Витязи, вместе с оставшимися в живых старшими товарищами из 2-го Владимирского полка, спешили оказаться как можно дальше. Мало их осталось, ох как мало. И двух дюжин не наберется, впрочем, самих витязей потрепало изрядно: два десятка потеряли, хорошо, что хоть всех с собой забрали, ни одного не оставили. В горячке боя о погибших братьях почти не думали, но то, что после сражения их отпустит, знал каждый. И как это бывает – нервы выдержат не у всех. Плевать на то, что пообтесались воины, вкусили немало вражьей крови: смиряться с утратой родных людей они не умели.
Быть может, это и к лучшему…
– Ваше превосходительство, враг прорвал фронт!
– Вижу, – проскрежетал песком на зубах Прохор, оглянулся – под рукой полторы сотни кирасиров, из тех, кто с полчаса как тому назад вышел из боя. Сражались на тяжеловозах – как скрытый резерв, бросаемый на самые опасные участки в бою. Другой кавалерии считай уже нет – все кони волокут телеги да орудия. Тем более что от кавалерии в горах проку мало, тут ведь больше пользы пехота с артиллерией принесут.
Еще минуту тому назад Митюха думал, что противник отступит, слишком уж лютая сеча шла, слишком силен дух русского воинства, отступающего, но не сломленного. То и дело слышались крики с бранью: многоголосые, на разных языках, но неизбежно яростные и по-своему дикие. Ан нет, не получилось выстоять – устали воины.
– Мортирщикам перенести огонь по наступающему врагу. Кирасирам строиться, стрелкам занять позиции на флангах – бить вражин по готовности. С Богом, други!
Загудели полковые трубы, им вторили горны. Тут же раздались первые взрывы в рядах противника, прорвавшего фронт. Прохор туда больше не смотрел, сам прекрасно понимал, что «колокольчики» могут зацепить своих, как и в стрельбе по высоте. Но другого решения не видел, разве что бросить всех на ликвидацию прорыва. Но что дальше? Как быть, когда силенок уже не останется, считай три четверти уже за перевалом, а саперы только и ждут команды на подрыв ущелья…
А бой лавинообразно превращался в безумную вакханалию, когда дерутся всем, что рука схватит, и ежели ничего нет, то кулаками, или вовсе – вгрызаются зубами во врага!
– Горнистам – играть «Не плачьте об уходящих!». Вперед, поможет нашим!
Вокруг Митюхи собралось полторы сотни уставших, но не сломленных кавалеристов. Почти все ранены и перевязаны. По-хорошему им бы отдохнуть в покое недельку, а то и две, чтоб в норму пришли, а не в атаку гнать. Вот только никого кроме них нет. А раз так, то и выбора нет!
Сабли наголо. Пистоли взведены. Кони ломятся вниз, навстречу предвкушающим скорый разгром русских австрийцам и их балканским прихлебателям.
Кони быстро набирают ход, пальба, крики, стоны – все уже неважно. Прохора захлестнула волна безудержной ярости: перед глазами алая пелена, сквозь которую видны лишь едва зеленоватые силуэты, скорее даже тени и… все остальные.
Сквозь брешь в рядах русских полков с каждой секундой прорывалось все больше врагов, да и сама брешь увеличивалась, как воины ни старались. Резервов как таковых уже не было, надежд на чудо и подавно. Митюха, да и остальные командиры, прекрасно видели, что мало того, что враг многочисленней и свежей, так еще и боезапаса уже нет. Одна надежда – саперы успеют взорвать ущелье до того, как имперцы его займут.
За пару секунд до сшибки Прохор закричал что есть силы:
– Бей!
Рука со всего маха опускает клинок на голову первого попавшегося врага. Вжик! Слабое сопротивление отточенной стали о кость, и фонтанирующий багровой кровью уже мертвый, но пока еще не осознавший этого австриец падает под копыта тяжеловоза кирасира. А Прохор уже сыплет ударами влево и вправо, убивая и калеча. Перехвачен пистоль за ствол – кончились заряды в первые секунды сшибки, зато набалдашник на рукояти легко проламывает черепа – успей только попасть в проносящихся мимо врагов.
Сзади и с боков, словно кровавые мельницы, орудуют кирасиры, бьющие имперцев куда умелей и злей, чем молодой генерал!
В короткий миг передышки, разворачивая послушного жеребца навстречу выскочившей коннице противника, Митюха подумал, что прорыв все же смогли закрыть. Но нет! Лишь показалось. Их удар лишь отсрочил разгром.
– Отступаем! Стройте батальоны в каре!! – крикнул Прохор, оказавшись рядом с полковником Вороновым.
Он чудом услышал команду, и тут же в ущелье звонким эхом разлетелся трубный глас команды.
Приказ подхватили все горнисты. И после этого фронт, казалось, посыпался! Австрийцы радостно заорали, на пару минут усилили натиск, надеясь погнать русское воинство как каких-нибудь поляков или ублюдочных галичан. Но не тут-то было. Стоило русским перестроиться и сомкнуть ряды, как отпор многократно усилился.
Из оставшихся в живых бойцов образовалось три полноценных батальонных каре – в них вошли воины не то чтоб из разных рот, а из разных полков стояли плечом к плечу так, будто всю жизнь этим занимались!
