Уповаю на мудрость твою, верный пес твой.
И ведь прав старый интриган, на все сто два процента прав! Как быть? Ссориться с великой морской державой окончательно нельзя, потому как торговля встанет окончательно – этого казна не переживет, и так едва концы с концами сводим. К тому же Голландия, хоть и сама по себе, но поддержит бриттов, тут даже к гадалке ходить не надо, эти морячки спаяны не одной совместной войной.
Нужно думать…
Беру со стола колокольчик и легонько звоню. Через несколько секунд дверь открывается, и в щелку просовывается слегка помятая голова камердинера.
– Никифор, я ведь просил тебя не утруждать себя, вон Яшку поставь на вечер и ночь, парень он толковый, – с укоризной говорю своему старому дядьке, бывшему со мной в самые лютые моменты жизни и не предавшему ни в один из моментов. И мне почему-то кажется, что таковых у него было изрядное количество.
– Племяш мой хоть и умен не по годам, а пятнадцать зим есть пятнадцать зим, пусть пока посмотрит годка два, а лучше три и уж затем перенимает службу, – буркнул Никифор незлобливо.
– Ладно, дело хозяйское, тебе виднее, как поступить. А пока пригласи ко мне инока Дмитрия, он в гостевых покоях расположился.
Старик улыбнулся. Уж кому-кому, а ему о таких вещах я мог не напоминать, сам ведь заведует расселением гонцов и гостей. Впрочем, на меня Никифор не обижался – привык, что я часто могу по три раза повторить, если дело важное. Пусть лучше считают перестраховщиком, чем лишний раз напортачат.
Еще в прошлой жизни, имея доступ к множеству исторических документов, приходилось думать о том, что наши государи были будто бы недальновидными, не использовали имеющихся возможностей, не все, конечно, но большую часть – точно.
Дураком был!
Рассуждать то можно, а вот оказался здесь и многое понял, однако кое в чем мнения не изменил – на Руси не была поставлена служба религиозного противодействия врагу. Как католическому, так и мусульманскому. И это бесило неимоверно, тем более что по ресурсам мы спокойно могли позволить себе если не перейти в контратаку, то уж защитить имеющееся от любого посягательства.
Мои беседы с отцом Варфоломеем, а затем и с патриархом Иерофаном почти всегда заканчивались на том, что оплот православия не должен быть пассивным, аки скотина в хлеву, наоборот следует двигаться дальше, нести доброе, светлое, вечное всем народам. И если придется происходить сие должно на штыках. При условии согласия простого народа.
И вот тут заключается главная беда православных миссионеров – они слишком закостенели, лишь малая толика горит огнем Веры, в государстве где нет религиозной борьбы за души людей это еще куда не шло, а вот для роли доминанты – смерти подобно.
Именно поэтому уже больше пяти лет как в разных губерниях России появляются, казалось бы, невзрачные монастыри закрытого типа, подчиненных напрямую патриаршеству и спонсируемые совместно с государем. Пока из всего четыре: Печорский, Устюжный, Козельский и Старорязанский. Про них почти никто ничего не знает, да и не догадывается, но вот работа, что ведется в них должна кардинально изменить положение вещей не только в России, но и в сопредельных странах. И смею надеяться, что это действительно так, ведь инок Дмитрий, хоть и не полностью постигший весь курс той программы, но уже успел проявить себя.
– Дозволишь, государь? – Дверь тихо открылась, и на пороге замер рослый парень двадцати двух лет от роду. Его крепко сбитое тело черная монашеская роба не скрывала, да и выглядел он как былинный Пересвет – светлый, могучий и невообразимо чистый, лучащийся пониманием праведности пути, по которому он идет. Такому человеку доверяешь интуитивно.
– Проходи, садись.
И хоть сам я не шибко взрослее инока, но вот чувствую себя на сотни лет старше. Почему так? Неужто стал жестким прагматиком, разучившимся радоваться простому светлому чувству?
Дмитрий молчал, видимо чувствовал, что я задумался. Эх, черт-те что. Встряхнись!
– Говори.
– Игумен Мефодий сердечно кланяется и желает долгих лет здравия своему государю.
Не забыл, видать, раз послание передал. Приятно.
– Когда увидишь его вновь, передай мои наилучшие пожелания в нелегком деле наставления молодых иноков.
Дмитрий кивнул и сразу без предисловия, минуя порожнее, начал рассказывать…
Больше года он и приданные ему берложники занимались тем, что вызнавали о тайных связях князей, бояр и дворян. Об этом никто, кроме меня, князя-кесаря и самих исполнителей, не догадывался. В противном случае могло случиться нечто неприятное, ведь как бы не кичился государь, а без сторонников он простой смертный.
Признаться честно, мне самому было весьма неуютно, когда вместе с главой Берлоги приняли такое решение. Слишком много ценной информации попадало к европейским властителям, и ладно бы какой эпической, но самое паршивое – утекали сведения о новых мануфактурах, факториях и приисках! Раздельно эти сведения, может, и не приведут к беде, но вот, собрав их вместе, можно с минимальными усилиями понять всю картину происходящего.
