Десять секунд и полторы сотни шагов позади, осталось не так много, всего-то сотня, и можно будет дать залп! Вот только пока солдаты бежали, пушкари успели зарядить полевку вновь, сбили на пару насечек прицел вниз, наводя механизм прямой наводкой, и дали залп. Вразнобой. Вновь свист, взрывы, а следом крики раненых и умирающих.
Половина первой волны лежала, но следом за ней двигалась еще одна, почти невредимая физически, но с упавшим боевым духом. Это было видно по бледным лицам, дрожащим губам части солдат.
Но вот они подошли на расстояние залпа, на самый край, и офицеры противника рявкнули:
– На изготовку!
Солдаты сдернули с плеч оружие и вскидывают мушкеты к плечу.
– Целься! – противники наводят дула на строй в темно-зеленых мундирах…
– Пли!
Шеренги затрещали выстрелами. Пороховые облачка на секунду скрыли за собой фронт. И тут же, отвечая противнику, начали стрелять русские воины, получившие за секунду до выстрела противника команду «На колено!». Когда цель уменьшается в размерах едва ли не в половину, попасть в нее становится делом много сложнее. Другой вопрос в том, что сделать это можно только обладая дисциплинированным отрядом, выдержкой и толковыми офицерами.
Именно поэтому потери в русском строю оказались минимальны – не больше полутора десятков солдат лежало на траве, по большей части раненые, и к ним спешили лекари из вспомогательного отряда.
Русский строй стрелял не по общепринятой тактике ротных залпов, когда солдаты перед атакой выстраиваются в шеренгу и только потому стреляют. Солдаты в зеленых мундирах вели пальбу взводами по двадцать пять человек, достигая поразительной эффективности, ведь цели указывает сержант, а лейтенант лишь направляет роту в нужную сторону и следит за тем, чтобы команды вышестоящего командира исполнялись вовремя и точно. Сама же баталия пехоты ложилась прямиком на унтеров, главным среди которых бесспорно был старшина, заместитель ротного по военной части. Он ведь даже приказы командира дублирует, а во время боя может и самолично отдавать, если тот недееспособен.
Так что, когда перед саксонскими и польскими солдатами видимость восстановилась, они увидели жуткую картину: вместо организованной «правильной» формации и четких приказов противник вел хаотичную стрельбу, когда не поймешь, кто за кем и когда должен стрелять. С непривычки офицеры растерялись, но длилось это до той поры, пока позади марширующей второй волны не показались эскадроны летучих гусар, по праву признанных одними из лучших кавалерийских соединений прошлого столетия. Когда-то гусария наводила ужас на вражеские полки, не стали исключением и русские войска. Ярким примером стала битва при Клушине. Тогда семь тысяч кавалерии поляков разбили тридцатипятитысячную русскую армию. Правда слава летучих гусар канула в Лету…
Но, по-видимому, не все гордые шляхтичи это осознали, раз решили выступить против пехоты, вооруженной дальнобойными фузеями. Жаль только, весь потенциал оружия русские полки не могли реализовать – не хватало боеприпасов, на каждую фузею выходило не больше двух дюжин бумажных патронов. Про казнозарядные фузеи речи вовсе не велось – в первую очередь вооружали лучшие полки. И корпус под Смоленском к таковым пока не относился. К тому же получал новинки военного гения оружейников по остаточному принципу. Хотя и этого противнику оказалось достаточно!
Против одного залпа русские выдали три, выбив две трети наступающих первой волны. Оставшаяся треть уцелела лишь благодаря тому, что заходила во фланг корпусу и ее почти не потрепало. Но и им на подходе досталось, ведь стреляли русские воины чаще и, чего скрывать, куда более метко, чем саксонцы и поляки, вместе взятые.
Первая часть сражения началась, как планировал Паскевич – полки, которые кинули против него, вот-вот обратятся в бегство, до них они уже не зайдут, а там глядишь и вторую волну выбить удастся. Моральная составляющая у них здорово упадет, да и как не упасть, если паникующие товарищи бегут куда глаза глядят, тут удержаться в марширующем строю ой как сложно!
Рядом с генералом, занявшим место в строю в первом эскадроне Смоленского полка, замерли трубачи. Гусары меж тем весело разговаривали меж собой, словно и не шло сражение, не лилась рекою кровь. Но это понятно, в гусары идут лихие рубаки, такие самому черту хвост на рога закрутят и будут о веселой ночке с разбитной девахой беседовать.
Между тем рисунок боя начал меняться. И не от того, что в первой волне в строю остался лишь каждый третий, вовсе нет, просто на поле боя появилась кавалерия. Но ударила она не во фланг, как думал генерал Паскевич, а в центр, туда же, где полчаса назад избивались польские пешие полки.
– Дураки! – зло прошипел Стефан, глядя на польскую шляхту, с веселым посвистом летящую по полю боя среди трупов своих же собратьев прямо на русские пушки. – Их командира мало отдать под трибунал, его нужно сварить живьем…
Трубачи вопросительно глянули на генерала, и тот, тяжело вздохнув, приказал:
– Артиллерии – беспокоящий огонь.
