Сердце на мгновение сжалось. И тут же мощно забилось. Поудобнее перехватив саблю сжимаю бока Ярого и тот испустив громовое ржание, ринулся дальше.
Ржали обезумевшие кони, скользя по залитой кровью траве, валились под копыта вперемешку раненые, мертвые, выбитые из седла, лязгало, громыхало и трещало, словно в кузнице, ломалось и крошилось железо. Но падали как снопы во время жатвы враги, а не мы!
Я, вместе с гвардейцами, казался заговоренным, не было достойного противника, и все те, кого встречал на своем пути похожие на крыс, что норовят укусить, но оказавшись лицом к лицу, теряют боевой пыл.
Сабля давно окрасилась в кроваво-темный цвет, на клинок налипло много чего: волосы, спекшаяся кровь и нити простецкой брони врага. Все это отмечаю походя, когда снова и снова обрушиваю на нового противника град ударом. Усталость? Ее в горячке боя не ощущаю, но знаю, потом, может через три часа, может раньше придет откат и руки перестанут слушаться, тело станет ватным, а в голове появится молочный туман усталости. Но все это будет потом, ну а пока — вперед!
Личная полутысяча гетмана Игоря Колывана.
Новонареченный гетман казачьего войска настегивал коня, силясь успеть к своим собратьям почти достигшим вершины клятого холма. Следом за ним неслись его отборные молодцы, те кто не пошел с Орликом в Порту, но по-прежнему сохранившие в себе дух свободного воинского братства.
Колыван зло ощерился, вспомнив недавно убиенного Ивана Скоропадского, этого слюнтяя, верного московитам. Тьфу! Такого и убить было не жаль, как впрочем, и его ближников. Жаль, конечно людей терять, но так было нужно. Вольному народу необходима свобода, а под двуглавым орлом Москвы ее не будет, да и откуда ей взяться, если ни за зипунами не сходить, ни на Доне не походить. Как прожить честному казаку? Ну не землю же пахать, как последний крестьянин? Колыван уж точно этим не собирался заниматься, как и те, кто поддержал его на тайном сходе.
Предал ли он, когда согласился помочь союзникам в этом бою? Нет, он так не считал. Самопровозглашенный гетман думал иначе, предпочитая видеть в своем поступке здравый расчет, из тех когда на одной чаше весов — эфемерная преданность, а на другой — не менее эфемерная свобода. Именно за последнюю и боролся сейчас Колыван, поднял казачков на бунт, веря в то, что имперцы смогут то, чего не смог Карл Двенадцатый. Да и как не поверить, если войско врага два раза больше, да и опыта ему не занимать.
Так думал гетман. Эти же мысли навязал своим соратникам, верным ближникам…
И сейчас несся с сабелькой наголо на того, кому клялся служить верой и правдой. Что ж, разбойничья душа и впрямь вольная, но и спрос с нее куда серьезней, нежели с простого землепашца.
— Гей-гей, братцы! В сабли, подлых москалей! — что есть силы заорал Колыван.
Его клич подхватили остальные и еще яростнее стали нахлестывать коней, улюлюкать, словно степняки и трясти оружием. У некоторых виднелись дымящиеся пистоли, готовые к пальбе.
'Хорош, стервец, справный бы казак вышел!' — невольно подумал гетман, глядя на то, как молодой император рубится сразу с тремя вольниками. Да не абы как, а на острие клина!
Верхом на коне, залитый чужой кровью с головы до пят, с саблей в руке, он казался былинным богатырем, от которого не спастись. Каждый удар отправлял кого-то на сковороду к чертям. Оказавшиеся у него на пути вольники невольно осаживали лошадей, тесня друг друга, в надежде, что минует…
Кому-то и впрямь 'везло' — и они, избегнув удара императора, оказывались лицом к лицу с разъяренными гвардейцами. Сталь, ударяясь о сталь, высекала искры, наземь летели растерзанные плащи, изломанное оружие.
— Вперед, вперед! — подгонял своих бойцов Колыван, но только уже и сам видел — не успевает на подмогу, от первого отряда осталось не больше полусотни вольников.
Вон мимо, куда-то в сторону леса, поскакал обезумевший конь со вздыбленной гривой, залитый своей и чужой кровью, сбивая всех кто попадался на пути. Гетман заметил его вскользь, а в следующую секунду уже несся дальше, думая лишь о том, что нужно убить русского государя, с его горсткой охранников!
Этот куш куда значительней оговоренного ранее, за него не только злата можно получить, но и немалый титул. Ради подобной награды стоит поторопиться…
Мы успели добить отряд предателей прежде, чем к ним на помощь пришла подмога. Пал последний ублюдок, попытавшийся дать деру, но не ожидавший, что Ярый может убить копытом так же как я клинком.
Удар! Хруст, звериный вой предателя и свист рассекаемого воздуха, на мгновение прервавшийся влажным звуком, оборвавшим нить жизни очередного врага!
— Государь, тебе нужно уходить! — рядом оказался Михаил.
Оглядываюсь и вижу, что не смотря на то, что на склоне валяются сотни трупов, врагов на холме меньше не стало. Более того, новые противники вот-вот доберутся до нас, а ведь гвардейцы тоже понесли потери, считай треть убито или ранено. Смотрю наверх, туда где стоят орудия, возле них жиденьким строем замерла охрана — меньше сотни бойцов на все три батареи. Их явно не хватит, чтоб отбить атаку. Так что нам остается лишь сражаться, дожидаясь подхода витязей.
