– Некоторые предвидели грядущее развитие событий, – сказал Бен. – Джессика Элизабет была нашим мэром. Она понимала, куда дует ветер.
Джессика Элизабет… Новая Елизавета.
– Она организовала для девочек и тех мальчиков, что помладше, побег через болота. Для некоторых из них. Но прежде чем успела уйти сама, с женщинами и с мужчинами, еще не утратившими разума, люди Прентисса на них напали.
– И на этом все было кончено. – Я словно онемел весь, с головы до ног. – Новая Елизавета превратилась в Прентисстаун.
– Твоя ма до конца не верила, что такое может произойти. – Бен грустно улыбнулся какому-то своему воспоминанию. – Она была полна любви, эта женщина, и всегда верила в то, что люди добры. – Улыбка сбежала с его лица. – А времени бежать уже не осталось, а ты был слишком мал, чтобы тебя отослать, и потому она отдала тебя нам и наказала беречь любой ценой.
– О какой безопасности может идти речь, если меня оставили в Прентисстауне? – Я наконец поднял глаза.
Бен смотрел прямо на меня. Вокруг облаком стояла печаль, и Шум только што не проседал под ее непомерной тяжестью – чудо, што Бен вообще сидел прямо.
– Почему вы не ушли? – спросил я.
– Мы тоже не верили, што они осмелятся напасть. – Он потер ладонями лицо. – Я, во всяком случае, не верил. Мы вместе наладили ферму, я думал, пройдет еще куча времени, прежде чем оно шарахнет… прежде чем случится что-то совсем плохое. До последнего думал, это все слухи и паранойя… в том числе и со стороны твоей ма. – Он потупился. – Я ошибся. Я был глуп. И намеренно слеп.
Я вспомнил, што он говорил мне по поводу гибели спакла.
Все мы совершаем ошибки, Тодд. Абсолютно все.
– А потом было уже поздно. Дело было сделано, и весть о том, что Прентисстаун сделал, распространилась со скоростью лесного пожара. Ее разнесли те немногие, кто сумел уцелеть. Все мужчины Прентисстауна были объявлены преступниками. Уйти мы уже не могли.
– Но почему вас никто не спас? – Виола так и стояла, обхватив себя руками. – Почему за вами не пришел весь остальной Новый свет?
– И что бы он сделал? – устало спросил Бен. – Развязал новую войну, на сей раз с хорошо вооруженными людьми? Посадил нас всех в гигантскую тюрьму? Был принят закон, что если хоть один взрослый мужчина из Прентисстауна пересекает болото, его ловят и казнят. А дальше нас предоставили самим себе.
– Но можно же было… – Виола всплеснула руками. – Хоть что-нибудь! Ну, я не знаю!
– Если беда случается не прямо у тебя на пороге, любой нормальный человек думает: зачем куда-то идти и самому нарываться на неприятности? Между нами и Новым светом лежали болота. Новый мэр объявил, што Прентисстаун теперь будет городом в изоляции. Обреченным на медленное вымирание, да. Мы пообещали никогда не покидать его границ, а если покинем, он сам должен был нас выследить и убить.
– И никто даже не пытался? – не поверила Виола. – Никто не пробовал уйти?
– Ну, почему же, пытались. – Это прозвучало очень многозначительно. – Из Прентисстауна регулярно пропадали люди.
– Но раз вы с Киллианом были невиновны… – начал я.
– Мы не были невиновны, – с силой проговорил Бен, и его Шум весь вдруг стал горек. – Мы не были.
Он тяжело вздохнул.
– Это ты еще о чем? – Я вскинул голову и поморщился: тошнота так никуда и не ушла. – Как это: вы не были невиновны?
– Вы всё это допустили, – сказала Виола. – Вы не погибли вместе с остальными мужчинами, которые защищали женщин.
– Мы не боролись, – покачал головой Бен. – И не пошли на смерть. Да, мы не были невиновны.
– Но почему вы не боролись?! – воскликнул я.
– Киллиан хотел пойти драться, – быстро сказал Бен. – И ты должен это знать. Он готов был сделать что угодно, лишь бы их остановить. Он бы жизнь свою отдал… – Он снова отвел взгляд. – Но я ему не дал.
– Но почему?
– Я поняла, – прошептала Виола.
Я удивленно воззрился на нее, потому што я-то ничего не понял.
– Што?
Виола неотрывно смотрела на Бена.
– У них был выбор: либо умереть в битве за то, что правильно, и оставить тебя, младенца, одного на произвол судьбы; либо стать соучастниками в том, что неправильно, и сохранить тебе жизнь.
Понятия не имею, кто такие соучастники, но догадаться было не сложно. Они сделали это ради меня. Вот весь этот ужас. Ради меня. Бен и Киллиан. Киллиан и Бен. Они сделали это, штобы я жил. Я решительно не понимал, што чувствую по этому поводу. Поступать правильно должно быть легко. Это не должно превращаться в очередную проблему и путаницу, как все остальное на свете.
– И поэтому мы остались ждать, – сказал Бен. – В тюрьме размером с город. Полной самого мерзкого Шума, какой только бывает на свете. Где мужчины вскоре начали отрицать собственное прошлое, а мэр принялся строить далеко идущие планы. Мы ждали того дня, когда ты достаточно подрастешь, чтобы уйти, оставшись настолько невинным, насколько у нас получится. – Он устало провел рукой по волосам. – Только проблема в том, что и мэр тоже ждал.
