– Господин генерал-лейтенант, разрешите задать вопрос? – обратился к Вартанову Митюха, как к самому старшему из присутствующих.
– Задавай.
– Вы, надеюсь, не поддерживаете это сумасбродное решение?
– Ты случаем не забываешься, Прохор? – резко спросил его генерал-лейтенант. – Думаю, здоровье фельдмаршала важнее одного-двух дней, да и нашим воинам отдых нужен.
«Неужто он гордыню свою пустил в пляс? Ведь сам понимает, что глупость творит, и людей положит сверх всякой меры, и пользы не принесет!» – с горечью подумал Прохор.
– То есть вы и вправду прикажете оставаться на месте, а не идти на восток, даже раненых с артиллерией не пошлете?
Розовощекий недовольно зыркнул на молодого генерала, но смолчал – понял, что поперек Вартанова лезть не стоит.
– Лишних сил у нас нет, двинемся все вместе – единым кулаком. После того, как фельдмаршал придет в себя.
– Я вас понял, – сжав до хруста зубы, ответил Митюха и, не прощаясь, вышел прочь, краем уха услышав гадкий голос толстого:
– Ох уж эти молодые да ранние… ни рылом, ни мясом…
Мелькнула у Прохора мысль вернуться да ответить, как следует, но быстро пропала – все же он генерал, какой пример подаст своим бойцам, если начнет все проблемы кулаками решать? Тут следует действовать тоньше, умнее.
Спустя полчаса оба генерала были взяты под стражу, с обвинением в халатности и в убийственно неверном стратегическом планировании. На защиту генералов выступили было двое полковников, но в итоге оказались поставлены перед выбором – или расстрел за невыполнение приказа, или полное подчинение. До той поры пока они не достигнут Онешти.
Несмотря на то, что Митюха оказался прав, – противник начал атаковать едва ли не в первый же час после их выдвижения в родные пенаты, – на душе у него скребли кошки. Вот только понять причину генерал-майор, внезапно ставший командующим целой армии, не мог.
Правда догадывался о том, что грусть вызвала не что иное, как глупость генералов, закостеневших в своем почитании старшего. Да субординация и дисциплина нужна в армии как воздух и вода, но не тогда, когда командующий при смерти лежит!
– Брат, пора. – К Митюхе сзади подошел майор Колесников. Его Пятый батальон занял позиции на склонах ущелья и готовился подорвать пару навесов, чтобы выиграть немного времени измотанным войскам, которым двухдневный переход дался очень непросто.
Однако осуществить подрыв не так-то легко – арьергард постоянно отбивает атаки трансильванцев, ведомых опытной рукой бело-черных имперцев. Следовало выждать наиболее удобного момента, о котором Саша Колесников и намекал.
– У нас будет минут пять, может десять.
– Уверен?
– Последние пару часов они атакуют с одинаковой периодичностью, вряд ли сейчас что-либо изменится.
– Хорошо, тогда приступай сразу, как только последний боец окажется вне зоны обвала.
Майор взял под козырек и быстро ушел прочь – еще в начале марша командиры спешились со своих четвероногих боевых товарищей, отдав их в обоз или для тяги артиллерии, у которой выбило больше половины коней. Да и то тягловой скотины не хватало, впрочем, даже будь ее в избытке, скорость движения не сильно бы отличалась от существующей – бросать раненых никто бы точно не стал. По крайней мере, пока живы витязи…
Если бы кто-нибудь увидел графа Александра фон Ларенца в настоящий момент, в период его непрерывающихся атак на русское войско: побитого, порядком помятого и спешащего скорее покинуть вражескую территорию, то непременно бы отметил лихорадочный блеск глаз, волчий оскал и заострившиеся от недоедания и недосыпа скулы. Аристократ Священной Римской империи в эти дни жил исключительно ради погони и желания уничтожить противника.
Вот только сил у большинства его подчиненных, к которым присоединились два полка трансильванцев и полк балканских наемников, угрюмых, бородатых, но уж больно люто сражающихся, оказалось много меньше, нежели у командующего. Разве что балканцы оказались более выносливы. Фон Ларенц даже жалел о том, что этих бородачей не было во время боя с проклятыми русскими. Они подошли только через день после прорыва блокады армии под зелеными стягами с двуглавым орлом и серебряным православным крестом в верхнем углу.
Фон Ларенц повернулся к своему заму – барону Дральгу, человеку опытному и даже по-своему выдающемуся: все атаки, возлагаемые на майора, вносили ошеломление и страх в ряды противника. Ни разу Герард не показывал в бою свою спину, хотя и не всегда сражения заканчивались успехом его стороны.
– Если нам не удастся их перехватить в течение двух часов, то можно уходить обратно. Идеи?
– Они обременены большим обозом, идут медленно, однако зайти во фланги к этим схизматикам смогут только одиночки – тропы тут такие, что на раз свалиться можно. Хотя если послать бородачей…
– Вот и я об этом подумал. Они могут устроить оползень или в крайнем случае будут беспокоить московитов на марше, – довольно осклабился командующий авангардом, а ныне полноценный загонщик пусть и не разбитого, но крайне утомленного врага.