— Строй людей.
Отброшены сомнения и 'умные' идеи бросить артиллеристов на произвол судьбы, все разумные мысли выкорчеваны. Со мой лишь честь и долг. Честь дворянина, благородного человека, чьи предки сражались за эти земли, Долг государя, взвалившего на себя обязанности по защите Отечества не взирая ни на какие беды и лишения.
И теперь передо мной не просто предатели, возжелавшие злата, думающие лишь о своей мошне. Нет, предо мной вши, кусачие и противные, избавиться от которых моя святая обязанность!
— Государь прошу…
— В строй, — обрываю майора на полуслове и направляю Ярого на нового врага. Теперь чуточку проще — солнце почти не слепит, да и в горку подниматься не надо.
Чувствую, как с боков верные гвардейцы сбиваются в плотную шеренгу, готовят револьверы и палаши. Я снова на острие клина, справа — майор Нарушкин, а вот слева на сей раз лейтенант первой роты, Иван Протасов, мелкопоместный дворянин, пожалованный еще при Петре.
Говорят, на смерть, как на солнце, в упор не взглянешь. Вранье! Я вижу ее вокруг себя, но не боюсь, ведь я не просто существую как тля, я — Служу Родине! И это не просто слова.
В толпе предателей запела труба. Словно в ответ издевательски заржал Ярый, его поддержали кони лейб-гвардии. Последние метры до сшибки! Секунда и рука заученным движением бьет чуть наискось, и хотя моя сабля больше подходит для пешего боя, но и палашам не уступает. Вжих! Первый упал…
Меня проклинали, молили о пощаде, призывали сдаться. Но все проходило мимо, будто звук почти выключили и лишь отдельные реплики прорывались словно через толстый слой ваты.
В минуты боя меня подхватил неистовый порыв, тот что делал человека когда-то в древности превыше богов. Все наносное, ненужное истаяло словно дым и вся моя суть окутал вихрь битвы.
Ярый — мой верный друг, мое продолжение, вскинулся на дабы в тот момент, когда сразу трое предателей бросились мне наперерез. Копыта с мощными подковами замолотили по воздуху и попали прямо в висок одного из них. Хрустнуло. В воздухе мелькнул окровавленный клок волос и на землю упал очередной мертвец.
Передо мной искаженные рожи, искры от бьющихся клинков, ржание сотен коней, вопли, мелькают шлемы, кирасы… круговерть образов, в ладони скользит рукоять сабли. Слишком многих уже убил, но не все проходит бесследно, вот приходит ощущение внутренней пустоты, словно после тяжелой но необходимой работы. Чувствую — еще немного и свалюсь, глаза застит кровавая пелена.
Нет! Еще не время, еще немного, ну же! Пытаюсь себе внушить продолжать биться, но сил нет, а левая рука вовсе не слушается, то и дело стреляет острой болью, будто палач из Берлоги в открытую рану угля подсыпает.
Перед тем как окончательно свалиться слышу знакомый до боли клич: 'Ур-ра!' и мгновение спустя падаю на шею Ярого…
Глава 7
Сегодня должен начать заседать Царский Совет, во главе с императрицей, временно заменяющей государя на данном мероприятии. И уже не в первый раз. Много нового и полезного удалось сделать за немногие прошедшие заседания, даром что всего неделю в каждые три месяца собираются, ан рескрипты государя выполняют, за порядком следят и успевают еще новшества вносить таким образом, чтоб людишек в черное тело окончательно не ввести.
Трудна служба советников, всяк об этом знает: с последнего гильдейского купца седьмой ступени и заканчивая министрами, кои и сами тянут Русь-матушку к Величию и Богатству. Впрочем, каждый понимал наставления государя по-разному. Вот поэтому ЦС в первую очередь разбирал двоякие задания, которых к чести министерств с каждым месяцем становилось все меньше, а к нынешнему заседанию и вовсе свели почти на нет.
Правда вовсе не очередное заседание беспокоило Ольгу, к ним она привыкла, научилась получать удовольствие от общения с хитрованами-советниками и даже получать пользу от их демаршей. К тому же школы и лечебницы, находящиеся под патронажем императрицы стали получать куда больше пожертвований чем раньше и в этом немалая заслуга 'понятливых' советников и их товарищей. Можно было бы подумать, что это некий аналог взяток, но только себе то Ольга с тех денег и копейки не взяла, все в дело пустила: детишек воспитывать, да хворь людскую изводить.
Мучили императрицу два вопроса. Первый — щемит сердце, с самого утречка, будто случилось чего с любым и от этого на душе Оли будто кошки скребли, мир вокруг в единый миг стал немил, хотя летняя красота России может соревноваться разве что с зимними пейзажами, освещенными Солнцем. Но как бы плохо не было самой императрице оставить дела без надзора она не могла — не боярыня ведь, чтоб семейное гнездо впереди государства ставить. Знает она, что Алексей об этом думает и еще тоскливее от подобных дум становится, а потому приходится Оленьке сжимать всю волю в кулак и не выказывать даже тени печали на молодом красивом лице.