– Меня? – Зачем я спрашиваю, если знаю, што это правда?
– Ждал, пока последний мальчик в городе станет мужчиной. Когда мальчики становятся мужчинами, им говорят правду. Вернее, новую версию правды. И тогда они сами становятся соучастниками.
Я помнил его Шум, еще дома, на ферме, – Шум про мой день рожденья и про то, как мальчиков делают мужчинами.
Про то, што такое на самом деле соучастие и как его можно передать другому.
Оно ждало своего часа, штобы завладеть и мной.
Шум про мужчин, которые…
Так, это я поскорее выбросил из головы.
– Это же совершенно бессмысленно, – сказал я.
– В Прентисстауне ты остался последним, – сказал Бен. – Если мэр сможет сделать всех мальчиков до единого мужчинами в своем понимании слова, значит, он бог. Он нас создал, и все мы в его власти.
– Ежели один падет, – сказал я.
– Все падут, – закончил фразу Бен. – Вот за этим ты ему и нужен. Ты – символ. Ты – последний невинный ребенок в Прентисстауне. Если ты падешь, его армия будет готова. Его творение – от и до.
– А если нет? – вполне возможно, я уже пал.
– Если нет, – просто сказал Бен, – он тебя убьет.
– Стало быть, мэр Прентисс – такой же сумасшедший, как Аарон? – спросила Виола.
– Не такой же, – покачал головой Бен. – Аарон – псих, да. Но мэр достаточно умен, чтобы использовать безумие в своих целях.
– В каких целях?
– Этот мир, – спокойно сказал Бен. – Он хочет получить его весь.
Я раскрыл рот, штобы спросить еще массу всего, чего на самом деле не хотел знать, но тут – как будто ничего другого нам услышать просто не дано – издалека донеслось это.
Там та-дам та-дам та-дам.
С дороги, без устали, снова, будто шутка, которая даже не пытается казаться смешной.
– Да вы шутите! – рявкнула Виола.
Бен уже был на ногах и слушал.
– Лошадь вроде одна.
Мы все уставились на дорогу, тихо сиявшую в лунном свете.
– Бинокль! – сказала у плеча Виола.
Я, ни слова не говоря, выудил его из сумки, перещелкнул на ночное видение и принялся искать источник звука, такого звонкого и четкого в неподвижном ночном воздухе.
Тадда-там тадда-там.
Я смотрел дальше по дороге, дальше, еще да…
Вот оно. Он. Ну конечно, кто еще это мог быть?
Мистер Прентисс-младший, собственной персоной, жив, здоров, свободен и верхом.
– Дьявол! – Это Виола прочла мой Шум.
Я протянул ей бинок.
– Дэйви Прентисс? – Бен тоже последовал ее примеру.
– Единственный и неповторимый. – Я быстро складывал фляги в сумку. – Нам нужно идти.
Виола передала бинок Бену, штобы он насладился этим зрелищем сам. Он быстро глянул, отодвинул от глаз штуковину, осмотрел.
– Изрядная вещь!
– Нам пора, – поторопила Виола. – Как всегда.
Бен повернулся к нам с биноком в руке, поглядел на одного, на другую. Я видел, што поднимается у него в Шуме, и…
– Бен… – начал я.
– Нет, – сказал он. – Здесь мы с вами расстанемся.
– Но Бен…
– Я в состоянии справиться с Дэйви Прентиссом.
– У него ружье, – напомнил я. – А у тебя нет.
Бен подошел ко мне вплотную:
– Тодд…
– Нет! – перебил я сильно громче, чем раньше. – Я не стану тебя слушать.
Он заглянул мне в глаза, а я заметил, што ему ради этого уже не приходится наклоняться.
– Тодд, – повторил он. – Это мое искупление за весь тот вред, который я причинил, сохранив тебе жизнь.
– Ты не можешь бросить меня, Бен. – У меня даже голос стал мокрым (заткнись). – Только не снова!
– Я все равно не могу пойти с вами в Убежище. – Он затряс головой. – Теперь ты сам знаешь, что не могу. Я – враг.
– Мы всем объясним, что случилось на самом деле…
Но он только качал головой.
– Конь приближается, – сообщила Виола.
Там та-дам та-дам та-дам.
– Единственное, что делает меня мужчиной, – сказал Бен, и голос его был тверд, как камень, – это возможность обеспечить, чтобы мужчиной благополучно стал ты.
– Но я еще не мужчина, Бен, – выдавил я сквозь сведенное спазмом горло (заткнись, я сказал). – Я даже не знаю, сколько дней мне еще осталось…
И тогда он улыбнулся мне, и именно эта улыбка сказала, што все уже кончено.
– Шестнадцать. Шестнадцать дней до твоего дня рожденья.
Он взял меня за подбородок и поднял лицо к свету.
– Но ты на самом деле уже давно мужчина. И пусть никто не смеет тебя разуверять.
– Бен…
– Идите.
Он отдал бинок Виоле у меня за спиной, а потом крепко сдавил меня в объятиях.
– Ни один отец не смог бы гордиться тобой больше, – шепнул он в самое ухо.
– Нет. – Все слова у меня смазывались. – Нет. Это нечестно.
– Нечестно. – Он оторвался от меня. – Но в конце дороги ждет надежда. Помни об этом.
– Не уходи, – взмолился я.
– Я должен. Опасность приближается.
– Уже совсем близко, – сказала, глядя в бинок, Виола.
Тада-там тада-ТАМ