Пара труб издала два длинных, секунд по десять, сигнала. И словно только этого и ждали, шестифунтовые пушки дали залп. Но на сей раз «кубышки» ударили не в плотный строй наступающей второй волны, а хаотично, будто каждый наводчик выбирал свою цель. Минутой позже выстрелы повторились – картина та же, каждое орудие вело огонь по своей цели. Пусть зона поражения и накрытия таким образом снижалась, но психологический эффект оказался куда значимей, ведь теперь враг не знал, куда нацелится орудие в следующий раз…
«Все слишком предсказуемо», – довольно подумал Паскевич, глядя на трупы врага, устилающие поле перед русским строем. Вот-вот вторая волна будет перемолота так же, как и первая, а уж после можно будет приступить ко второй фазе.
– Твое сиятельство, нам во фланг зашли полки имперцев! – К эскадрону гусар, откуда командовал боем Стефан, подлетел на взмыленном коне вестовой Тверского полка, что занимал крайнюю точку в строю.
– Откуда?
Сказать, что Паскевич удивился – ничего не сказать. Такого просто не могло быть, ведь если они не учли все силы противника, то вся картина боя может оказаться неверной, а это приведет только к одному – к поражению.
– Они пришли по дороге, той, что в деревеньку Семяжниково ведет.
– Много?
– Тысячи три, может больше, посчитать всех не успели.
– В бой вступили? – Вопрос генерала был не праздным – услышать за канонадой стрельбу фузей нереально, а увидеть то, что происходит на левом фланге, в силу дымного облака в центре пока не представлялось возможным.
– Они строились, когда я отбыл к вам.
– Черт, нас же в клещи взяли! – тут же сориентировался Паскевич. Он, в отличие от большинства молодых офицеров, имел куда больший кругозор и конечно же опыт, поэтому знание картографии вкупе с окружающей местностью дало ему четкое представление, каким тактическим маневром решил воспользоваться противник.
Время для ответных действий стремительно утекало, и, как чувствовал генерал Паскевич, с каждой минутой положение его корпуса лишь ухудшалось. Даже несмотря на впечатляющее начало, ведь их всего чуть больше пяти тысяч, боеприпасы через десяток залпов подойдут к концу, и тогда все преимущества русских улетучатся. Конечно, остается сойтись с противником грудь в грудь, «в штыковую», как сказано в Уставе, недаром ведь воинов натаскивали таким образом, чтобы все нехитрые действия тело выполняло рефлекторно: удар, укол, блок, уклон, их мало, но комбинаций великое множество.
– Трубачи – «Общее отступление».
Стоявшие рядом с генералом гусары недовольно засопели, зашебуршились, но противиться приказу не решились – дисциплину на поле боя даже среди них воспитали так, чтобы она была на первом месте.
«Не по плану, но, думаю, Игорь справится, найдет возможность досадить врагу, а нам рисковать лишний раз не следует», – с досадой подумал Стефан.
Ему хотелось не так провести бой, по-иному, но противник не дал. Что ж, реальность она такая – редко, когда удается осуществить задуманное без корректировки. Паскевич это понимал, хоть и редко сознавался в подобных мыслях – все-таки дух авантюризма жил в генерале до сих пор.
Между тем по фронту разнеслись три длинных звука: мрачных и неприятных. В войсках вообще не любят отступать, а тут еще это приходится делать на пике славы, когда перед строем валяются горы трупов, а ты сам цел и невредим. Но вот командиры приготовили воинов к отступлению, полки выстроились в защитный ордер, пропуская в глубь строя артиллерию с обслугой и инженерные роты.
Противник заметил приготовления русских и усилил нажим, благо вторая волна все-таки сумела достичь позиций корпуса Паскевича и завязать перестрелку; о том, чтобы сойтись грудь в грудь, речи даже не было – беглый огонь русских не давал полякам и саксонцам осуществить маневр. Но это было в центре и на правом крыле, здесь ситуация складывалась неплохо – фронт держался, давая своим уйти.
На левом крыле дела у русских воинов складывались куда хуже – их атаковали с тыла и фланга сразу два бело-черных полка имперцев, да к тому же подключились к бою саксонские недобитки. Уже через несколько минут боя Тверской полк оказался в огневом мешке, пытаясь отстоять позицию, но безрезультатно, враг оказался слишком силен, и полковник Грейн, командующий крылом, приказал отступать. Вывести орудия не успевали. Расчеты под пулями и ором сражающихся стащили к каждой пушке оставшиеся снаряды и запалили фитили. До взрыва мин оставалось меньше минуты.
Тверчане сражались упорно и яростно, но выстоять не смогли – имперцы прорвали строй сразу в нескольких местах, и крыло охватил хаос. По рескрипту младшие командиры должны были тут же раздробить полк на меньшие формирования – батальоны и роты, но число нападавших оказалось так велико, что половину полка, состоявшую по большей части из новичков, охватила паника. Продолжали сражаться только ветераны, но и их с каждой секундой становилось все меньше, падали, сраженные пулями, саблями и протазанами офицеров врага.