Мы обошли кафедру с другой стороны – не могли даже смотреть туда, где недавно был Аарон. Кровь его уже смыло водной моросью.
(Я бы это сделал.)
(Только вот нож…)
Моя рука сама затряслась в ее… уже непонятно, чья на самом деле.
Мы добрели до ступеней и уже были на полпути по коридору, когда она впервые заговорила:
– Меня тошнит.
– Я знаю.
Она наклонилась поближе к воде, и ее вырвало. Очень круто вырвало.
Наверное, так всегда бывает, когда кого-то убиваешь в реальной жизни.
Волосы у нее промокли и спутанной массой падали на глаза. Она сплюнула.
Но глаз так и не подняла.
– Я не могла дать тебе сделать это, – сказала. – Так он бы победил.
– Я бы сделал, – снова повторил я.
– Знаю, – сказала она волосам, водопаду. – Именно поэтому это сделала я.
Я выпустил воздух.
– Тебе надо было оставить это мне.
– Нет. – Она так же, не распрямляясь, посмотрела наконец на меня: – Я не могла тебе этого позволить.
Она вытерла рот, закашлялась.
– Но дело не только в этом.
– А в чем еще?
Она посмотрела мне в глаза. Ее собственные до сих пор были расширенные и все красные от рвоты.
И они были гораздо старше. Старше, чем раньше.
– Я хотела этого, Тодд. – Лоб ее пошел морщинами. – Я хотела это сделать. Хотела его убить.
Она закрыла лицо руками.
– О господи. О господи, о господи, о господи.
– Прекрати. – Я крепко взял ее за руки и отвел их от лица. – Прекрати. Он был злой. Он был чокнутый, злой…
– Я знаю! – закричала она. – Но я до сих пор его вижу! Я вижу, как нож входит в…
– Да, хорошо, хорошо, ты этого хотела, – поспешно прервал ее я, пока не стало хуже. – И што? Я тоже хотел. Он заставил тебя этого захотеть. Он все так устроил, што либо он, либо мы. Именно поэтому он был – зло. Дело не в том, што сделал я или сделала ты; дело в том, што сделал он, поняла?
Она подняла на меня глаза.
– Он сделал ровно то, что обещал, – уже чуть тише произнесла она. – Он заставил меня пасть.
Снова застонала, зажала рот руками, вытаращила глаза.
– Нет, – очень твердо сказал я. – Нет, послушай меня. Послушай, што я тебе скажу, хорошо?
Я посмотрел на воду, на тоннель. Нет я не знал што сказать не знал што я думаю но она была рядом и я ее видел и я не знал што она думает но я знал што она думает и я ее видел и она балансировала на самом краю и смотрела на меня и просила меня просила ее спасти.
Спасти ее, как она спасла меня.
– Вот што я думаю, – сказал я, и голос почему-то окреп, и мысли пошли в голову, мысли потекли в Шум, как струйки чистой правды.
– Я думаю, што, возможно, падают все. Все мы, наверное, падаем. И вопрошание не в этом, понимаешь?
Я даже за руку ее слегка потянул – убедиться, што она слушает.
– Я думаю, вопрошание в том, поднимаемся ли мы после этого снова.
Вода падала мимо мы дрожали от холода и всего остального она смотрела на меня во все глаза я ждал и надеялся.
И она сделала шаг от края. Она вернулась ко мне.
– Тодд, – сказала она, и это было совсем не вопрошание.
Просто мое имя. Просто кто я есть.
– Пойдем, – сказал я. – Убежище ждет.
Я взял ее за руку, мы одолели остаток лестницы и всю ровную часть уступа, дугой гнувшуюся от центра, осторожно ступая по скользким камням. Прыжок через провал на сей раз дался труднее – мы были слишком мокрые, слишком слабые, – но я сумел разбежаться и поймал Виолу, когда она свалилась на меня. На той стороне.
Вокруг было солнце.
Мы просто дышали им, долго, сняв с себя самое мокрое, а потом собрались и вскарабкались к кустам, продрались через них кое-как и оказались на дороге.
Оттуда мы посмотрели вниз, на склон, на зигзаги.
Все было на месте. И Убежище на месте.
– Последний бросок, – сказал я.
Виола потерла руки, штобы еще немного подсушиться. Прищурилась на меня, осмотрела внимательно.
– Тебе много раз прилетело в лицо, ты в курсе?
Я поднял руки, попробовал. Глаз уже начал заплывать, а в зубах сбоку была дыра, где я потерял несколько штук.
– Шпашибо, – сказал я. – Оно не болело, пока ты не сказала.
– Ну, прости.
Она улыбнулась чуть-чуть, пощупала собственный затылок, поморщилась.
– Как сама? – поинтересовался я.
– Болит, – ответила она. – Но жить буду.
– А ты у нас непотопляемая, – заметил я.
Она еще разок улыбнулась.
А потом воздух прочиркнуло странным таким звуком – взззУХ! – и Виола охнула. Просто сказала такое коротенькое «ох».
Мы секунду глядели друг на друга на этом солнце – удивленно, но не совсем понятно, с чего это.
Она посмотрела вниз, я – за ней.
На рубашке была кровь.
Ее кровь.
Новая.
Текущая из дырочки справа у пупка.
Виола потрогала ее, подняла пальцы…
Сказала:
– Тодд?
И упала лицом вперед.
Я поймал ее, сам зашатавшись под весом.
И посмотрел ей за спину.
