваю прямо в воду и конечно падаю на задницу но успеваю схватиться за борт «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста» встаю вытаскивал лодку достаточно на песок штобы ее не унесло бегу спотыкаюсь бегу к Виоле Виоле Виоле…
– Пожалуйста, – прошу я на бегу; в груди тесно и больно, и кашель. – Пожалуйста…
Я добежал. Глаза ее были закрыты, а рот чуть-чуть приоткрыт, и я приложил ладонь к ее груди, заглушая жужжание Шума, и вопли ветра, и лай, и визг (Тодд! Тодд!) из окрестного леса.
– Пожалуйста, – прошептал я.
Стук, стук, стук.
Она жива.
– Виола, – горячо зашептал я; перед глазами заплясали маленькие вспышки, но я не стал обращать на них внимания. – Виола!
Я потряс ее за плечи, взял лицо в ладони, потряс и его.
– Проснись! Проснись, проснись, проснись…
Я не смогу ее нести. Я слишком слабый, кособокий и слишком дрожу.
Но я ее, черт возьми, понесу, если придется.
– Тодд! Тодд! Тодд! – лаял Мэнчи в лесу.
– Тодд Хьюитт! – орал Аарон, гонясь за моей собакой.
– Тодд? – донеслось вдруг снизу.
– Виола? – горло у меня мигом стиснуло, а в глазах все расплылось.
Она смотрела на меня. Она на меня смотрела.
– Паршиво выглядишь. – Голос у нее был вязкий, а глаза совсем сонные. Под одним красовался синяк, и при виде этого живот у меня сжался от гнева.
– Тебе придется встать, – прошептал я.
– Он меня тащил… – Глаза ее закрылись.
– Виола? – я снова ее затряс. – Он уже возвращается, Виола. Нам надо отсюда убираться.
Лай почему-то прекратился.
– Нужно идти, – сказал я. – Сейчас же!
– Я какая-то очень тяжелая… – Все слова у нее сплывались в одно.
– Пожалуйста, Виола, – практически прорыдал я. – Пожалуйста!
Она рывком открыла глаза, заглянула в мои.
– Ты пришел за мной.
– Пришел.
Я раскашлялся.
– Ты пришел за мной. – Лицо у нее чуть-чуть сморщилось.
Вот тут-то Мэнчи и вылетел из кустов, вопя так, словно от этого зависела его жизнь:
– ТОДД! ТОДД! ТОДД! – Он кинулся к нам и, даже не остановившись, пронесся мимо. – Аарон! Идет! Аарон!