Она выпрямилась с крайне решительным видом:
– Да.
– Значит, решено, – подвел итог я.
Бен посмотрел на одного, на другую, наморщил лоб.
– Только пока не станет ясно, што вы в безопасности, – сказал он.
– Слишком много разговоров, – возразил я. – А вот беготни маловато.
36Ответы на вопрошания
По понятным причинам мы держались подальше от речной дороги. Вместо этого мы продирались через чащу, держа по-прежнему курс на Убежище. Усердно хрустели ветками и валежником, стараясь как можно скорее, насколько позволяли ноги, оказаться подальше от Карбонел Даунс.
И десяти минут не прошло, как сзади донеслись первые выстрелы.
Оглядываться мы не стали. Не оглядываться!
Мы припустили пуще прежнего, и вскоре пальба стихла в отдалении.
Мы не стали сбавлять темпа.
Я и Виола были побыстрее Бена; временами нам приходилось останавливаться и поджидать его.
Мы миновали одно, затем еще одно маленькое пустое поселение – здесь к слухам о наступающей армии явно отнеслись с большим доверием, чем в Карбонел Даунс. Мы оставались в лесистой полосе между рекой и дорогой и не видели отсюда ни единого каравана. Наверняка все с нечеловеческой скоростью кинулись в Убежище и сильно нас обогнали.
Мы последовали их примеру.
Спустилась ночь, но о привале никто не думал.
– Ты как, в порядке? – спросил я Бена, когда мы все-таки остановились у реки, штобы наполнить фляги.
– Идем дальше, – выдохнул он, хватая ртом воздух. – Идем дальше.
Виола выразительно посмотрела на меня.
– Прости, у нас даже еды никакой нет, – сказал было я, но он только затряс головой и повторил:
– Идем дальше.
Ну, мы и пошли.
Полночь пришла и ушла. Мы шли.
(Сколько там дней осталось? Да кому уже какая разница!)
Пока Бен в конце концов не сказал:
– Стойте. – Он встал, упершись руками в коленки, и захрипел так, што было уже и впрямь нездорово.
Я попытался што-нибудь разглядеть вокруг в лунном свете. Виола тоже.
– Вон туда, – сказала она первой.
– Бен, пойдем туда. – Я показал на небольшой холм, который она заметила. – Осмотримся оттуда хотя бы.
Бен ничего не сказал, только кивнул, тяжко пыхтя, и поплелся за нами. Склон весь зарос деревьями, но вверх вела хорошая, хоженая тропка, а на вершине виднелась довольно обширная поляна.
Добравшись до нее, мы поняли, в чем дело.
– Клабдище, – сказал я.
– Чего? – не поняла Виола, разглядывая отмечающие могилы квадратные камни.
Штук сто их было, а то и двести – все ровными рядами, в ухоженной траве.
Жизнь поселенца трудна – и она коротка. Многие жители Нового света уже проиграли эту битву.
– Это такое место, где хоронят мертвых людей, – сказал я.
Она сделала очень большие глаза:
– Где – что?!
– В космосе люди, што ли, не умирают?
– Ну, да… – протянула она. – Умирают, но мы их сжигаем. Мы не кладем их в ямы.
Она обхватила себя руками и недоверчиво озирала могилы, нахмурив лоб и скривив рот.
– Это же негигиенично!
Бен до сих пор ничего не сказал. Он плюхнулся наземь у надгробия и привалился к нему, тяжело переводя дух. Я глотнул из бутылки с водой, протянул ему, огляделся сам. Отсюда было видно кусок дороги и изрядную часть реки, бежавшей по своим делам слева внизу. Небо потемнело, уже высыпали звезды, луны пустились в свой еженощный путь.
– Бен? – сказал я, не отрывая глаз от неба.
– Да? – Он допивал воду.
– Ты в порядке?
– Ага. – Он дышал уже ровнее. – Я в основном под фермерский труд заточен. Не под бег на скорость по пересеченной местности.
Я еще полюбовался на луны. Меньшая гналась за большей – два ярких огня вверху, достаточно светлые, штобы отбрасывать тени… безразличные к человеческим невзгодам.
Я заглянул в себя. Я заглянул в свой Шум – реально глубоко.
И понял, што готов.
Это мой последний шанс.
– Думаю, пора, – сказал я и твердо посмотрел на него. – Если когда-нибудь вообще будет подходящее время, то сейчас – в самый раз.
Он облизнул губы, проглотил воду. Завинтил бутылку. Сказал:
– Я знаю.
– Время для чего? – спросила Виола.
– С чего мне начать? – спросил Бен.
Я пожал плечами:
– С чего угодно. Если это будет правда.
Я видел, как Бенов Шум собирает, собирает всю историю, выбирает наконец из целой реки один стрежень – тот, где говорится, што было на самом деле, спрятанный так надолго, так глубоко, што я понятия не имел, што он вообще существует, – всю свою взрослую жизнь… даже не догадывался.
Виолина тишина сделалась еще тише обычного – неподвижной, как сама ночь… ждущей, што он сейчас скажет.
Бен сделал глубокий вдох.
– Вирус Шума не был оружием спаклов, – сказал он. – Это во-первых. Он уже был здесь, когда мы приземлились. Явление естественного происхождения. Свойство воздуха. Всегда был и всегда будет. Мы просто вышли из кораблей – и уже через день все вокруг слышали мысли друг друга. Можешь себе представить наше удивление.