А вот что случится потом – одному Богу известно. Если бы не упадок власти папства, то весьма вероятно, России могли объявить новый крестовый поход!
Но что-то слишком глубоко отрешился я от рассказа, лишь краем уха услышал о том, что только в одной Москве больше двух дюжин именитых людей постоянно общаются с иноземными гостями, так или иначе связанными с европейскими послами. О тех же, к кому заходят ставленники Персии и Высокой Порты, вовсе упоминать не стоит, ибо их больше полусотни.
О многих я и так знал, а вот некоторые фамилии услышал впервые. Нет, предателей среди них нет, чай не двенадцатый год прошлого столетия, да и люди в большинстве своем здравые, хоть и своевольные. Не успел Петр всех поломать, ну а я этого и вовсе не добивался – легко человека унизить, заставить себя ненавидеть, а вот добиться от него хотя бы толики интереса к тому, что ты делаешь, куда сложнее.
И все равно знать, что под боком свободно плодятся центры иностранного влияния, неприятно. Вот только поделать с этим бичом высокой политики нельзя, ибо это хуже гидры, у которой вместо одной отрубленной головы две вырастают. Вывод здесь один: не можешь остановить – возглавь…
Для этого-то и собирал инок сведения, потому как в скором времени кому-то из берложников или безопасников придется вступить в ряды сих бравых любителей вычурных даров. Но это быстро не сделаешь, в таких делах спешка противопоказана, и по уму нужно вводить несколько людей, не знающих друг про друга – меньше шанс провала.
Рассказ Дмитрия длился минут десять, но в него он влил столько информации, что я понял – нахрапом ее не воспринять, нужно более вдумчивое изучение.
– Я тебя понял, надеюсь, увидеть все в письменном виде, желательно с пояснениями по возможным событиям.
– Рад служить, государь.
Инок поклонился и бесшумно покинул кабинет. Мне же пришлось минут пять уделить для того, чтобы понять простую истину: даже лучшие из людей подвержены пороку, и помочь им можно далеко не ласковым словом. Тут дубина потяжелее нужна.
Как нарочно, на глаза вновь попалось письмо Куракина. Его прошлая депеша должна была прийти с «Красоткой», но ее потопили, а капитана взяли в заложники. Выходит, не могло сообщение дойти, знаю капитана – он бы сам умер, а задание не провалил.
Хотя проверить стоит. А так как вместо меня фактически правила Юля, то и спросить нужно ее.
– Что ж, совместим приятное с полезным.
Время позднее, так что пора в опочивальню, там заодно и задам интересующий вопрос.
Дойти из кабинета до спальни дело нехитрое, но утомительное. Расстояние, кажущееся плевым в начале дня, в конце таковым уже не является. А уж если проверено лично – вовсе вопросов в правдивости не возникает.
Несмотря на позднее время Юля не спала, она лежала на кровати и под свет десятка свечей что-то читала. Судя по фактуре записей – чья-то записка или отчет, да и нахмуренный лоб говорил в пользу этого варианта.
– Занята, милая?
Юля вздрогнула.
– Ты меня напугал!
– Нечего зачитываться настолько, что из мира Яви выпадаешь.
– Не богохульствуй, – сердито заметила она.
«Сама то травница, да и лекарка неплохая, с такими знаниями должна мириться и ведь мирилась, а теперь поди ж… видно Иерофан неслабо голову задурил. Стоит провести с хитрозадым патриархом ликбез по поводу дозволенного!»
– Скажи-ка мне, солнышко мое ненаглядное – не было ли в мое отсутствие посланий с нарочным? – Как бы между делом интересуюсь, раздеваюсь и, бросив одежду на лавку рядом с кроватью, укладываюсь рядом с женой.
– Было одно, но я его без задержек тебе сразу отправила, – сразу ответила она.
– А вестовой тот после появлялся?
– Не замечала, но тут, может, его перевели, их же часто с одного места на другое кидают. А в чем дело, неужто не дошло письмо?
– В том то и дело, что я о нем даже не слыхивал до сего дня…
Юленька мило нахмурилась и чуть погодя расцвела улыбкой.
– Так его, помню, помощник капитана доставил, фамилию запамятовала, но он вроде как с какой-то «Красотки».
– Ну раз так, то и переживать не стоит, завтра разберемся, что да как, а теперь спать давай, время позднее.
Жену-то я утешил, и так все лето на ней груз непосильный лежал, потому нечего новые заботы взваливать. С этим письмом разберутся, но вот время упущено, а вместе с ним и возможность. Чую, влезть в англицкие дела нам не дадут, да и не с руки теперь туда соваться – кислород мигом перекроют. Что ж, завтра письмо Сашке и Якову отпишу, нет, лучше два и отправлю их разными судами, одно уж точно дойдет. Пусть возвращаются, восстание без Людовика в любом случае обречено на провал – неоткуда якобитам золотишком разжиться. Разве что…
– Милый, а ты больше ничего не хочешь мне сказать? – спросила Юля ласковым шепотом прямо мне в ухо.
Мысли о делах далеких мигом улетучились, оставив вместо себя лишь плотское желание. И противиться ему мне совершенно не хотелось.