Каре медленно пятилось, стараясь не дать противнику окружить соседа. И ведь не давали! Не в чистом поле сражались ведь, в ущелье особо не разгуляешься, коли с умом подойти, вот командиры и изощрялись. А Митюха с кирасирами помогал гасить особо рьяные выпады имперцев.
И вот когда каре уже входило в горлышко ущелья, за которым открывался вид уходящих в родные земли обозы с ранеными, с запыленными орудиями и слабосильными полками, на вершине будто какой-то недовольный великан заворчал. Сначала тихо, но затем ропот усилился, а потом и вовсе разразился трескучим камнепадом!
В один миг половину ущелья завалило булыжниками и мелким щебнем! Победа имперцев за жалкие секунды превратилась в поражение. Враги бросились прочь от стихии, оставляя оружие и раненых.
Уставший Прохор смотрел на спины имперцев, а в голове вертелась лишь одна мысль: «Как мне поднять своих на ноги, чтоб собрать трофеи?»
Впоследствии именно этот бой для Митюхи стал поворотной точкой в его летописи полководца, изничтожившей всю мягкотелость, а заодно юношеский максимализм.
Витязь, наконец, и правда стал таковым.
Глава 9
11 мая 1716 года от Р. Х.
Москва. Преображенское
Мир с каждым годом меняется все быстрее. Эта истина известна каждому думающему человеку, и от нее никуда не деться. Можно только возглавить процесс или хотя бы плыть в его фарватере. История учит многому, не солгу, если замечу – в истории есть решение любой проблемы, необходимо только найти нужный эпизод.
К чему я веду?
Наверное, то, что как бы не хотел добиться величия для Отечества, быстро его не достичь, умом понимаю, а сердце жалится. Слишком много хочется дать людям, научить и возвысить, даром, что ли, лечебницы, библиотеки и школы открываются во всех крупных городах и даже некоторых селах. И вижу, как растут дети, тренируются воины и пашет на экспериментальных полях свободный люд: душа поет, но стоит задуматься, какой ценой это получено, и горько мне становится. Порой даже мысли подленькие закрадываются: а не пустить ли все по проторенной дорожке, и пусть развивается самобытное государство, как и раньше. Но проходит секунда осмысления и гоню эту ересь прочь от себя! Потому как знаю – не может Русь, Душа мира всего, Отечество, стоящее между Западом и Востоком, быть простым государством. Не в этом его нелегкая участь, не для этого многие годы мы терпели нападки всего и вся, чтобы потом расслабиться и жить по велению строптивой души.
Да, знаю – русская душа в первую очередь впитывает в себя соборность и милосердие, даруя даже злейшему врагу второй шанс, не унижая слабого и не воруя у друга. Для простого человека это прекрасно! С таким народом можно горы свернуть, любой правитель о большем и желать не смеет. Но ведь тем, кто управляет, следует развивать в себе и другие качества, мировоззрение. И вот ради этого, ради того, чтобы русский мир не оказался в забвении по прошествии веков, следует выделить те ступени к вершинам власти, которые человек способен постичь, не теряя самого главного – бессмертной души.
Недаром в последнее время частенько я беседовал с патриархом Иерофаном, да и Варфоломей из Петровки наведывается все чаще – понимает, что мало отроков просто научить, нужно дать им такой задел на будущее, чтобы и в старости витязи ощущали свою полезность и важность, если не для окружающих, то для государства. Думаете, такое невозможно? А вот шиш всем и маслица сверху, знаю – осилить можно все, было бы стремление, и вот его-то взращивать требуется в первую очередь, как великий труд возделывает многие версты в пашни, так и желание творца нового должно укреплять разум своих адептов.
Да, видно пора ложиться спать, потянуло на философию. Да и пора уже – солнце зашло, а глаза от ламп порядком устали…
– Государь! Государь! Беда, государь!
В беседку, где я работал с документами, вбежал пыхтящий как экспериментальный паровоз чудо-мастерской Димы Колпака, Никифор. Старик раздобрел, но хорохорился и ни в какую не желал уходить на покой. Впрочем, я и не настаивал – он со мной с первых дней моей новой жизни: предан, умен и молчалив. Ни разу я не слышал от него просьб о протекции, о плохой жизни, о трудностях. Старик всегда был тем столпом, на который я мог положиться. И самое главное: в любой ситуации он сохранял присутствие духа, что бы не случилось.
И увидев его такого, я на пару секунд опешил.
– В чем дело?
– Го… го… горит, – едва справляясь с одышкой, ответил он.
– Что горит?
– Чернь взбунтовалась, Кремль горит, императрица с детьми заблокирована!
– А где гвардейцы?
– Часть прорывается к Кремлю, часть убита, а остальные держат оборону на воротах.
– Зови Нарушкина.
– Уже сделано.
– Ступай, готовь походный мундир, выступаем через десять минут, – приказал я Никифору, тот поклонился и быстрым шагом скрылся за зеленой изгородью возле беседки.
Какой-то ушлый скот решил воспользоваться моментом. И, судя по шевелениям до сего времени, это скорее всего пресловутый Вольный. Решил, значит, половить рыбку в мутной водице, что ж, выходит плохо в свое время столицу чистили от разного отребья, нужно глубже копнуть, чтоб до самых кишок достать, а потом еще разок копнуть, да так, чтоб людишки навечно запомнили.