На вершине обрыва, там, где дорога ныряла в пропасть.
Мистер Прентисс-младший.
Верхом.
Рука вытянута вперед.
В ней пистолет.
– Тодд? – сказала Виола мне в грудь. – Меня, кажется, подстрелили, Тодд.
Слова кончились.
В голове, в Шуме – везде.
Мистер Прентисс-младший пришпорил коня и двинулся по дороге вниз.
Пистолет все так же смотрел на нас.
А ножа у меня больше не было.
Мир развернулся вокруг, ясный и медленный, как самая худшая боль. Виола тяжело и страшно задышала на мне. Мистер Прентисс-младший спускался по дороге, а мой Шум подымался ему навстречу, пропитанный знанием, што мы всё, с нами все кончено, што на этот раз спастись не удастся, што, если мир хочет тебя себе, он будет наступать и наступать, пока тебя не получит.
И кто я такой, штобы противиться? Кто я такой, штобы што-то менять, если миру я так позарез нужен? Кто я такой, штобы останавливать конец света, если он вознамерился случиться?
– Думаю, он хочет тебя отыметь, – ухмыльнулся с седла мистер Прентисс-младший.
Я сжал зубы.
Шум стал весь алый и пурпурный.
Я – Тодд етьский Хьюитт.
Вот кто я, еть, такой.
Я уперся в него взглядом и послал весь Шум вперед; выплюнул хрипло:
– Буду признателен, если ты станешь звать меня «мистер Хьюитт».
Мистер Прентисс-младший дернулся, реально дернулся, и невольно натянул поводья, заставив лошадь на секунду присесть на задние ноги.
– Ну, давай! – Уверенности в голосе слегка поубавилось.
И он понял, што мы оба это услышали.
– Руки вверх, – приказал он. – Я отведу тебя к отцу.
Я сделал удивительную вещь.
Самую удивительную вещь в своей жизни.
Я его проигнорировал.
Вместо этого я осторожно опустил Виолу на дорогу.
– Жжется, Тодд, – очень тихо сказала она.
Я положил ее и бросил сумку, и стащил рубашку, смял ее и прижал к пулевому отверстию.
– Прижимай вот это очень крепко, слышишь? – Гнев во мне подымался, как лава. – Это много времени не займет.
И я поднял глаза на Дэйви Прентисса.
– Вставай! – велел он; лошадь подрагивала и нервничала от исходящего от меня жара. – Два раза повторять не буду, Тодд!
Я встал.
Я сделал шаг.
– Я тебе сказал: руки вверх!
Лошадь повизгивала, пятилась, переступала с ноги на ногу.
Я пошел на него. Быстрее.
Еще быстрее.
Пока не побежал.
– Я тебя пристрелю! – завопил Дэйви, водя стволом и пытаясь взять обратно под контроль лошадь, чей Шум вопил страх! вперед! назад! на всю округу.
– Не выйдет! – рявкнул я, кидаясь лошади прямо под голову и шарахая ее со всей силы Шумом.
ЗМЕЯ!
Скотина вскинулась на дыбы.
– Черт тебя возьми, Тодд! – заорал Дэйви, вертясь, качаясь и пытаясь управлять конем одной рукой – той, што без пистолета.
Я прыгнул вперед, шлепнул конягу в грудь, отскочил. Та завизжала, снова встала в свечку.
– Ты труп! – крикнул Дэйви.
Лошадь завертелась на месте, кидая в воздух то передние ноги, то задние.
– Ты наполовину прав, – прорычал я.
И увидел один шанс…
Лошадь громко заржала, затрясла головой…
Я ждал…
– Етьская кляча! – завопил Дэйви.
Попробовал снова дернуть поводья…
Скотина снова обернулась вокруг себя…
Я ждал…
Лошадь принесла седока совсем близко ко мне, сильно накренив с седла…
Вот и он, шанс…
Кулак назад, ждать… ждать…
БУММ!
Прямо в рожу, как молот падает…
Клянусь, я почувствовал, как кулак ломает ему нос…
Дэйви закричал от боли и вылетел из седла…
Уронил пистолет в пыль…
Я отскочил…
Одна нога осталась в стремени…
Лошадь снова встала на дыбы…
Я отвесил ей по крупу самую крепкую плюху, на какую только был способен, и наконец-то ей окончательно хватило.
Конь ринулся назад по дороге. Дэйви так и висел одной ногой в стремени, колотясь головой и всем, чем мог, об камни, об землю, пока его волокли вверх по склону.
Пистолет в пыли…
Я шагнул к нему…
– Тодд? – донеслось сзади.
Нет времени.
Ни секунды времени нет.
Без единой мысли в голове я бросил пистолет, где он был, и кинулся к Виоле, лежавшей на краю кустарниковой полосы.
– Я, кажется, умираю, Тодд, – сказала она.
– Ты не умираешь. – Я просунул руку ей под плечи и другую – под колени.
– Мне холодно…
– Ты, еть, не умираешь! – рявкнул я. – Только не сегодня!
И я встал, с ней на руках, на самом верху зигзага, падавшего вниз, к Убежищу.
Это будет небыстро. Недостаточно быстро.
Я ринулся вниз. Прямо через кусты.
– Давай! – И мой Шум потерял себя и все на свете.
Остались только ноги.
– Давай!
Я побежал.
Кусты… кусок дороги наперерез… снова кусты…
Снова кусок дороги, которая как раз решила повернуть…
Вниз, вниз…