– Мне распорядиться?
– Лучше позови сюда их командира.
Барон Дральгу приотстал, давая указания одному из адъютантов, а граф продолжал улыбаться – отыграться за без всяких сомнений случайный провал снятия осады будет куда проще, нежели думалось. Тут главное задержать врага, не дать ему покинуть горы и выйти к Онешти, захваченному московитами совсем недавно.
Александр даже мысленно представил, как во главе своих кирасиров врубается в солдат противника: жалких, потерянных и смирившихся со своей незавидной участью.
Правда, самодовольный имперец не знал ни силы русских воинов, ни стойкости, с которой они готовы терпеть тяготы службы во благо Отечества. Человеку, привыкшему к тому, что он может сменить одну сторону на другую одним движением руки или ноги, этого все равно не понять. Как не понять западной цивилизации простого слова «Родина».
– Ваше превосходительство, Бран Строжич прибыл, – известил задумавшегося графа молодой безусый юнец.
Фон Ларенц приподнял левую бровь, выражая тем самым легкое недоумение, мол, кто ты такой, почему не помню лица? Но парнишка этих гримас не понял и продолжал хлопать глазами. Александр мысленно чертыхнулся и махнул рукой. Проваливай с глаз моих. На сей раз адъютантик понял верно и мигом испарился.
Перед командующим предстал колоритный тип, возглавляющий бородачей, воюющих на стороне Священной Римской империи. Заросший так, будто родился с бородой до бровей с черными смолянистыми волосами и горбатым как у грифа носом. А его брови? Ох… они казались такими кустистыми, что скрывали даже маленькие крысиные глазки, привыкшие к виду распотрошенных людей больше, чем мельник к своим жерновам. Такому лицу не хватало только ожерелья из человеческих ушей или связки скальпов на поясе.
И как слышал сам Александр от весьма осведомленного источника, эти бородачи зарекомендовали себя не боящимися крови наемниками: ни своей, ни чужой. Они с одинаковой охотой шли на врага лицом к лицу, пытали пленных, а если был приказ, то спокойно резали целые деревни и веси. Если б не их прошлый контракт, их непременно наняли бы еще полгода, а то и год назад – благо мест, где требовались их навыки, хватало, да и по сей день имеется с избытком.
– Твоим людям нужно устроить так, чтобы московиты не смогли пройти дальше перевала Гладуш, – без предисловий заметил фон Ларенц. При этом продолжил оценивающе наблюдать за командиром бородачей. Бран же пошевелил бровями, почесал густую смолянистую бороду и, прищурив свои крысиные глазки, выдал, кое-как выговаривая грубую речь нанимателя:
– Четыре бочонка пороха, две дюжины саперов и по окончании боя десяток бочек неапольского.
– Ха! Верный подход, – улыбнулся командующий. – Если сделаешь все как надо, будет тебе полста бочек прямиком из солнечной Испании. Слово фон Ларенца!
– Хорошо.
Бородач кивнул и, не прощаясь, пошел к своим. А через десять минут из расположения войск Священной Римской империи быстрым шагом убыл полк наемников: все полторы тысячи бородатых воинов, коих сопровождал маленький караван в дюжину низкорослых лошадок, несущих на себе по два бочонка пороха, и два десятка саперов.
Глядя на поднимающихся по склонам наемников, Александр не скрывал улыбки – совсем скоро московиты будут разбиты и слава их как непревзойденных воинов, сокрушивших стальных львов Европы, померкнет. И взойдет на воинском небосклоне новая звезда. И имя ей – граф Александр фон Ларенц.
День спустя. Полдень.
Перевал Гладуш
Ба-бах! Рядом с Прохором разлетелись куски щебня, щедро разбросанного по скалистым склонам древних Карпат. Но Митюха и взглядом не повел в сторону – его сейчас шальные пули не заботили, больше генерал-майор следил за боем его арьергарда и авангарда противника, давно выросшего до полноценного корпуса!
Вон на переднем краю, в строю с братьями-витязями стоит девятнадцатилетний капитан Иван Стрешнев, рубится с рослым немцем лицом к лицу. Чуть впереди рота русских воинов смешалась с кирасирами врага, из последних сил сдерживая мощный натиск.
– Третьему батальону витязей – сменить пятый, бойцам Адашева – готовиться заступить на помощь к Смоленскому полку, – приказал Прохор стоящим рядом с ним командирам.
Так получилось, что свой штаб он держал не в тылу, а вблизи непосредственной линии боя. Этим нехитрым, но опасным решением, он экономил немало времени для реагирования на действия противника, а заодно проверял выдержку боевых офицеров. Потому как доверие к некоторым из них было подорвано после инцидента с арестом. И дело не в том, что некоторые попытались противодействовать, вовсе нет. Проблема заключалась в том, что большая их часть повела себя пассивно, а для командиров их уровня в такой момент это недопустимо.
Как рассказывал Старший брат, в войсках первых русских князей за подобное отправляли в первую шеренгу, наряду с новиками, искупать вину кровью и потом. В зависимости от тяжести проступка могли ставить не единожды, порой это продолжалось до смерти провинившегося.