Он помолчал, припоминая.
– Вот только не все, – сказала Виола.
– Только мужчины, – сказал я.
Бен кивнул.
– Почему так – никто не знает. До сих пор. Наши ученые были в основном по части сельского хозяйства, а врачи причины так и не нашли. На какое-то время воцарился хаос. Просто… хаос, какого ты и представить себе не можешь.
Он медлит, припоминая.
– Хаос, смятение и Шум, Шум, Шум. – Он поскреб подбородок. – Множество народу рассеялось по дальним общинам, стараясь убраться из Убежища как можно скорее – как только позволила прокладка дорог. Но вскоре все поняли, что сделать с этим уже ничего нельзя. Некоторое время мы пытались просто жить, как могли, искать разные способы обращаться с этой новой способностью. Разные поселения пошли разными путями. Как сделали и мы, когда поняли, что вся наша скотина теперь разговаривает – и домашние животные, и дикие тоже.
Бен обвел взглядом небо, и клабдище, и реку, и дорогу внизу.
– В этом мире все разговаривает со всем, – сказал он. – Все. Вот таков он, Новый свет. Информация все время, отовсюду, без конца, хочешь ты того или нет. Спаклы знали это и давно научились с этим жить, но люди оказались неприспособлены. Совершенно. Слишком много информации сводит человека с ума. Слишком много информашии превращается в Шум. Просто в Шум. И он никогда не смолкает.
Он замолчал, а Шум – нет. Шум был здесь, как всегда, – его и мой, и от Виолиной тишины рядом он только делался громче.
– Шли годы, – снова заговорил Бен. – По всему Новому свету люди переживали трудные времена – и времена эти становились все труднее. Неурожай, болезни, никакого тебе процветания и никакого рая на земле. О нет, рая нам не выдали. И тогда по земле поползла проповедь. Скверная, ядовитая проповедь, которая начала обвинять.
– Обвинять инопланетян, – тихо произнесла Виола.
– Спаклов, – сказал я, и меня снова захлестнул стыд.
– Да, они винили спаклов, – согласился Бен. – И проповедь эта превратилась в движение, а движение – в войну. – Он горько покачал головой: – У них не было ни единого шанса. У нас были ружья, у них – нет. Так спаклам пришел конец.
– Но не всем, – сказал я.
– Не всем. И с тех пор оставшиеся даже близко к людям не подходили. Этот урок они выучили хорошо.
Ветер обмахнул вершину холма. Когда он стих, в мире словно осталось всего три человека. Ну, и призраки с клабдища.
– Но войной история не закончилась, – тихо сказала Виола.
– Нет, – покачал головой Бен. – История еще не закончена. Даже наполовину.
Я так и знал. И даже знал, к чему все идет.
Я передумал. Не хочу знать конец. И нет, хочу.
Я посмотрел Бену в глаза, в его Шум.
– Война на спаклах не закончилась, – сказал я. – Только не в Прентисстауне.
Бен облизнул губы, Шум его неуверенно пошатнулся. Голод и горе были в нем, горе из-за нашей новой грядущей разлуки…
– Война – это чудовище, – сказал он почти сам себе. – Война – это дьявол. Она начинается и жрет, и растет, растет, растет… И нормальные, казалось бы, люди тоже превращаются в чудовищ.
Он посмотрел на меня.
– Они не смогли вынести тишины, – сказала Виола очень ровным голосом. – Не вынесли, што женщины теперь все о них знают, а они не знают о женщинах ничего.
– Да, некоторые мужчины думали именно так, – кивнул Бен. – Не все. Не я и не Киллиан. В Прентисстауне были и хорошие люди.
– Но так думало достаточно много, – вставил я.
– Да.
Последовала еще одна пауза и… и правда начала подниматься на поверхность. Наконец-то начала. И от нее больше не было спасения.
– Ты хочешь сказать… – Виола замотала головой. – Ты действительно имеешь в виду…
Да. Вот она.
Вот то, што лежало в самом сердце вещей. Всегда.
То, што прорастало у меня в голове с тех пор, как я ушел с болота, што всю дорогу мелькало в Шуме мужчин и особенно ясно – Мэтью Лайла, но и вообще в том, как люди, все, без разбору, реагировали на само слово «Прентисстаун».
Вот она.
Правда.
И я больше ее не хотел.
Но все равно сказал, сам:
– И после того как они убили спаклов, мужчины Прентисстауна убили женщин Прентисстауна.
Виола все равно ахнула, несмотря на то што сама наверняка уже обо всем догадалась.
– Не все мужчины в этом участвовали, – сказал Бен. – Но многие. Они дали мэру Прентиссу задурить себе голову. Они поверили проповедям Аарона, который твердил: то, што скрыто, должно непременно быть злом. Они убили всех женщин и тех мужчин, которые пытались их защитить.
– Мою ма.
Бен просто кивнул.
Мне стало дурно.
Моя ма умирает… убитая мужчинами, которых я, возможно, встречал каждый день.
Мне пришлось сесть на надгробие.
Надо срочно подумать о чем-то другом. Загрузить в Шум што-то еще, штобы это все вынести.
– Кто была Джессика? – Я вспомнил Шум Мэтью Лайла там, в Фарбранче, ярость и жестокость в нем… Шум, который теперь хотя бы обрел некий смысл, хотя смысла в нем на самом деле не было никакого.